«…насажденное руками просвещенной императрицы «вольтерьянство», с необычной быстротой, подобно поветрию, охватившее собою широкие общественные круги» [5, с. 133].
От того времени, судя по всему, и досталась нам очень темная история о канонизации одного из подручных Петра — Дмитрия Ростовского. Такое могло стать возможным лишь при прокуроре Св. Синода типа Мелиссино. И вот чем означилась отмеченным Екатериной при масонском перевороте «просветителем» Новиковым связь между ним самим, Мелиссино и Дмитрием Ростовским. Вот какими масонскими произведениями в повествовании масонов о масонах отмечается «просветительская деятельность Новикова и Шварца»:
«Знакомясь с теми изданиями отдельных книг, которые печатает Новиков в это время в своей типографии, мы находим в них… Дневные записки Дмитрия Ростовского… Новиков выпускал в свет такие книги, которые соответствовали новому пониманию им христианства…» [5, с. 194].
То есть именно такого рода произведения, которые согласовывались исключительно лишь с масонской доктриной, оставил нам в наследство этот пришелец с Запада, насаждавший театр в монастырях и обучение риторики и пиитики в церковных школах.
Но ведь и при лишении русского человека подобия образа Божия неизвестно кем объявленный святым этот самый Дмитрий тоже свою руку приложил:
«…Димитрий счел своей обязанностью написать рассуждение «Об образе божии и подобии в человеце», которое несколько раз печаталось по приказанию Петра» [124, с. 327].
То есть произведения впоследствии «канонизированного» масонами «святого» прекрасно помогали царю-антихристу в деле оболванивания своего народонаселения. Этот самый «святой» потому и перепечатывался Петром, что пел в унисон его идеям. Но и не только его — царя-антихриста, но и его последователям. Ведь Дмитрия Ростовского почему-то печатали всегда лишь самые крупные масоны: Петр Первый и Николай Новиков.
Потому и сам этот западного образца «святитель» указывает на ненужность в Русской Церкви патриаршества. Он ратует за переподчинение Русской Церкви оборотню:
«…святитель Дмитрий Ростовский прямо указывает на то, что православный царь есть живой образ Господа и предводитель воинствующей Церкви» [65, с. 219].
Ну, а если этим царем является сам антихрист?
Вот для него и истреблялась главная преграда — русское церковноначалие. Затем обезглавленной Церкви, следуя все тем же планам, надлежало пройти духовную переориентировку: поклонение Творцу заменить поклонением антихристу, пришедшему во имя свое.
Но если Петру добиться мирового трона так и не удалось, то работу по изничтожению Русской Веры продолжили «птенцы», густо рассаженные в священном синоде, учрежденном им вместо патриаршества. И эти люди, назначаемые после смерти Петра временщиками и временщицами, к нашему Православию вообще не имели никакого отношения. Вот при каких обстоятельствах был канонизирован масонский протеже — Дмитрий Ростовский.
И если учесть, что сатанинское масонство и Русскую Церковь при Екатерине возглавлял один и тот же человек, то с этой «канонизацией» будет все ясно абсолютно так же, как и с уже нынешней канонизацией Томаса Мора — автора знаменитой «Утопии».
И теперь станет вовсе неудивительно, что масонская ложа «Скромности»:
«…при мастере стула Мелиссино следовала его системе…» [5, с. 146].
То есть даже система поклонения Бафамету была лично его. Так что этот масонский шабаш на развалинах нашей державы, в свете вышеизложенного, теперь уже не кажется чем-то непонятным и непознанным, но указывает пальцем на «дела» сороки-воровки, именно за них провозглашенной «великой».
А вот как Екатерина забавлялась со своими липовыми священниками:
«Она заставила членов святейшего Синода посещать итальянскую оперу и в письме к Гримму так потешалась над монахами, которым волей-неволей пришлось насладиться «мирским» развлечением: «Святейший Синод был на вчерашнем представлении, и они хохотали до слез вместе с нами»» [105, с. 42].
Но это еще не был предел разгула святотатств:
«…огромная часть монастырских имений была роздана императрицей в дар ее фаворитам…
Закрылись при церквях и монастырях множество школ, больниц и богаделен… Эта реформа была в глазах народа большим грехом, ибо на пожертвования в пользу церквей и монастырей, о чем было сказано выше, Церковь всегда смотрела как на посвященное Богу» [92, с. 786].
Поселянин приводит цифры ущерба, нанесенного Русской Церкви потомственным петровским протестантизмом, поддержанным его дел наследницей — Екатериной II. Он выражен следующими показателями:
«Из 954 раньше существовавших монастырей почерком пера было осуждено на уничтожение 754, осталось двести, лишь пятая часть русских монастырей!» [98, с. 108].
И не только сами монастыри:
«При Екатерине изымались имения, которые в основном отказывались монастырям по духовным, за помин души. По упразднению братии (было ликвидировано четыре пятых обителей) и сам помин души делался невозможным» [19, с. 413].
То есть не только кресты и церковные ограды столь странным образом заинтересовали эту сороку-воровку, но и вообще все те пускай даже и мизерные суммы, которые истинно русский человек жертвовал на помин души.
Но не только на имущество, но и на сами наши кресты покусилась эта цареубийца, с легкостью переступившая через труп своего законного мужа. Даже древнейший в Новгороде храм, устроенный на месте несколько ранее воздвигнутого Владимиром капища Перуну, где ему приносились идольские жертвы, она приговорила к разрушению отнюдь не игрушечному:
«Много бедствий испытал храм истинного Бога, на урочище идольском Новгорода, удержался однако в качестве обители до 1767 года, и тогда только упразднен… после упразднения первоначальной обители Перыньской, все ее принадлежности перенесены были в Юрьев…» [76, с. 234].
Так что «славные дела» царя-антихриста, полностью продублировавшего основу политики Лжедмитрия, были продолжены самозваной императрицей, с Русской Церковью расправлявшейся подобно своим в этом деле предшественникам. Однако ж данный момент, судя по всему, был не менее критическим, чем тот, когда Петр пожелал снести московские часовни. И русский человек, как и тогда, при царе-антихристе, дружно встал на защиту своих святынь:
«…начались сильные крестьянские волнения…» [96, с. 1427].
Вот где истоки пугачевщины! А нам все талдычили о каком-то таком революционном порыве масс. А бунт-то был, наоборот, — контрреволюционным!
«К[омиссия о духовных имениях] экономии вступила в 1763 г. в заведывание церковными вотчинами. Крестьяне противодействовали бунтами, посланным офицерам, и это побудило Ком. просить императрицу позволить усмирить крестьян…» [96, с. 1427].
И позволение это было испрошено весьма вовремя. Ведь на столь тотальный поворот борьбы против Православия даже Петр не отважился! И очень, между прочим, не без основания — он «смолоду пуган». А в его эпоху «дел» открыто выступить против Православия еще было невозможно, так как его 80-тысячного аника-воинства, чтобы усмирить народ, который уничтожит потом 600-тысячное войско петровского коллеги по масонской части — Наполеона Бонапарта, было явно недостаточно. Петр это прекрасно понимал, а потому осторожничал. И кишка у этого самого Бонапарта для тотального уничтожения русского человека открытой военной интервенцией оказалась слабовата против людей, которые не снарядами да пулями супротивничали императору от братства Луксор, но которые лишь топором да вилами по ночам безнаказанно вспарывали животы вооруженных до зубов иноземных солдат (по тысяче в ночь). То есть практически голыми руками удушили в десяток раз большее количество комиссаров, на этот раз Конвента, вторгшихся в составе безбожных революционных колонн под все тем же антихристовым красным знаменем!
Так что «преобразователю» можно было гадить лишь исподтишка, враньем заманивая доверчивых мужичков в свои эпохальные лагеря смерти, втихомолочку вытравливая на корню эту столь упрямую и совершенно неподкупную нацию.