Оказывается, вблизи король не только хорош собой, но и высок ростом. Интересно, он совсем лыс, или осталось хоть немного волос?
Де Тресси снова подавал какие-то знаки – видимо, следовало что-то ответить королю.
– Ваше Величество, благодарю вас за приглашение. Дворец необыкновенно хорош. И такой огромный – кажется, и за неделю не обойдешь. Мне так хотелось сюда попасть…
Почему де Тресси все время машет руками?
Король улыбался: кажется, Шарлотте удалось сложить о себе благоприятное впечатление.
– Уверяю вас, дитя мое, нам хотелось увидеть вас не меньше: мы давно знали, что господин барон женился, но все не могли понять, почему же он скрывает от нас такое сокровище. А теперь, кажется, поняли.
Со смехом Его Величество повернулся к де Тресси, а тот, в свою очередь, резко прекратил махать руками и тоже улыбнулся – несколько натянуто.
А Шарлотта вдруг заметила, что тыльные стороны ладоней и даже фаланги пальцев у короля покрыты редкими черными волосками. Должно быть, так обидно, когда на руках волосы есть, а на голове нет.
– Милая Шарлотта, герцог де Тресси сообщил, что у вас какое-то дело к нам?
– Да, дело… точнее, просьба, – с трудом отрывая взгляд от рук короля, молвила Шарлотта. – Видите ли, мой отец – шевалье Анри д'Эффель – некогда владел графством Рандан, что в провинции Анжу. Он всегда был предан Вашему Величеству, не помышляя даже ни о чем дурном… единственная его мечта в этой жизни, вернуть земли и титул.
Она не сводила с короля глаз и говорила столь проникновенно, как только могла. Шарлотта не лукавила сейчас: зная, что это действительно единственное желание батюшки, она и сама желала этого всем сердцем. Ее дочерний долг выполнить его волю!
Юная баронесса и сама не заметила, что к концу речи ее глаза заблестели от слез – даже весьма циничного де Тресси это тронуло. Будь его воля, тот бы вернул просимое немедленно, лишь бы на ее хорошеньком лице появилась вновь улыбка.
Но король, кажется, был не так благосклонен:
– Напомните, де Тресси, – произнес он, – ведь имя графа де Рандан имелось в списке фрондеров, не так ли?
– Нет-нет, – поспешила ответить Шарлотта за де Тресси, – не графа… а его сына. Моего несчастного брата. Мы не получали от него вестей много лет, должно быть, его уже нет в живых. Но не расплачиваться же моему бедному отцу за ошибку сына…
– Ошибку? – приподнял аккуратные брови король. – Вот как вы это называете, милая баронесса? Фронда грозила свергнуть королевскую власть. Нас свергнуть! То, что ваш отец воспитал недостойного сна – вот это ошибка. Кроме того, земли давно отданы моим преданным людям – не можем же мы просто забрать их назад?…
Де Тресси за спиной короля кашлянул:
– Ваше Величество, разрешите напомнить, что покойный отец шевалье д'Эффеля состоял на службе вашего батюшки Людовика XIII – верно служил ему более тридцати лет. А прадед баронессы отдал жизнь в сражении за Амьен [17] при Генрихе IV. Полагаю, учитывая заслуги знаменитых предков баронессы, Ваше Величество могло бы подарить графский титул шевалье д'Эффелю и незанятые земли, скажем, в Провансе. Замок Тараскон, к примеру, уже много лет остается невостребованным после смерти последнего его владельца.
Король во время этой речи, не мигая, смотрел в глаза Шарлотте, словно бы читал ее мысли, а юная баронесса пыталась вспомнить, что она слышала о замке Тараскон. Кажется, кормилица Сильва рассказывала ей в детстве истории о древнем чудовище, которое выныривает из вод реки, что протекает под стенами Тараскона, и пожирает детей… И думала о том, будет ли батюшка доволен, если вместо благодатных земель Рандана он получит Тараскон с этим чудовищем…
– Тараскон – великолепный замок! – согласился Его Величество с де Тресси. – Но подарить титул графа де Тараскон вашему батюшке, дорогая Шарлотта, было бы величайшей милостью с нашей стороны.
– Милость Вашего Величества не имеет границ – все об этом знают, – изрек негромко де Тресси. – Вам это ничего не будет стоить, а шевалье д’Эффель, как и все его потомки, в веках станут восславлять вашу доброту и служить короне не жалея себя.
Король, оторвавшись от чудесных глаз Шарлотты, обернулся к де Тресси и так же молча принялся рассматривать его. А потом сказал:
– С таким покровителем, как герцог де Тресси, вы, дитя мое, горы свернете.
– Его Светлость очень добры ко мне, – молвила Шарлотта, уловив, что король, кажется, не слишком доволен де Тресси. Уж не из-за ее ли просьбы?…
– Да, герцог добр к вам, – продолжал король, – а вот своих старых друзей, а так же своего суверена он не очень радует благородством. – И снова повернулся к Шарлотте с вежливой улыбкой. – Ступайте, дитя мое, да прибудет с вами Господь.
Не этих слов Шарлотта ждала от короля, совсем не этих. Что это означает? Вежливый отказ? Господи, неужели она вышла замуж за барона, бросила папеньку одного – и все напрасно?… Только бы не расплакаться сейчас, не здесь…
Шарлотта приложила последние силы, чтобы сделать изящный реверанс, и торопливо направилась к дверям, уже открытым для нее де Тресси.
– А вас, де Тресси, мы просим остаться, – услышала за своей спиной Шарлотта голос короля.
Баронесса испуганно оглянулась на де Тресси, но тот вкрадчиво кивнул ей, как будто говоря, что все в порядке, и еще шире открыл дверь для нее.
ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ
Выйдя в галерею, где томились остальные просящие, Шарлотта плакала, уже не стесняясь, а люди, с жалостью глядя на нее, беспокоились и о себе – верно, Его Величество сегодня не в духе, раз довел до слез даже такую малютку. Не лучше ли прийти в следующий раз?
Шарлотта же мучилась еще и оттого, что бедный де Тресси, вступившись за нее, теперь, должно быть, впал в немилость. От нее одни беды…
Не глядя на окружающих, Шарлотта пробиралась к выходу как пришла – через бальную залу, и даже вздрогнула, когда услышала рядом знакомый голос, окликающий ее по имени:
– Шарлотта, Шарлотта, вы ли это?!
Это была дама – довольно молодая, блондинка с лукавым взглядом, в которой Шарлотта не сразу узнала подругу детства Ирен де Жув. Бросилось в глаза, что юной и свежей, словно майская роза, та уже не была – скорее зрелая женщина, умело подчеркивающая свои достоинства. На Ирен было кроваво-алое платье с отделкой из золотых кружев, а волосы, которые как будто стали еще белоснежнее, были украшены крупным жемчугом.
Шарлотта была так рада встрече с кем-то из своего прошлого, что предпочла даже не вспоминать о печальных обстоятельствах, при которых они с Ирен разговаривали в последний раз.
– Ирен, я так рада вас видеть! Давно вы были дома? Рассказывайте скорее, какие там новости, как наши соседи… как мой папенька? Вы ведь видели его, не так ли?
– Шарлотта, вы совсем забыли о манерах, дорогая, – со смехом произнесла Ирен, увлекая юную баронессу на софу, стоящую в уединении. – Я действительно всего месяц, как вернулась в Париж из нашей провинции, но, право, я могла бы не появляться там лет пять и ничего нового все равно бы не произошло. Новости? Главной обсуждаемой новостью, моя дорогая, до сих пор является ваше удачное замужество. Вы стали знаменитостью дома: матушки ставят вас в пример своим дочерям, говоря, что, ежели они будут покорны и благочестивы, как вы, то обязательно составят не менее удачную партию…
– А папенька? Как он? – прервала ее Шарлотта.
– Мсье д'Эффель, кажется, весьма недурно себя чувствует. Маменька рассказывала, что он совсем не появляется в церкви и на светских раутах тоже. О Клер вы знаете, должно быть, что в те же дни, что вы ухали в Париж, она приняла постриг… В семействе же графа де Граммон все печально. Бедная Мари… Сперва все шло неплохо: после вашего отъезда Мари еще неделю металась в горячке между жизнью и смертью, но этот доктор Морсиньон таки спас мою несчастную сестрицу. Еще месяц она не вставала с постели, а Морсиньон все время находился при ней. Но потом, когда Мари окончательно оправилась, и граф решил дать бал в честь этого. Прямо на празднестве Мари и этот доктор… мне больно говорить… подошли к батюшке и попросили его благословения на брак. Вы представляете?