А это, по нашим расчетам, два миллиона коров! И такое достояние она отняла у нашего обезкровленного, разграбленного «преобразователем» народа, после чьей «славной» эпохи каждая как минимум вторая семья состояла из сирот! Таким образом, отобрав у каждой русской семьи по корове, эквивалент их стоимости она влепила только лишь в одну из своих никчемных каменных глыб…

Всех, понятно дело, удивляет все-таки вопрос: как она умудрилась все свое царствование пропутаться с фаворитами и при этом не иметь детей?

А она, как выясняется, их периодически и имела. Причем, еще в самом начале своей беспутной половой жизни: в момент смерти Петра III она даже не попыталась посягнуть на царский престол именно из-за своей очередной «промашки», судя по всему, с очередным своим ухажером. Ее ответ прибывшему к ней с известием о смерти царя Листоку, что и естественно, вознадеявшемуся своим верноподданническим действием возвести ее на престол, получив с того впоследствии хорошие дивиденды, был достаточно красноречив:

«— Куда же мне с таким брюхом?» [4, с. 372].

И тут мы не станем вдаваться в подробности: кто же ей его столь тогда безапелляционно набил.

А вот каким был в данном весьма щекотливом вопросе ее «послужной список»:

«Маркиз де ла Шатердиа знал — у цесаревны двое детей» [4, с. 435].

Этот маркиз, судя по всему, дальше своего носа вряд ли что и видел. Но близоруко пропущенное было куда как много пикантнее ставшего ему известным:

«Соотечественник его Дюкло в своих мемуарах заметит, что «Елизавету побудило вступить на престол только желание свободно предаваться удовольствиям…» (В скобках заметим, редактор русского перевода мемуаров к приведенным словам сделает свое примечание: «Елизавета имела 8 детей, из которых ни одного не признала и которых одна из ее фавориток, итальянка Жуана, приняла на свой счет».)» [4, с. 435–436].

Но не только наследственная необычайная похотливость отличала подлость родословной Елизаветы, дщери Петра, от среды принцесс европейского дома тех времен. Вот, например, какая из забав вскрывает через край бившееся в ней достойное самых низких людей удовольствие:

«Она любила потолкаться в девичьей, сама снаряжала прислугу к венцу и любила смотреть в дверную щелочку…» [4, с. 435–436].

Но все вышеприведенное вполне понятно: яблоко от яблоньки недалеко падает. Ведь у кого на свет появилась, тем и выросла:

«Родилась она вне брака. Едва немного подросла, ее сдали на руки француженке-гувернантке…

Елизавете не было и тринадцати, когда Петр, в торжественной обстановке, обрезал ей крылышки. Тогда, в те далекие годы, девочки знатных домов носили в качестве символа ангельской невинности маленькие белые крылышки на платьях. Государыня цесаревна «Елизавет Петровна» была объявлена совершеннолетней.

Она могла считать себя настоящей принцессой на выданье» [4, с. 436].

Уж как в свои 13 лет она это самое считала реализовывала история умалчивает.

Таковы «славные дела» дочери Петра, из всех тех времен правителей и правительниц самой вроде бы лояльной к русскому человеку.

Но даже такая «лояльность» каралась смертью. И когда Фридрих Великий, явно подкармливаемый для захвата власти в Европе какими-то тайными источниками средств (его наемная армия доходила до 200 тыс. чел. [118, т. 8, с. 331]), русскими войсками был окончательно разгромлен:

«…неожиданная смерть императрицы Елизаветы расстроила ряды его противников» [153, с. 39].

Иными словами, очередной заговор, на этот раз уже совершенно явно масонский, убрал с трона победительницу и усадил на него наследника, королю Фридриху смотрящего буквально в рот.

И вот как развивались тогда события:

«Восточная Пруссия и большая часть Померании были прочно завоеваны русскими войсками. Еще 11 января 1758 года депутаты от всех жителей Кенигсберга во главе с бургомистром подали прошение об установлении русского протектората над всей Восточной Пруссией. Русские войска вступили в Кенигсберг с распущенными знаменами. Во всем городе гремели литавры и колокольный звон.

Население шпалерами стояло на улицах, приветствуя русские войска. В Кенигсберге стали строить русские церкви, больницы и школы, чеканили монету с изображением Елизаветы» [75, с. 544].

И только масонский заговор вернул Фридриху основную часть земель его королевства, оккупированную русскими войсками, победившими в этой войне.

Однако ж и сама Елизавета, на свою беду нежданно ставшая поперек замыслов масонов, к власти, в свое время, пришла исключительно все за счет тех же сил, которые затем ее же и устранили:

«…участники переворота — Михаил Воронцов, Петр и Александр Шуваловы, Алексей Разумовский» [75, с. 202].

Двое из четырех, что прекрасно известно, масоны.

«…Елизавета Петровна, придя к власти, будет весьма благосклонна к масонскому братству, и многие из ее окружения, даже самые близкие, сольются с «братством»» [4, с. 438–439].

То есть, была необходима, ее и поставили. Но лишь перешла дорогу берлинским братьям, захватив, явно по неосведомленности, и самое их логово, так немедленно и была устранена.

Но и новый ставленник закулисы — калиф на час, отдавший завоеванную Россией Восточную Пруссию своему кумиру Фридриху обратно, долго не зажился: мавр сделал свое дело — мавр может и удалиться:

«Менее семи месяцев процарствовал вступивший на престол Петр III…» [136, с. 95].

И вновь устраивается очередной заговор, где масонская рука теперь, с переводом Гриневичем тайнописи князей Барятинских, не вызывает более и капли сомнения. А эта записка, составленная рукой посвященного в тайны древнего нашего языка масона, выглядит следующим образом:

«Мир иудейский… перероди нас, сирых!

Связь, надеюсь, в общем теперь деле икс цела и продолжающаяся нас призывает. Да жива община и плоть Иегова. Поднимайся, мир иудейский (?)! Устроившись, потом в плавни (Запорожье или на Дон) иди — места предков. Да поддержи (взбодри) трезубец в час икс…» [27, с. 136].

Тут налицо вскрыта расшифрованная Гриневичем переписка поддерживающих меж собой контакты масонов высшего посвящения. И истинная личина, спрятанная за «жовто-блакитным», якобы националистическим, мазепинским колером шведских цветов знамени с изображением масонского трезубца, здесь так же высветила свою принадлежность к вражьим силам.

И вот каким боком этот символ, теперь красующийся в гербе унитарного государства Мазеп-Грушевских, относится к вероисповеданию Петра:

«После сооружения в Москве Сухаревой башни среди москвичей распространилась молва о поселившейся в ней нечистой силе. По ночам в окнах башни люди замечали странное мерцание огней. Говорили, что друг царя Франц Лефорт организовал в стенах башни общество из восьми человек, которые в угоду дьяволу занимались магией… и тем самым выпускали на волю всевозможные темные силы. К членам общества, получившего название Нептунового, причисляли и самого царя вместе с фаворитом Меншиковым. В нем же состоял и Яков Брюс. После смерти Лефорта Брюс возглавил магическое общество и прочно обосновался в Сухаревой башне» [79, с. 356].

А что держит в руках Нептун?

Потому этот символ и связывает вскрытую Гриневичем параллель: Петр (Яков Брюс, Лефорт и т. д.) — масонство — Петлюра (Мазепа, Шевченко и т. д.).

Между тем и сама Запорожская Сечь с бритыми наголо людьми, стоящими под трезубцем, столь странным образом связанными еще и с Гришкой Отрепьевым и ему наследующим Вором, выглядит достаточно однозначно:

«Сечь = урина, моча животных [4 Цар 18, 27]» [36, с. 594].

То есть эти самые «хохлы» место своих постоянных сборищ совершенно в открытую именуют испражнениями!

Тут, правда, называлась она вначале несколько по-другому:

«Запорожская Сича (т. е. засека. В 1568 году она уже не существовала)» [51, с. 496].

Но ведь именуется-то она теперь — Сечь, то есть урина. Так кто ж эту урину учредил?

«В пятидесятых годах XVI века Дмитрий Вишневецкий построил укрепление на острове Хортице и поместил там казаков» [51, с. 496].