Он был Великий Банкир, только что подавивший грозящие катастрофой происки конкурентов, способных задушить, уничтожить его. Но он Силой своего гения обратил эти происки против самих врагов, нанеся им сокрушительное поражение. В результате — лихорадочное крещендо телефонных звонков, гуденья электронно-вычислительных машин и телетайпов, и сумма его капитала, размещенного во всех столицах мира, выросла, как гигантское облако, набухшее золотым дождем, а сверху, на недосягаемой высоте, он победоносно парил над всеми.
Он был Великий Ученый; недавно божественное вдохновение посетило его в тиши скромного кабинета, и он открыл высший из всех научных законов. По сравнению с ним гигантские умственные усилия ученых собратьев во всем мире в мгновение ока превратились в жалкий, бессмысленный лепет, и он мог с полным правом гордиться сознанием того, что прочно держит в руках конечную Истину как свое любимое, исполненное подлинного совершенства детище.
Он был Великий Полководец; у него, окруженного превосходящими силами противника, хватило воли и смекалки превратить жалкую горстку деморализованных людей в армию титанов; сжимавшее их кольцо огня и железа в несколько часов было прорвано, а вражеские дивизии в страхе разбежались.
Он был Великий Предприниматель, Великий Исследователь, Великий Поэт, наконец достигший вершины славы; и хотя годы упорного труда, безвестности, лишений не могли не оставить неизгладимого следа на его усталом челе, оно тем не менее светилось уверенностью и счастьем.
Когда это случилось — неважно: солнечным утром или в предгрозовые сумерки, теплой лунной ночью или в зимнюю метель, а может, на рассвете, когда воздух чист и прозрачен, — главное, он настал, тот редкий неповторимый миг триумфа, выпадающий на долю лишь немногим. Охваченный несказанным волнением, он шагал по городу; дома и дворцы стояли перед ним навытяжку, словно отдавая честь. И если они не склонялись перед ним, то потому лишь, что были из камня, стали, бетона, кирпича — словом, из негнущихся материалов. Даже легкие, прозрачные облачка на небе становились в кружок, образуя что-то вроде огромного нимба.
И вдруг, проходя по парку Адмиралтейства, он случайно, непроизвольно задержал взгляд на молодой женщине.
Аллея в этом месте огибала пригорок наподобие террасы, огороженной парапетом из кованого железа. Девушка стояла, облокотившись на него, и рассеянно глядела вниз.
Ей было, наверно, лет двадцать: бледное личико, чуть приоткрытые губы, застывшие в равнодушной, ленивой гримасе. На лоб упала тень от пышных, стянутых в узел черных — цвета воронова крыла — волос. И вся она была в тени от набежавшего облачка. Восхитительное создание!
На ней был скромный серый джемпер и черная юбка, ладно сидящая на тоненькой фигурке. В расслабленном теле чувствовалась гибкая, почти звериная грация. Скорее всего, студентка из левых; свобода в обращении и пренебрежение всеми условностями придают этим особам несколько вызывающее очарование. На ней были большие очки с голубыми стеклами. Его поразило резко контрастирующее с бледностью лица яркое, пылающее пятно безвольно приоткрытых губ.
Глядя снизу вверх, он на какую-то долю секунды увидел сквозь решетку парапета ее ноги — лишь узкую полоску, так как с одной стороны их скрывало основание террасы, а с другой — довольно длинная юбка. Однако взгляд его различил против света дерзкие очертания икр: идя вверх от тонких лодыжек, они увеличивались в объеме в той волнующей природной прогрессии, которая хорошо всем известна, пока не скрывались под подолом юбки. Выглянуло солнце, и ее волосы сразу показались огненно-рыжими. Она могла быть кем угодно — девушкой из хорошей семьи, актрисой, нищенкой и даже уличной девкой.
Он прошел мимо всего в четырех-пяти шагах. Один миг — но он успел хорошо ее рассмотреть.
Он ничуть не заинтересовал ее, скорее наоборот, даже не почувствовав его взгляда, девушка со скучающим видом, машинально посмотрела на него.
Он из приличия отвел глаза и уставился прямо перед собой, тем более что следом шли секретарь и два охранника. Но не удержался и снова стремительно повернул к ней голову.
Девушка опять на него взглянула. Более того, ему даже показалось — наверно, это он сам себе внушил, — что пухлые, чувственные губки чуть дрогнули, словно она хотела что-то сказать.
Хватит! Большего он позволить себе не мог. Вряд ли он еще когда-нибудь ее встретит. Хлынул дождь, и все его внимание было теперь сосредоточено на том, чтобы не наступить в лужу. Затылком он ощутил чье-то теплое дыхание. Может быть, она все еще смотрит ему вслед? Он ускорил шаг.
Да, именно в этот миг он почувствовал, что ему как будто не хватает чего-то очень важного, жизненно необходимого. Он глубоко вздохнул и с ужасом заметил, что счастье, гордость, наслаждение достигнутой победой мгновенно улетучились. Тело вдруг тяжело обмякло, и ему с грустью подумалось о том, какая беспросветная тоска ждет его впереди.
В чем дело? Что произошло? Разве он не Властелин, не Великий Художник, не Гений? Что мешает ему быть по-прежнему счастливым?
Прогулка продолжалась. Парк Адмиралтейства остался позади. Где сейчас эта девушка?..
Чепуха, абсурд! Увидел женщину — ну и что? Неужто влюбился? Вот так, с первого взгляда? Нет, на такое он не способен. В первую встречную, неизвестно еще, что она за штучка. И все же…
И все же там, где совсем недавно царило райское блаженство, теперь была бесплодная пустыня.
Вряд ли он еще когда-нибудь с ней встретится, познакомится, заговорит. Ни с этой, ни с ей подобными. Состарится, так и не обмолвившись с ними ни словечком. Правда, он будет окружен почестями и славой, но так и состарится без этих губ, без этих равнодушных глаз, без этого таинственного тела.
А что, если он, сам того не ведая, вершил все свои славные дела лишь ради нее? Ради нее и ей подобных, ради этих загадочных опасных существ, к которым он ни разу в жизни даже не прикоснулся? Что, если бесконечные годы затворничества, лишений, железной дисциплины, самоотдачи имели единственно эту цель, если за этим самоистязанием скрывалось одно всепоглощающее желание? Если за жаждой славы и власти, как за убогими декорациями, пряталась и все время толкала его вперед только любовь?
А он этого никогда не понимал, не мог допустить — даже в шутку. Сама мысль об этом наверняка показалась бы ему дикой и непристойной.
Вот так напрасно, впустую, прошли годы. А теперь было уже поздно.
ТАЙНА ПИСАТЕЛЯ
Перевод С. Казем-Бек
Я человек конченый, но счастливый.
Хотя до дна я не испил своей чаши. Кое-что еще осталось — совсем немного, правда. Надеюсь вкусить все до последней капли. Если только еще поживу: я достиг весьма преклонного возраста и, видимо, протяну недолго.
Вот уж много лет все твердят, что я переживаю творческий упадок, что как писатель я окончательно и бесповоротно выдохся. Об этом если прямо и не говорят, то думают про себя. Каждая моя новая публикация воспринимается как очередной шаг вниз по наклонной плоскости. И, так скатываясь, я оказался в тупике.
Все это — дело моих рук. Медленно, но верно более тридцати лет шел я сознательно, по заранее продуманному плану к катастрофе.
Иными словами, спросите вы меня, ты сам хотел этого краха, сам рыл себе яму?
Вот именно, дамы и господа, именно так. В своем творчестве я достиг блестящих высот. Я пользовался широкой известностью и общим признанием. Короче говоря, преуспел. И мог бы пойти значительно дальше. Стоило только пожелать, и я без особых усилий достиг бы полной и абсолютной славы.
Но я не пожелал.
Более того, я выбрал совсем иной путь. С достигнутой высоты — а я добрался до очень высокой отметки, пусть не до самой вершины Гималаев, но до Монтерозы, во всяком случае, — предпочел медленный спуск. Решил проделать в обратном направлении тот же самый путь, который на подъеме одолел мощными рывками. Мне предстояло пережить всю горечь жалкого падения. Жалкого, заметьте, только на первый взгляд. Ибо я в этом постепенном сползании находил истинное наслаждение. Сегодня вечером я все вам объясню, раскрою наконец столь долго хранимую тайну. Страницы своей исповеди я запечатаю в конверт, с тем чтобы они были прочитаны лишь после моей кончины.