— Восемь.

— Я посчитаю автоматы. Отдай команду.

— Автоматы не у всех, — предупредил Рамаз и громко скомандовал: — Быстро положите в комнату все оружие и ждите меня внизу. Уходите все вон из дома!

Бандиты-боевики по одному заходили и тихо складывали на узорный паркет свой арсенал, затем на цыпочках уходили. Спросив разрешения, они выдернули с большим трудом нож из твердой древесины и освободили полуотрезанное ухо Гиги.

Спрятав оружие, «дорогостоящие специалисты» заняли свои прежние места. Рамаз потер шею и мирным тоном спросил:

— А «черная метка» — это что такое вообще?

— Диверсионно-разведывательный отряд ГРУ, — объяснил ему Марат.

— Так вы и со взрывчаткой умеете работать, господин Кочаров? — спросил грузинский бандит у Богуслава, к борцовскому захвату которого почувствовал уважение.

— Только Марат, но очень профессионально.

Суворов удивился:

— Богуслав Кочаров — спортсмен, разве вы не знаете его? Вольная борьба — Московская Олимпиада-80?

Рамаз хлопнул себя по лбу:

— Извините меня, батоно, не признал! Второе место в тяжелом весе, а потом чемпион мира — болгарский атлет Богуслав Кочаров! Как же я не вспомнил? Я тогда не попал в призовую тройку, Заев выбил меня в полуфинале!

Богуслав добродушно подхватил любимую тему:

— Я помню ваш бой с этим троглодитом, — он передразнил стойку давно забытого чемпиона. — Полусогнутый такой и очень коварный, с длинными руками. Тяжелый был нокаут?

Рамаз замялся:

— Как сказать?.. Не очень легкий.

— Понимаю, — посочувствовал Боб. — Меня ведь тоже Медведь из Минска положил. Великий спортсмен!

— Медведь — да, — закивали все, вспоминая старинных кумиров еще советского спорта.

Суворов улыбнулся:

— Да, Александр Медведь — это действительно великий борец. Правда, я знаю одного человека, который вот уже тридцать лет предлагал Медведю побороться, а тот увиливал.

— Не верю! — воскликнул Боб. — Саша Медведь никого и никогда не боялся. Он принимал любой вызов и побеждал.

— Один мой знакомый, сейчас он генерал, известный писатель. Ему пришлось три года повоевать в Афганистане, в молодости тоже спортсмен. Он и Медведь дружат около сорока лет. Так вот, где бы они ни встречались, мой знакомый на людях говорит: «Давай, Александр Васильевич, давай, Саша, поборемся…» А Медведь только смеется. Помню, как моего знакомого чествовали в театре на его юбилей. Медведь пришел поздравлять его и, поднявшись на сцену, вручил своему другу борцовское трико и сказал: «Ты хотел со мной побороться? На, надевай!» А его друг не зря работал долго в уголовном розыске, каким-то образом учуял, что Александр может его таким образом поздравить, шагнул за пианино, стоявшее на сцене и через мгновение вынырнул из-за него с каской милицейской на голове, резиновой дубинкой в одной руке, а в другой — алюминиевым милицейским щитом. Встал напротив Медведя и, постукивая палкой по щиту, заявил: «Ну, давай, подходи!» Медведь стоит, пораженный такой догадливостью друга, а зал ложится от хохота. Александр не обратил внимания, что друг держит щит внешней частью к зрительному залу, а там написано «Щас завалю Медведя!» А когда увидел, то предложил: «Хорошо, я предлагаю ничью!» Они под бурные аплодисменты зала обнялись и заявили, что они никогда не боролись и не будут бороться друг с другом. — Суворов помолчал немного и с грустью сказал: — Согласитесь, сейчас так мало видишь настоящих людей, все помешались на деньгах.

— Да, — согласился Боб. — По-настоящему дружить могут только спортсмены.

— И только борцы из них, — пошутил Рамаз. — Но, действительно, настоящую мужскую дружбу в наше время увидеть… Ну что, продолжим?

Мирная атмосфера переговоров была восстановлена, однако груда стрелкового вооружения у дверей напоминала о разногласиях. Все понимали, что фактически внутри комнаты их всех держат в заложниках москвичи, а вокруг дома все перекрыто бандитами Рамаза. Если же оглядеть более широкую перспективу, то они окружены спецслужбами и полицией Саакашвили.

Давид снова взял ведение совещания в свои руки.

— Продолжим наш разговор, — сказал он. — Надеюсь, наше голосование остается в силе?

Последовали возгласы согласия. Инцидент был, как говорится, исчерпан.

Давид принес какие-то чертежи и разложил их на столе.

— Мы с Мамукой, — он кивнул на промышленника, — предлагаем сделать убедительное предупреждение всем. Вот план станции подкачки, которая стоит на его земле. Мы ее взорвем, и комиссия будет осматривать развалины. Что скажете?

Мамука Сесиашвили добавил:

— Там стоит взвод охраны, забор под сигнализацией, но мы все это изучили и есть даже свои люди внутри. Так что мне представляется, что все это реально.

Почему-то предложение, которое, наверное, они уже не раз обсуждали между собой с глазу на глаз, не вызвало никакого восторга у остальных.

Старый сподвижник Шеварднадзе недовольно произнес:

— Это хорошо только для вас. Вы напугаете British Petroleum, они заставят Саакашвили выплатить вам компенсацию за ваше потерянное имущество. Ну и что? Политические репрессии только усилятся, он получит в руки козырь.

Слово вставил Боб, почувствовав общее настроение:

— Думаю, после взрыва господин Маркус Миллер пойдет навстречу Саакашвили и даст свою санкцию посадить вас всех в тюрьму. Не только лично вас, а разогнать всю оппозицию.

— Наша задача, — продолжал политик, — нанести удар по тираническому режиму, всколыхнуть общество, не просто устроить шантаж ради ваших двух-трех миллионов.

— Вы нас дешево цените, — возмутился Сесиашвили, который хорошо знал, что речь идет о сумме впятеро больше, как минимум, но не собирался называть ее вслух — он боялся боксера.

— Нет крови — нет политики, — сказал здравомыслящий Рамаз.

Давид взвился:

— Мы не дадим согласия на кровь! Ты, Рамаз, уйдешь в Абхазию, прихватив «общак», — и ничем не рискуешь! А мы свои заводы и земли куда унесем?

Рамаз мрачно взглянул на князя:

— Ты отвечаешь за базар, что общак у меня?

Тот мигом стушевался:

— Это я к слову. Откуда я знаю, у кого общак?

— Тогда фильтруй свой гнилой базар!.. Я говорю: нужна серьезная акция — штурм парламента, как это сделала Нино Бурджанадзе!

Поднялся шум. Коротко говоря, как прикидывал Марат, политик и бандит требовали крови, коммерсанты стояли за шантаж. Спор был беспредметен, потому что решал все Рамаз, который обладал реальными автоматами и боевиками. Депутатская неприкосновенность и счет в банке всегда проигрывают, когда дело идет о том, кто кому глотку перегрызет. Силу обманут позже — хитростью.

Давид убеждал:

— Взорвем станцию и поставим их перед фактом. Они же поймут, что это только начало, первое предупреждение. А если начнутся репрессии — тогда мы с полным правом пойдем на крайние меры. Люди будут на нашей стороне.

Марат подал голос:

— После взрыва комиссия прекратит инспекцию, а все меры охраны будут усилены. Мы тоже немедленно покинем страну. Так что рассчитывайте только на одну подготовленную акцию.

Эдуард Сакварелидзе настаивал на том, что без спровоцированного политического кризиса народ на улицы не выйдет, Запад не станет принимать их всерьез:

— Ты, Давид, давно перевел свои активы за границу, — разоблачал он. — Ты просто не хочешь покинуть свой дворец и лишиться повара Ираклия! А это придется сделать, потому что Саакашвили тебя ненавидит. Решайся сейчас! Нам не бык на вертеле нужен, а власть.

Давид, чувствуя справедливость этих слов, защищался:

— Если тронуть представителей комиссии, нам этого никогда не простят. Даже если свалим «цветных», с нами не будут разговаривать.

— А ты что, сам пойдешь на дело? Или я? Все будет приписано южноосетинам, абхазам и русским. Может быть, курдам и Арабским Эмиратам. Но мы будем спасителями Грузии, и 235 километров трубопровода — наши!

Они еще долго препирались, а Марат с Бобом в это время рассматривали карты-схемы, разложенные на столе.