— Почему ты рискуешь собой? — Зашел я с другого края.

— Она мне, как сестра. — Просто ответила девушка, не собираясь что‑то добавлять сверх сказанного.

— Что же мне с вами делать. — Вздохнул я.

— Подсказать? — Жарко шепнули в ухо, прижавшись приятными округлостями.

— Тина, мне приятно твое общество. — Мягко отстранился я. — Но оно слишком сильно влияет на решения. Я не хочу, чтобы мы жалели об этом позже, действуя красиво, а не правильно.

— Я тебе не нравлюсь? — С отчетливым всхлипом применили главный калибр.

— Нравишься. — Назвал я правильный пароль.

— Тогда почему–у?

— Потому что ты делаешь слишком много для своей госпожи.

Позади хлопнула дверь. Я на некоторое время замер, рассматривая корешок словаря, затем встряхнулся и попытался вдуматься в содержимое разложенных передо мной листков. Нет ничего лучше, чем переключиться от проблем на нечто нейтральное. Магия, с ее сокрытыми закономерностями, подходила идеально.

Оторвался от бумаг я ближе к ночи, с удовлетворением отметив два весомых результата. Первый — я нашел нечто в паутине мелодий и жестов, что вполне подходило под команду повторения. Второй — кажется, есть выход и из нашей беды. Во второе я не торопился верить, как и радоваться найденному решению, оставив мысли дозревать до утра.

Уже накатывала первая волна сна, как дымку сонливости развеяло движение одеяла. Удерживая себя от резких действий, не шевелясь, я осторожно приоткрыл глаза, вглядываясь в темноту. Затем прикрыл вновь, с легкой улыбкой на устах.

— Если вы считаете, что это меня переубедит…

Два горячих тела мягко прижались с обоих сторон. Две ладошки коснулись груди и медленно двинулись вниз.

— То вы на верном пути.

******

Рядом с витражным окном, вглядываясь через новехонькие прямоугольники стекол на мирный город, застыл тот, кого на протяжении последней сотни лет называли хозяином академии. Господин ректор и сам считал себя таковым, уверенно удерживая нити управления заведением, не брезгуя, впрочем, распространить свое влияния куда дальше стен академии — через учеников и их семьи.

За пятьдесят лет все владение было плотно окутано паутиной связей и знакомств, незримой для обычной стражи и слегка наивно выглядевшей в глазах секретных служб (сложно всерьез относиться к «тайному братству академии», которое самостоятельно публикует списки участников, существует вполне официально и никак не участвует в жизни владения). Тем не менее, инструмент влияния работал и был готов исполнить любое поручение наставника — добровольно, без оплаты и угроз.

Вся мудрость была в том, чтобы помнить учеников поименно, проявлять внимание к их судьбе и время от времени подталкивать к помощи друг другу. Неустроенные мгновенно находили себе место в жизни, рядовые маги занимали хорошие места, ну а самые сильные ученики… сильные становились еще сильнее, обретая верных и обязанных уже себе лично.

Другой гранью мудрости стала осторожность — даже пятидесяти лет было мало для создания чего‑то действительно надежного, способного действовать масштабно, без страха перед гневом семи домов. Пока же ректор вел себя так, как от него ожидают — лавировал меж интересами аристократов, шел на уступки, когда его прижимали к стене, стараясь выглядеть хорошим администратором, но никак не политиком. Братством занимались совсем другие люди, внешне вовсе чужие ему лично — их‑то и держали на карандаше службисты, игнорируя мага–медика.

Выбранная роль требовала от ректора незаурядного актерского мастерства — с выбранной маской приходилось жить и работать, ложиться и вставать, день за днем. Даже с собой наедине он продолжал спектакль, не полагаясь на занавешенные окна и знакомые стены. Слишком велика была награда, слишком близка она была, чтобы потерять все из‑за неосторожного слова или жеста. Зато если все получится, многое во владении изменит своих хозяев.

Ректор подавил улыбку — возможный наблюдатель мог встревожиться, уловив на похмельном лице главы академии нетипичную эмоцию. Да, «маска» ректора уже который день находилась в запое, уничтожая дивный коньяк совершенно неприличными темпами. Обходился разгул не без тревожных последствий — второй день ректор чувствовал некоторую пустоту в груди, маятность внутри себя, опустошенность и слабость — организм настоятельно требовал в очередной раз приложиться к живительному напитку. Так и хотелось подойти к столу, выдвинуть верхний ящик и приложиться к початой бутылке, минуя стакан. Ректор помялся с ноги на ногу, с долей тревоги обдумывая появившуюся зависимость, но решил уступить новому пороку. Завязать можно будет и позже.

Рука уже вытягивала из деревянного ящичка приземистую бутылку с черно–серебряной этикеткой, как в дверь постучались. С печальным вздохом ректор прикрыл ящик, оправил одежду… Затем вновь открыл ящик, за секунду вывернул пробку, сделал большой глоток и вновь принял величественный и умудренный вид. По организму растекалась горячая волна, даруя любовь к окружающему миру и спокойствие разуму.

— Войдите!

В кабинет степенно, со свойственной высшей аристократией неторопливостью, вошли трое — две девушки в классических платьях, с юбками до самого пола, стелившиеся по паркету небольшой волной позади них, и молодой парень в стандартной форме академии. Ректор привычно бросил взгляд на браслеты и вовсе не удивился тусклому свету серебра. Пока юноша занимал кресло напротив стола, двое служащих при кабинете шустро и почти беззвучно поставили еще два кресла — по бокам и чуть позади юноши. Столь необычную конфигурацию, выдвигающую парня во главу клина, продиктовали сами гостьи.

— Моя госпожа в ярости. — Нейтрально произнес юноша, глядя ректору в глаза.

Глава академии бросил взгляд на девушек и отметил полную невозмутимость на их лицах. Он не слишком хорошо знал первый курс — общих занятий пока не было, а суета первых дней не позволила познакомиться поближе, так что «госпожу» придется угадывать. Девушки были одинаково хороши и одинаково красиво одеты. Впрочем, стандартный ритуал приветствия еще никто не отменял.

— Представьтесь, будьте добры. — Добавил он щепотку недовольства в голоса.

— Мою госпожу зовут Джейн Теннет. — Сохранил спокойный тон гость, не соизволив представить себя и служанку.

— И чем же недовольна ваша госпожа? — Ректор вздохнул поглубже, набираясь терпения.

Стоило услышать имя, как ситуация стала кристально понятна, начиная от причин недовольства, завершая доводами, которые ему сейчас приведут и от которых он отмахнется регламентом академии. Не его проблемы. Они сами сделали решение.

— Легкомыслием. — Отозвался юноша и соизволил пояснить. — Госпожа ознакомилась с программой обучения нового спецкурса. Согласно ему, госпоже не полагается персональных учителей, занятия будут проходить совместно со старшими группами.

— Легкомыслием было изучать программу после подписания бумаг, — отмахнулся ректор.

— Дело не в самой программе, а в контрактах персонала, с которыми нам так же разрешили ознакомиться. — Словно успокаивая, мягко поведал гость. — Вот где истинное легкомыслие.

— То есть? — Встревожился ректор.

— Вам известно гораздо лучше моей госпожи, что преподаватели не имеют права проводить занятия старших курсов среди тех, кто не получил должных знаний на предыдущем.

— Это положения устава академии, а не личные контракты. — Поправил парня ректор. — Внесем изменения, разрешающие преподавание. Ничего сложного.

— Чудесно, — расцвел улыбкой юноша. — Моя госпожа совсем не хочет быть причиной нарушений.

Ректор коротко кивнул и поднялся из‑за стола, намекая на завершение разговора.

— Но моя госпожа сожалеет, что эти достойные господа все равно умрут. — Вздохнул гость, не торопясь подниматься с кресла.

— То есть? — Насторожился ректор.

— Несмотря на ваше разрешение, магический контракт призван карать за умышленное нанесение вреда ученикам. Одним из видов такого вреда как раз и является урон от опасных практик, причиненный не в процессе преподавания по программе курса или уже пройденному материалу. Проще говоря, если ученика первого курса пустят на занятия четвертого, как нас, например, и он там получит серьезную травму, то академии придется искать нового преподавателя. Именно столь легкомысленное отношение к жизни уважаемых учителей и привело мою госпожу в ярость. Моя госпожа совсем не хочет смерти каждого, кто станет с ней заниматься. А ведь иначе и не выйдет — магия весьма опасна, как и написано в документах, что подписала моя госпожа.