Шарль, видимо, этого и ожидал, потому только плотнее сжал губы, исподлобья глядя на нотариуса. Жоржетта же ахнула и тревожно поднялась с софы:

– Но как?… Ведь наследники – мы! Вы сами писали нам… – она в панике принялась было разыскивать в кошельке письмо Липпмана.

– Да, я писал вам, – остановил ее жестом нотариус, – но я писал в середине августа – тогда еще можно было попытаться что-то сделать, будь вы в Париже. Но и тогда лишь попытаться, мадам, поймите… Дочери не наследуют за отцами, вы знаете, к тому же матушка вашего мужа, ровно и как ее дети, была официально лишена всех прав на наследство – на что имеются соответствующие документы.

– Зачем же вы тогда писали нам? – холодно поинтересовался Шарль.

– Ах, мсье, если бы вы прибыли, едва получив мое письмо, а потом бы Его Величество проявил к вам свою величайшую милость и позволил принять наследство… я был бы счастлив вести дела славного рода Шато-Тьерри и дальше за весьма скромный процент. После того же, как огромное состояние вашего кузена перешло в казну, я не получаю ничего. – Так как Шарль все еще не сводил с него тяжелого взгляда, нотариус добавил: – И все же я чувствую свою вину за то, что напрасно потревожил вас… я бы даже предложил оплатить расходы на дорогу в Париж и обратно, если бы не был уверен, что это предложение заденет гордость ваших славных и великих предков…

Жоржетта, медленно понимая, что этот человек просто использовал их для подстраховки, снова белела от злости и, уперев руки в бока, уже собралась потребовать те самые деньги на оплату дороги, но Шарль, резко поднявшись, не дал ей и рта раскрыть:

– Мадам де Руан, мы уходим. Всего доброго, мсье Липпман.

По дороге в гостиницу, где они остановились, Жоржетта все еще горячилась:

– Подумать только, какой мерзавец! Мы проделали такой путь, так намучались – и ради чего? Чтобы услышать, что он лишь надеялся, что наследство достанется нам?

– Теперь уже точно не достанется, – мрачно изрек Шарль. – Не терзайтесь, Жоржетта, мы сегодня же поедем обратно. – А потом вдруг усмехнулся: – И все-таки напрасно мы не взяли с собой фон Дорна: уверен, он нашел бы с мсье Липпманом уйму общих тем.

Но супруга его не слушала:

– А вы? Почему вы не позволили стребовать с этого наглеца хотя бы возмещение расходов?!

– Жоржетта, – поморщился муж, – не мелочитесь.

– Не мелочитесь?! – Мадам де Руан остановилась посреди мостовой, чуть повысив голос – несколько горожан на нее обернулись: – Вы мне говорите: не мелочитесь?! Шарль, вы, видимо, забыли в каком вы положении, раз продолжаете сорить деньгами направо и налево!

– А вы совершенно забыли, что вы дочь благородного герцога! Ведете себя как рыночная торговка.

– Трудно, знаете ли, быть дочерью благородного герцога, когда твоя жизнь превратилась в сплошной непрекращающейся ад!… Шарль, простите, я не то хотела сказать…

Жоржетта внезапно вспомнила, что матушка Шарля примерно такими же словами описывала свою жизнь в Шато-де-Руан. По-видимому, и Шарль вспомнил, потому что устало закрыл глаза и покачал головой.

– Шарль, я не хотела…

– Возвращайтесь в гостиницу, если хотите, Жоржетта, я прогуляюсь.

АУДИЕНЦИЯ

Баронесса де Виньи прибыла на бал в сопровождении мсье Госкара, который в отсутствие барона являлся ее попечителем. После истории с шевалье де Лорреном, о которой Госкар, разумеется, узнал, он и вовсе не отходил от Шарлотты ни на шаг, оставляя ее в одиночестве разве что в комнатах особняка. На прогулке, в парках, на светских раутах и, конечно же, на балу в Лувре он буквально был ее тенью.

Шарлотту теперь это вполне устраивало.

Хотя, на своем первом балу, который случился всего-то на той недели, она думала иначе: веселилась напропалую, танцевала со всеми пригласившими кавалерами и кокетничала сразу с двумя или тремя мужчинами – вполне невинно, как ей казалось. Право, – думала она, – балы в Лувре отличаются от балов в Шато-де-Граммон только более богатыми нарядами гостей и гораздо большим количеством приглашенных.

Вскоре она поняла, что это не так. На балах у господ де Граммон в ее родной Аквитании она знала каждого из присутствующих, знала родителей всех молодых людей и девиц, знала, с кем следует беседовать, а кого лучше сторониться.

В Лувре же все было иначе. Шевалье де Лоррен сперва показался ей блестящим и очень милым господином, влюбленным в нее с первого взгляда и абсолютно безвредным. Потому-то она беззаботно согласилась прогуляться с ним по саду Тюильри, тайком сбежав от Госкара – происходящее казалось ей забавной шуткой. Когда же шевалье превратился из милого в требовательного и агрессивного, силой уводя ее в уединенную беседку, Шарлотта просто не знала, что делать: ни один из дворян Аквитании никогда не позволил бы себе подобного.

Мсье де Тресси абсолютно прав: Лувр вовсе небезопасное место! На сегодняшнем балу Шарлотта сама держалась как можно ближе к Госкару, танцевала только с ним и смотреть старалась больше в пол.

Как же неуютно ей было здесь… Каждый мужчина, подошедший к ней засвидетельствовать свое почтение, вызывал у Шарлотты приступ паники, а сам де Лоррен, мелькавший в толпе и бросавший на нее время от времени плотоядные взгляды, подталкивал к тому, чтобы сейчас же покинуть бал.

Радовало лишь одно: не минуло и получаса часа, как к ней подошел де Тресси и сообщил, что в ближайшее время король примет ее и выслушает просьбу.

– Шарлотта, я боюсь, Его Милость барон этого не одобрит, – шептал, склонившись к ней Госкар, пока они вслед за де Тресси пересекали бальную залу, – вы могли бы дождаться его возвращения, Его Милость и сам способен устроить вам встречу с королем!

– Я знаю, что способен, но за год, что я здесь, он так этого и не сделал.

– Вы же знаете, как он занят! – вступился за барона Госкар.

– Раз он так занят, я не стану отрывать его от важных государственных дел и решу свои проблемы сама, – запальчиво отозвалась та.

– Пока что сами вы только создаете проблемы…

Но де Тресси уже привел их в узкую и длинную залу, больше похожую на галерею и велел ждать, когда король позволит войти. Вдоль стен здесь сидели дамы и господа в нарядных одеждах и обмахивались веерами. Лица у всех были озабоченными – по-видимому, не только у Шарлотты была просьба к Его Величеству. Не успела юная баронесса и подумать, что придется ждать, когда короля посетят все эти люди, как де Тресси, предложив ей руку, быстро провел через комнату к еще одним золоченым дверям. Здесь он оправил воротник сорочки и смахнул невидимые пылинки с щегольского жюстокора.

За свой внешний вид Шарлотта не переживала. Будучи супругой барона, она имела возможность заказывать только самые лучшие, самые модные и самые дорогие платья. Сегодняшний ее наряд – платье глубокого синего цвета с многочисленными вставками из золота, жемчуга и алмазов – весило, кажется, больше, чем сама Шарлотта. Передвигаться в этом платье баронесса могла с трудом и постоянно норовила опереться о стену или руку Госкара.

Оценив взглядом, все ли в порядке с платьем Шарлотты, де Тресси кивнул лакеям, и те важно раскрыли створки дверей.

Шарлотта вошла в кабинет короля.

Его Величество сидел за столом, отставив руку с пером и равнодушно глядя на вошедших. Это был действительно очень миловидный мужчина лет тридцати с небольшим. Одетый со всевозможной пышностью и с напудрены париком на голове. Шарлотта слышала – между прочим, от своего супруга – что король носит парик сам и велит это делать своим подданным потому, что очень рано облысел.

Как требовал этикет, Шарлотта сделала несколько шагов к Его Величеству, после чего опустилась в глубоком реверансе.

Она не поднимала головы, но слышала, как стул Его Величества со скрипом отодвинулся, и король не торопясь подошел к ней.

– Рад приветствовать вас, дитя мое, во Дворце.

Шарлотта все еще стояла в поклоне, осознавая, что ей ужасно неловко оттого, что король в этот самый момент имеет удовольствие обозревать ее декольте. Впервые в жизни ей подумалось, что она одевается слишком раскрепощено, и захотелось прикрыться хоть чем-нибудь. Скосив взгляд в сторону, она увидела, что де Тресси стоит за спиной короля и дает ей знаки подняться, что Шарлотта немедленно и сделала.