Но ведь именно после посещения князя Острожского и днепровских казаков Адама Вишневецкого некогда отправился объявивший себя Дмитрием самозванец — Гришка Отрепьев. Так что здесь этот клубок масонских связей становится и еще более очевиден. Потому совершенно естественными выглядят и козни выступающего под таким же трезубцем покинувшего этот свет главного российского колдуна-чернокнижника:
«После смерти Якова Брюса стали разбирать его библиотеку в башне. Среди книг отыскались «Философия мистика» на немецком языке, «Небо новое» на русском языке и некоторые другие, упрочившие за их владельцем славу чернокнижника. Но главную книгу Брюса найти не удалось… колдун замуровал ее в стенах башни и своими чарами навлек на башню стихийные силы…» [79, с. 356].
Яков Брюс скончался: «…в 1735 году на 66-м году жизни» [79, с. 356].
Анна Иоанновна:
«…повелела чернокнижника похоронить так, чтобы на все времена избавить землю от нечистой силы, а все его книги и снадобья сжечь» [79, с. 357].
И это не упущение Петра. Просто по тем самым стародавним временам женских масонских лож вообще не существовало. Потому правящая на тот день очередная дама столь удивительнейшим образом оказалась не в курсе потаенных петровских дел и его духовного руководителя — мастера ложи Нептуна Якова Брюса.
Между тем именно полная невозможность вступления женщин в масонские ложи и объясняет ту столь странную вакханалию дамочек на троне в XVIII в. Ведь ни одна из них, по тем временам, не имела права вступления в тайный орден, что полностью развязывало руки кукловодам, затеявшим у нас нестроения. И все это — вплоть до вступления на престол Николая I!
Именно тайный трезубец чернокнижников являлся полным хозяином в нашей стране, что не осталось без последствий — в наше время коллеги чернокнижников вообще обнаглели, влепив свой тайный символ в герб изобретенного ими государства.
И. Л. Солоневич достаточно четко проводит параллель по части уже и изначально предательского к нам отношения всех этих рухо-бандеровцев. Вот как он объясняет столь странное наступление Карла на Москву через Малороссию:
«Военные историки считают этот поворот сумасбродством. Как знать? Поход на Москву обещал, в случае успеха, завоевание России — а для этого сорокатысячной армии было, очевидно, недостаточно. Результаты польской интервенции Карл, вероятно, помнил хорошо. Нужно было найти какие-то другие человеческие резервы. Откуда их взять? Я не знаю тех переговоров, которые вел Мазепа с Карлом, но на основании позднейшего опыта переговоров между украинскими самостийниками и германским генеральным штабом — их очень легко себе представить. Вот имеется украинский народ, угнетаемый проклятыми московитами и только и ждущий сигнала для восстания во имя «вiльной неньки Укрiины». Сигналом к восстанию будет появление Карла. Миллионные массы, пылающие ненавистью к московитам, дадут Карлу и человеческие кадры и готовую вооруженную силу и даже готового военного вождя — Мазепу (впоследствии — Скоропадского, Петлюру, Коновальца, Кожевникова и прочих)» [126, с. 446].
Между тем Мазепа, что не любят вспоминать историки по обе стороны противостояния:
«…привел на помощь шведам не двадцать тысяч обещанных казаков, а всего две тысячи…» [43, с. 258–259].
Но смысл всех этих предательств, где Шевченками самостийничество возведено в ранг народного героизма, достаточно однозначен:
«Немногим малороссам известно, что по тайному договору с королем Станиславом и Карлом XII Малороссия, восставшая на Петра, предназначалась целиком Польше, а Мазепа награждался княжеством полоцким и витебским. Стало быть, не о самостийности мечтал он, а о новом подчинении народа ненавистным ляхам» [69, с. 462–463].
И теперь, зная об организации, в которой состоял князь Барятинский, можно с легкостью угадать те силы, которые вслед за Петром усадили нам на шею еще одну такую же «великую»:
«…показалась приближавшаяся коляска, в которой сидели Григорий Орлов и князь Барятинский; последний уступил свое место Екатерине, и в седьмом часу утра она приехала прямо в Измайловский полк, где подготовленные солдаты, по бою барабана, выбежали на площадь и присягнули императрице» [136, с. 97].
Таким образом, Григорий Орлов стал ее явным фаворитом. Барятинский же свою роль в этом заговоре счел за лучшее не афишировать. Однако же и он, теперь уличенный Гриневичем в сопричастности к масонству, своей тайнописью вскрывает нам роль этой тайной организации во всех творящихся в России государственных переворотах того злополучного времени. Полученная им у Екатерины II должность подтверждает его причастность к заговору:
«…обер-гофмаршал князь Барятинский, вежливый, обходительный человек…» [105, с. 98].
Да уж, обходительный…
Но произведенная им попытка остаться в тени выводит на белый свет всю сущность грязных дел этой страшной организации, заставившей очередного впоследствии ими убитого нашего правителя, Павла I, самого вступить в масонство. Таким образом, очевидно, он хотел сохранить себе жизнь. Но вступление в организацию врага не избавило его от смерти — он стал двенадцатым в этом страшном списке русских царей, императоров и престолонаследников, убитых подряд!
Масоны на этом отнюдь не успокоились, о чем и свидетельствует ими продолженная травля русских царей и в XIX и в XX веке.
«В Москве, в глубине Лефортово, находится «уголок погибших дворцов»… На этом месте в 1753 году был построен загородный дом канцлера А. П. Бестужева-Рюмина… в конце двадцатых годов был перестроен архитектором Доминико Жилярди…
С улицы перед зданием были устроены каменные въездные ворота с прекрасными львами на них и узорная чугунная решетка.
И знатоки и любители московской старины до сих пор пытаются разгадать смысл и значение художественных образов и геометрических фигур в литых из чугуна украшениях на ограде «Слободского» дворца. Им, например, непонятно, почему Д. Жилярди ввел в оформление шестиконечную звезду» [27, с. 140–141].
Однако именно такие же звезды были внесены этим архитектором и в иную, не менее знаменитую ограду — Московского университета, что указывает на явную приверженность Доминика Жилярди иудаизму.
Самый же жгучий интерес у специалистов и любителей вызывали надписи, считающиеся ими латинскими, которые на поверку оказались знаками праславянского письма. Гриневич перевел зашифрованную масоном Жилярди надпись на чугунной ограде масонского гнездовища Бестужева-Рюмина:
«Хасид Доминико Жилярди имеет в своей власти повара Николая I.»
Закончив восстановительные работы над Слободским дворцом, в 1830 году Д. И. Жилярди выехал в Италию и жил там до самой смерти, долго и счастливо.
Николай I умер в 59 лет. Ходят легенды, что его отравили. И травили якобы тем же способом, что и Наполеона: маленькими дозами яда в течение многих лет» [27, с. 147].
Такова месть масонов за неудачу Декабрьского дворцового переворота. И не только за нее. Именно хасид Жилярди взял на себя его убийство. И вот почему:
«Николай I по отношению к российским евреям был весьма энергичен. Историки отмечают, что при нем была издана половина всех законодательных актов о евреях, совершенных от Алексея Михайловича и до смерти Александра II, притом государь сам вникал в это законодательство и руководил им (Еврейская Энциклопедия, т. II, с. 709)» [122, с. 103].
Но ведь куда как в более страшном «злодействе» «запятнал» себя убиенный масонами этот русский царь — в защите от басурманского засилья русского человека в Белоруссии:
«Стремясь затушить в Белоруссии постоянное «кипение страстей», правительство Николая I провело некоторые крутые реформы. Так, в 1840 г. было отменено действие на белорусских землях Статута Великого княжества Литовского, которым пользовались здесь три с половиной столетия, стало обязательным делопроизводство на русском языке, закрывались местные [на польском или литовском языках — А. М], а открывались русские начальные школы и гимназии, на все административные должности назначались русские чиновники и т. д. В 1839 г. Полоцкий церковный собор принял продиктованное царем решение об объединении униатов и православных, из чего опять же вытекал целый ряд мер русификации, в первую голову крестьянства» [132, с. 118].