Надо бросить пригоршню пороха.

Дверь открыта. Вокруг пи шороха,

Белой лестницей входит в комнаты.

Степы в сумраке, будто омуты.

Заклубился резьбою мачехин шкаф,

дунул снег нафталинного запашка,

крышка клепаная откидывается,

нараспашку душой прикидывается.

И из шкафа, бока покачивая,

как танцуя, походкой шуточною

вышло медленно платье мачехино,

золотистое, чешуйчатое!

То у ног зашумит, то подымется к лицу,

то на Золушку ложится, ластится,

звенит блестками зелеными, что дерево в лесу,

то русалкой изгибается платьице.

Расшуршалась чешуя,

старым золотом шумя:

— Будешь блестками сиять,

станешь мачехой сама,

будешь в злате-серебре

жить-поживать,

будут Золушки тебе

шить-нашивать!

Будут Золушки тебе

косы плести, будут Золушки тебе

подносы нести!..

Рожками залиловев,

к Золушке лепится

красный с дыркой в голове

Мефистофель-пепельница:

— Мы устроим шумный бал,

шумный бал!

Будут вина и металл,

и металл…

Шкаф понатужился, ящики выдвинул,

стал Замарашку вещами оплескивать:

брошками, иглами, блеском невиданным,

бусами, брызгами, лентами, блестками.

— Будь у нас мачехой! — Золушку просят,

шелк навалили, лентой обвили.

Зойка запуталась — порохом бросить?

Или?

Или ветер по окнам ударил, крутя,

или фортка в петлях заходила —

отчим мучает скворку в орлиных когтях,

клювом бьет в серебристый затылок.

Тяжесть сонных ресниц подняла Замара —

шкаф закрыл ей дорогу зеркалом,

слышит скворушкин хрип — поняла, замерла,

порох бросила — спальня померкла, —

в пух и в грохот подушки разрыв,

перемешал и подбросил взрыв!..

Дом упал. Сровнялся с землею.

Дымок от пороха.

Поводит крылами над серой золою

раненый скворка.

— Не умре… не умрешь!

— Не надеяться мне,

умирается мне…

— Милый Скворушка, не…

— Кровь на сером крыле…

— Я согрею в золе!..

— Холодеется мне,

леденеется, ле…

де-не…

На Оке… на Океане

на горе… горе Хрустальной,

на горю… горючем камне

золотой ларец поставлен.

Где мос… где мостов не ставили,

смерть Кощея в ларчик схована,

ты иди к горе Хрусталевой,

отомкни ларец окованный!

— Не умрешь, нет, нет… —

Но в глазах смерк свет,

он раскрыл клюв, клюв,

а во рту ключ, ключ…

Покатился ключик к рученькам:

— Отомкни железным ключиком!

Отомсти железным ключиком!

Грудка скворки холодна.

В мире Золушка одна.

Ряску скользкую болота слоят,

перед Золушкой ворота стоят.

— Распахнуться мы хотим, да замки!

Не откроешь нас ключом никаким.

Не поверим ни глазам, ни слезам,

ни приказу, ни «откройся, Сезам!».

Как цепями и ключом ни греми,

заперты загадкою мы.

Если сможешь отгадать, не солгав, —

нас отгадкой отомкнешь по слогам.

Первый слог —

если ходишь по ломкому хворосту,

если пальцы ломаешь от хворости.

Слог второй

в землянике лесной затаен,

если палец уколешь — покажется он.

Третий слог —

если хлеба ковригу дают,

если эту ковригу на скатерть кладут.

А четвертым —

себя может каждый назвать.

Отгадаешь — вперед! Не сумеешь — назад!

Время Золушке теперь говорить: —

Я попробую шараду открыть!

Как до полночи поздней тянется грусть,

свои пальцы ломала от хворости — хруст…

Шьешь и шьешь, и уколешься, помню печаль,

из-под пальца кровинкой покажется — аль…

Третий слог, когда мачеха звала меня,

черствый ломоть бросала подкидышу — на…

Это я про себя: — Несчастливая я…

Распахнитесь, ворота, отгадка моя —

Хруст… аль… на… я…

Распахнулись широко ворота,

перед Золушкой — дорог широта.