Вопрос о дисциплине вызвал новую, еще более резкую перепалку между Ковалем и Фалдеевым. Прогулы на некоторых участках составляли пятнадцать — двадцать процентов. Еще не было случая, когда бы Дальпромстрой выполнил месячный план работ.

— Я говорил раньше и подчеркиваю снова, — продолжал Коваль, — что в этом повинно только партийное руководство. У нас не было бы дезертиров, прогульщиков, проходимцев, если бы партийные ячейки взяли бы на учет каждого человека и знали его настроение, вели с ним воспитательную работу. Если комсомольские ячейки умеют создавать в своей среде нетерпимую обстановку для прогульщиков и симулянтов, то беспартийные рабочие вообще предоставлены самим себе, и создаются все условия для разлагательной работы со стороны классового врага. Иначе говоря, партком, как видно из всего, не выполняет своей главной роли — политико-воспитательной работы среди строителей.

— У парткома свои задачи — партийное руководство строительством и контроль за хозяйственной деятельностью, — заметил Фалдеев солидно. — А секретарь парткома пока не является вашим заместителем по политической части.

— Для руководства стройкой послан сюда я, — с убийственным спокойствием ответил Коваль, — а ваша функция — помогать мне, но не мешать в работе и не подменять меня.

— Имейте в виду, Коваль, я поставлю вас на место! — Фалдеев в бешенстве стукнул кулаком по столу. — Я старый подпольщик, боец партийной гвардии, я не позволю вам так относиться к партии. Видите ли, партия для него всего только помощник, посыльный на побегушках. Кто же тогда вы, черт возьми? Повелитель над партией?!

— Я такой же представитель партии здесь, как и вы, — угрожающе повысил голос Коваль. — А отличает меня от вас то, что я наделен большими полномочиями в хозяйственных делах, чем вы. А стучать кулаком по столу вы можете сколько угодно, это же только вас компрометирует, — злорадно усмехнулся он.

Тень пробежала по лицам присутствовавших, люди зашумели, и чем дальше, тем пуще:

— Это безобразие!

— Нам неинтересны эти словесные дуэли!

— Надо прекратить заседание и собрать партийную конференцию.

— Прошу к порядку! Прекратить шум! — кричал раскрасневшийся Фалдеев, но голос его тонул в шуме.

И только когда встал Бутин и поднял руку, в кабинете постепенно утихло.

— Товарищ Фалдеев и товарищ Коваль, — начал он. — Где ваша партийная дисциплина?! Вы хоть бы посчитались с тем, что половина сидящих здесь — беспартийные. Разве же можно так компрометировать партию, которую вы оба здесь представляете и которая…

— Ну, хватит нравоучений, товарищ Бутин! — оборвал его Фалдеев, зло сверкнув глазами. — Тут не ученики пятого класса, и каждый отлично должен отдавать себе отчет в том, что говорит… Коваль, продолжайте!

Но Коваль уже сел спиной к Фалдееву и молча собирал в папку бумаги, разбросанные по столику.

— Я не имею ничего больше добавить, — пробормотал он, не поворачивая головы.

Члены парткома ожидали, что Коваль демонстративно покинет кабинет, но он не ушел. Налив полный стакан воды, Коваль с жадностью выпил ее и, откинув голову на спинку стула, теребя бородку, стал смотреть в потолок.

— Объявляю перерыв, — хрипло сказал Фалдеев.

Все хлынули к выходу и долго толпились у дверей, пока не протиснулись в приемную, наполнив ее гулом и клубами табачного дыма.

— Иосиф Давидович все-таки прав: партком не должен вмешиваться в его функции, особенно отменять распоряжения, — с видом знатока говорил Липский флегматичному инженеру-механику Майганакову. — Ведь он назначен сюда правительством.

— Оба они правы и не правы, — махнул рукой Майганаков, занятый огромной самокруткой, которая никак не разгоралась. — Поменьше бы щепетильности да больше настоящей заботы о деле. Вот она и будет — правильная линия.

— Но престиж! С этим не считаться нельзя, Филипп Романович. А Фалдеев, ей-богу же, тупица и невежда, — прошептал Липский на ухо Майганакову.

К Саблину, одиноко стоявшему возле окна, подошел Бутин.

— Что-то у вас грустный вид, Викентий Иванович, — широко улыбаясь, сказал он и пожал руку старого инженера.

— Нет-нет, это я залюбовался Амуром. Посмотрите, какой он стал черный от холода.

— Да-а. Шуга, наверное, еще не скоро остановится, видите, как мало ее!

День был пасмурный, хотя снег не шел. По широкому простору реки двигалась полоса ломаного и выбеленного снегом льда.

Там, где фарватер приближался к берегу, льдины дыбились, налезали одна на другую, вздымая целые горы и валы торосов.

— Не люблю я таких заседаний, — заметил Саблин. — Как все чисто, привольно и ясно в природе и как… — Он умолк, подбирая подходящее слово.

— …и как грязно, тесно и мутно среди людей! — с хитрой улыбкой подсказал Бутин.

— Да, именно так! — усмехнулся инженер.

— И все-таки я с вами не согласен, Викентий Иванович, хотя подсказал вам эти слова, — возразил Бутин. — Борьба во всем и везде. Вон видите, как ломают и сокрушают друг друга льдины? А ну-ка, окажись между ними — в порошок сотрут, будь то человек, животное или благоухающая роза. А повстречайся с медведем вон в той, по суровому красивой тайге, что он вам скажет?

— В философии я почти вполне материалист и диалектик, Иван Сергеевич, — с вежливой улыбкой заметил Саблин. — И тем не менее я не могу одобрительно относиться к таким абсурдным перепалкам. Это у вас всегда так?

— К сожалению, часто! — вздохнул Бутин. — Вы следите по газетам, сколько дебатов ведется вокруг принципа единоначалия? Страна сейчас находится на очень крутом повороте. Началось огромное строительство, оно требует хозяйственного и партийного руководства. Как правильно сочетать то и другое? Многие наши руководители еще не понимают этого. А тут правые и «левые» уклонисты в меру сил своих затуманивают этот вопрос. Правые требуют ввести полное единоначалие в хозяйственных делах в лице одного только руководителя и совсем устранить партию, предоставив ей заниматься политическим образованием трудящихся и пропагандой. «Левые», наоборот, настаивают: надо полностью отказаться от единоначалия, а дело руководства хозяйством советуют передать в руки самих масс. То и другое неправильно, потому что без твердого хозяйственного руководства с его строгим планированием и производственно-техническим аппаратом нельзя обойтись, как вы сами хорошо это знаете. Но, поскольку мы, в сущности, продолжаем социалистическую революцию на хозяйственном, идеологическом и культурном фронтах, и революцию масс с самого начала возглавила и продолжает направлять партия, то, стало быть, отстранять ее от руководства на любом участке революционного фронта нельзя — у нас еще слишком много классовых врагов, готовых в любую минуту примазаться к руководству с целью сорвать наше строительство. В этой объективной обстановке, сами видите, Викентий Иванович, нельзя обойтись и без хозяйственного и без партийного руководства. Другой вопрос — как это претворить в жизнь.

— Товарищи, заходите, — объявила Уланская.

Заседание парткома закончилось в сумерках — зимний день короток. Многие вопросы так и остались нерешенными: неясно было, где и как будут добыты гравий и песок, где взять лошадей, вводить или не вводить повышенные нормы. То и дело вспыхивали споры между секретарем парткома и начальником строительства, и это оставило тяжелое впечатление.

Но не все уходили с заседания мрачно настроенными. Одними из последних ушли Ставорский и Лариса Уланская. Дорога была пустынна, в морозном воздухе далеко слышался скрип снега. Тем не менее Ставорский говорил вполголоса.

— Конный парк — вот куда нужно направить все усилия, это самое слабое место, — говорил он, прижимая к себе руку Уланской. — А ты старайся пустить слух, что по вине парткома и управления не вводятся повышенные нормы… Мне нравится драка между Фалдеевым и Ковалем, — усмехнулся он, — как будто ее специально кто-то из наших направляет.

— А теперь слушай меня, Харитон, — прошептала Уланская. — Есть подозрение, что у нас в конторе допущена растрата огромной суммы денег.