- Давид Маркович!… - Якименко устало потянулся, глядя, как Лапонина выводят из кабинета. - Ну шо, зову следующих стрелков?…

Гоцман рассеянно покивал - зови, зови. Конвоир ввел в кабинет улыбающегося мужчину в кожаном плаще и темноволосую женщину с красивым холодным лицом.

- Четверых на Приморском положили, товарищ капитан. Доставил постовой, младший сержант Куренков. Сопротивления не оказывали, оружие сдали. Добровольно… Говорят, шо защищались.

- Фамилия, имя, отчество? - безнадежным тоном осведомился Якименко у ночных визитеров. Вместо ответа оба, и мужчина, и женщина, положили перед ним две красные книжечки.

- Дроздов Юрий Васильевич, - прочел тот вслух, - гвардии майор… Симонова Наталья Петровна, гвардии капитан… Тоже армейцы, Давид Маркович, - почти жалобно проговорил он, оборачиваясь к Гоцману. - Да шо ж они, сговорились, шо ли?!

Воскресенье Давид твердо решил провести с Норой и Мишкой, выбросив из головы все относящееся к работе. И для начала заехал на Привоз за продуктами. Денег от зарплаты оставалось еще достаточно, да и Омельянчук намекнул на днях, что в скором будущем все начальники отделов управления получат загадочный продуктовый «подарок» не то от обкома, не то от горкома. И он решил махнуть на все рукой - гулять так гулять!…

Но, как говорится, гони работу в дверь, она влетит в окно. Знакомая торговка, взвешивая Давиду алычу, сливу и вишню, произнесла, против обыкновения понизив голос:

- Ой, Дава Маркович, шо творится в Одессе… Вы же знаете, только у вас наверняка есть своя военная тайна. А мне так сказала Розочка, которая живет за квартал от Нафталия Абрамовича… Так вот, она проснулась среди ночи оттого, шо по улице топотал целый кагал людей, и все они шмаляли друг у друга, как в двадцатом году. А потом обнаружилось, шо убили Моню Карповского, вы ж его наверняка знали… Нет, я не хочу сказать, шо Моня был ангел с крыльями, но он же ж был человек неплохой. И вот сейчас Розочка совсем не знает, шо делать…

Торговка уставилась на Давида, ожидая от него дельного совета. Но тот только со вздохом забрал авоську с фруктами и пошел дальше в поисках достойных помидоров…

Еще несколько раз за день Гоцмана настигали эти взгляды - то недоумевающие, то откровенно злые, этот странный встревоженный шепот… Он клубился на задней площадке трамвая вместо обычной болтовни про футбол и цены на рынке, он выползал из подворотен, ведущих в окраинные дворы, он летал над Одессой, как летает тополиный пух над июньскими южными городами…

Но если не принимать во внимание это обстоятельство, воскресенье удалось на славу. Давид с Норой приготовили парадный завтрак, не спеша поели или, говоря по-одесски, покушали и на долгих полчаса отдались тряске трамвая № 18. Мишка, явно не ожидавший их появления, страшно обрадовался. По случаю выходного ему быстро оформили в канцелярии интерната увольнительную, и еще через час семью можно было видеть уже на Приморском бульваре, возле деревянного павильона фуникулера. Мишка, в новеньком черном кительке и начищенных до блеска черных ботинках, вожделенно обозревал только что купленное ему мороженое, на вафлях которого было крупно отпечатано «Миша», а Давид, счастливо смеясь, обнимал Нору за плечи. И ему было радостно оттого, что многочисленные одесситы, и знакомые, и незнакомые, видят, что у него такая вот чудесная, ни на кого не похожая женщина и сын, настоящий парень, прошедший за свои девять лет огонь и воду и наконец-то нашедший себе занятие по душе…

А потом они пообедали в ресторане, накормив Мишку от пуза, и сходили в кино на дневной сеанс на «За тех, кто в море», и попили газированной воды с сиропом, и послушали оркестр на танцплощадке, нестройно выводивший подобие вальса. Среди музыкантов Гоцман узнал бородатого Рудика Карузо. На площадке, рассчитанной человек на пятьдесят, топталось не меньше пятидесяти пар, отчего в воздухе висело сплошное «Извиняюсь, мадам», «Осторожнее можно?…», «Ой, вы мне на ногу наступили…» и прочее. Время от времени настойчивый кавалер пытался разъединить особенно сдружившуюся пару, по обычаю всех танцплощадок хлопая в ладоши перед носом барышни.

- Потанцуем?… - Давид поцеловал Нору в висок. - Я, правда, забыл, как это делается. В последний раз, наверное, перед войной…

- И я забыла, - вздохнула Нора с улыбкой. - Но попробовать можно. Миша, а ты посмотришь на нас со стороны и оценишь, ладно?…

- Ладно, - польщенно кивнул Карась.

Но в этот самый момент вальс смолк. Рудик Карузо отнял саксофон от губ и, обращаясь к недовольно замершей, словно склеившейся толпе, заорал неожиданно сильным голосом:

- А теперь последний танец Европы - линда!… - И, обернувшись к коллегам по оркестру, взвизгнул уже в полном восторге: - Чуваки, лабаем стиль!!!

По танцплощадке прокатился единый вздох счастья. И тут же толпа стала редеть, потому что загадочную линду умели танцевать немногие - те, кто и привез ее с фронта, из всяких берлинов, будапештов и бухарестов. Зато те, кто остались на круге, спешили насладиться последним писком европейской моды до того, как засвистят милицейские свистки. Остальные толпились вокруг, ловя каждое движение законодателей моды и притоптывая в такт завыванию саксофона. Парень в гимнастерке без погон квалифицированно объяснял соседу, что в Англии линду называют джайвом. Во всяком случае, когда он общался с англичанами, те танцевали вот почти так, как сейчас, но называли это джайвом.

- Вот и потанцевали, - засмеялась Нора. - Пойдем, Давид…

- А поедем знаете куда?… - Мишкину голову, похоже, озарила оригинальная идея. - Сегодня на Отраде опять будут взрывать! Там в последний раз так рванули, шо прямо кусок берега в море съехал с деревьями! Поехали посмотрим!…

- Что? - растерянно переспросила Нора.

- На Отраде снаряды рвут, которые вокруг города валяются, - неохотно пояснил Давид и щелкнул Мишку по носу: - Нет уж, брат, таких развлечений в твоей жизни будет чем меньше, тем лучше…

Когда уже стояли на трамвайной остановке, чтобы везти Мишку назад в интернат, на противоположной стороне Канатной Гоцман углядел Кречетова под руку с Тоней. Майор, тоже заметив его, приветственно замахал рукой и вместе со спутницей перебежал дорогу буквально перед носом у гневно загудевшего «Доджа». Гоцман проводил машину пристальным взглядом - нет, это был санитарный «Додж», крытый, а свидетели упоминали арттягач под тентом…

- Знакомься, - Давид указал на Виталия и Тоню, - это Виталий Кречетов и Тоня Царько… А это Нора. За Мишку вы уже в курсе.

Майор учтиво козырнул, по-старинному склонился к руке Норы. Тонечка с радостной улыбкой протянула ей ладонь:

- Давид Маркович такой загадочный, он вас от нас долго скрывал… Вы заходите в гости, хорошо?… И в оперу приходите. Я там пою иногда… Когда голос есть. И когда никто настроение не портит. - Она чувствительно пихнула спутника локтем в бок.

- То-о-оня, - укоризненно протянул майор и снова взглянул на Нору: - Я очень, очень рад, Нора. Надеюсь, мы будем теперь видеться.

- Конечно, - улыбнулась Нора.

- И за тебя рад, дружище… - Кречетов с силой сжал плечо Давида.

Огласив окрестности отчаянным звоном, к остановке причалил пульман - так одесситы называли четырехосные бельгийские трамваи. На улицу выплеснуло нервный фальцет запаренной кондукторши:

- Слушайте, честное слово, я уже не могу давать объявление, шо задняя дверь - это только сюда! Я не Зоя Космодемьянская и не мать-героиня… С первой двери сходим, с первой, люди вы или звери, а?!

- Гражданка кондуктор, - очень нетрезво, но довольно робко осведомился кто-то в глубине вагона, - я таки сел случайно, под воздействием пива, и не могу сообразить - где идет трамвай?

- В Одессе!!! - от души рявкнула кондукторша.

- По рельсам!!! - поддержало ее сразу несколько других голосов.

- Ну вот, Одесса во всей своей красе, - рассмеялся Кречетов, махая вслед удаляющемуся трамваю. - Счастливо, Давид, было приятно познакомиться, Нора!…