— Это был открытый вызов! За ассасинов! — Грим сверкнул влажными пьяными глазами.

Нав угукнул в ответ. Выпили.

Колдун отдышался и продолжил:

— Ща, ближе к телу… к теме буду… Саладин этот был колдуном, первым в роду Айюбов. Велел своим подданным замечать разные необычные явления, описывать ему, а он пытался разгадать и повторить. Его сыновья переняли его дар. Сам Саладин состряпал себе богатырское здоровье, удачу на войне, а также — как в сказке, — клятву, что все его потомки будут ограждать мир от эльфов. Чтобы те не лезли, людьми не играли, войн таких масштабных не устраивали. И генетику нам не портили. А сам после этого благополучно умер от жёлтой лихорадки. Как тогда говорили — «золотой», её эльфы из своей пустыни занесли. Умер основатель рода, а потомки остались султанить.

В Европе, единой под церковной властью, начались расколы, каждая страна хотела стать главной в этом большом союзе. В основном ежились Англия и Франция, начали потом Столетнюю войну, только уже позже, в 14-м веке. Эльфы, пока были тут, сдерживали их, более того, разбили гнездо ассасинов. А крестоносцы к тому времени уже совсем обленились…

В борьбе с европейцами потомки Саладина не замечали того, что творилось у них под носом. В 1255 году династию свергли «изнутри», ну, в смысле, в Египте. Один тёмный эльф, принявший имя Бейбарс, убил последнего представителя рода Айюбов и через 5 лет стал сам султаном ибн Захиром. Я бы его по-другому назвал, да непечатно это. Эльфы захватили Иерусалим с обеих сторон и продолжили свою игру людьми и религиями. Одна из жён бывшего султана смогла бежать. Не буду говорить, что мне её жалко, но арабке без мужа в тогдашней Европе пришлось не сладко. Тем более, она носила ребёнка, потомка Айюба. Добралась она до северных стран, помогали ей сарацинки, которых крестоносцы привозили с собой в качестве жён, наложниц и служанок. Она тоже себя пересилила и согласилась выйти замуж за торговца-человека. Красивая была по тем меркам, необычная. Ну а что с дитём — так, значит, здорова, ещё родить сможет. Ну, дикие люди…

— За баб! — неожиданно рявкнул Грим. — За… матерей! — Нав не ожидал такого патетического поворота темы, крякнул и даже совсем проснулся.

Грим резко сел на корточки перед стулом, хрустнули колени. Заговорил тихим, убаюкивающим голосом:

— Риночка, милая, в моём роду были ведьмы и колдуны Севера. В Скандинавии, на островах, где вечная зима и жестокое лето, они жили с 13-го до 18-го века. Церковь их не трогала, не желая забираться так далеко и уделять им внимание. А местные жители испытывали благоговейный страх перед их могуществом. Верили, что колдуны могут управлять стихиями, так как связаны не с нечистым, как думала церковь, а с духами природы — феями и гномами. Знаешь, как они называли гномов?

— Ээ… трау?

Тот кивнул, опустив веки:

— Или драу. Или дроу. Так же, как люди называют нашего блондина… Смешно. Никаких драу там уже не было. Да и никогда не было — слишком холодно, и промёрзшая земля. Страна Туле была жестока для них, — он грустно усмехнулся. — Туле^[90] всегда была жестока к эльфийской крови.

— Я не понимаю, — призналась девушка, поджимая под себя ноги и усаживаясь по-турецки.

Грим вынырнул из размышлений:

— Да, прости, отвлёкся. Я хочу рассказать тебе про Север. Колдунами были все в моём роду в независимости от пола, несли наши фамильные тайны. Но в основном скрывались. Раз в три-четыре поколенья кто-то выбирал профессию ведовства и брал новое имя-прозвище Грим.

Он выжидающе замолчал.

— Это чёрный пёс из скандинавской мифологии, помощник верховного бога Одина, предвестник смерти для обычных людей, — отчиталась Рина и лукаво уставилась на собеседника сверху вниз. — Но я из их мифологии больше всех Локи люблю. Он безбашенный и жизнь любит.

Грим покосился на спящего на столе Навана.

— Ну, а как, по-твоему, должны были называться колдуны с моей южной внешностью на севере? Уж не Локи.

Рина игриво пожала плечами: и извинилась, и осталась при своём. Грим улыбнулся.

— Фер-Айл и Фоул, Унст и Хой — острова Шетлендского и Оркнейского архипелагов были домом для моей семьи. У каждого поколения — свои способности, иногда повторялись и передавались по наследству. Те, кто выбрал путь ведовства, жили отшельниками во фьордах на скалах над белым грозным морем. Деревянные кельи ютились на каменных уступах…

Рина смотрела на него, улыбаясь чуть снисходительно, всматриваясь в лицо колдуна, ища в нём северные черты. Не находила. Только смутные ассоциации с героями игры про ассасинов…

— Ходили слухи, — продолжал Грим, покачиваясь на затекающих ногах, — что эта одна и та же ведьма или бессмертный колдун, умеющие возвращать себе молодость. Умели, но жили не многим дольше смертных. Просто в каждом из нас есть память своего рода. И наша клятва…

— А ты был там, на севере?

— Нет, никогда. Но я помню… Четырёхгранный посох из чёрного дуба с высеченными рунами (смертные считали, что он магический, а это был всего лишь календарь), гору Хельгафелс на рассвете — священное место для норманнских жрецов. Ужас и трепет рансларов, выбираемых из общины, которые приходили в кельи к моим предкам просить защиты от господина-тексмена. Или обмороки перепуганных дочерей ярлов, этих маленьких графинь, сбивчиво просящих предсказать свою судьбу или приворожить любимого. Помню вёлуспы, которые вещали мои прабабки, и пророчества эти обретали силу от веры смертных в их слова. Помню ленгспил — шетлендскую арфу, — что висела над очагом в каждом нашем доме; по-моему, одна на всех, с потёртыми углами. Помню девушек горной страны Хиалтландии, что гордыми валькириями провожали рыбаков в море, как на бой, и начинали готовиться к разделке их улова. Они пели своим детям древние саги Севера о берсерках и викингах, переданные через века скальдами… Я всё это помню…

— единым дыханием пропела девушка, а Грим поднял на неё глаза.

— «В сером»… «в сером»… да… — задумался он. — Может, уедем с тобой туда? Когда всё закончится.

— Не обещай ничего, — погрустнела она.

— А я ничего и не обещал, — улыбнулся он, встал, потёр затёкшие ноги. Наклонился и, зарывшись в рыжую чёлку, оставил на её лице дыхание поцелуя.

Пашка нервно дёрнулся и сделал попытку слезть со стола. Но Грим облокотился на руку и рывком уселся рядом. Принялся болтать ногами. Пашка почти расслабился.

— Пива хочешь? — неожиданно предложил колдун.

Пашка сглотнул, но покачал головой:

— Не. Ну его.

— Правильно, — одобрил Грим. — Тогда и я не буду.

Со звоном и бряцаньем сдвинул банки подальше.

— Ты смотрел «Формулу любви»?

— Смотрел, — поморщился парень. — Нуднятина. И так всё было понятно сразу. Не люблю про любовь.

— Да, тебе сейчас пожёстче подавай… А знаешь, Бальзамо ведь так и не понял ничего…

— Кто? — растерялся Пашка, смутно поняв, что не про бальзамы речь.

— Так звали одного моего предка. Но в России его помнят как Алессандро или Джузеппе Калиостро.

— Он был твоим предком?! Да ладно! — парень встрепенулся в предвкушении интересного. Да ещё и от Грима, который до простого разговора с менестрелем снисходил всего раз пять…

— Я помню всю его жизнь, его стремление вырваться за стены богословских школ, узнать новое в своих способностях… и в нашей клятве. Он первый и единственный, кто вернулся в Египет. Хотел разузнать подробности этой клятвы или избавиться от неё… Точно пива не хочешь?

— У-у, — помотал головой Пашка. — А что за клятва?

Грим понял, что сболтнул лишнего, гневно зыркнул на Пашку. Тот заёрзал от смущения и нетерпения.

— Ну, ладно, не клятва. Но у него что-нибудь получилось?