Я уже говорил, что физическое насилие не по мне. Я с удовольствием переложил бы незаконную часть наших операций на тех, кто покрепче. Марта сама говорит, что я мягкий.

Наконец я запланировал встречу с Дженни примерно на середину июля, чтоб за обедом ознакомить ее с моим решением. А потом попрошу выйти за меня замуж. Да, все так и будет.

Я разрабатывал режиссерскую экспозицию этого вечера, словно постановку «Стеклянного зверинца».[43] Я заказал столик в «Ла Фоли». Я послал ей в офис цветы. Я купил обручальное кольцо. С небольшим камушком, но элегантное.

Я оделся с особой тщательностью, выбрав белый смокинг с черными брюками и широким кушаком винного цвета. Меня несли крылья мечты и «холстон» модели Z-14.

Но, подхватив Дженни у ее дома, я сразу понял, что изысканный вечер высокого класса не состоится. На ней была мужская рубашка с закатанными рукавами, широченные хлопковые штаны и сандалии.

Расстроил меня даже не костюм, а весь ее вид. Волосы прядями свисают на плечи. На лице никаких следов макияжа, и похоже, что она не спала сорок восемь часов. А может, и плакала: под глазами залегли черные круги.

— Случилось что-нибудь? — спросил я, когда она села в машину.

Она не ответила.

— Я заказал столик в «Ла Фоли». С тобой все в порядке?

— Прости, — сказала она, — ничего не получится. Я хотела тебе позвонить, а потом решила, что это нечестно. Мне надо сказать тебе прямо в глаза.

— Что сказать?

— Давай немножко проедем. По парку. Или все равно куда.

И я направил машину к въезду в Центральный парк с Семьдесят второй улицы.

— Мне тоже надо сказать тебе кое-что важное.

— Нет, Питер. Сначала послушай меня. Я собираюсь замуж за Артура.

Я не нажал на тормоза, не газанул, но руки мои так крепко стиснули руль, что локти пронзила боль.

— За Артура? Но почему?

— Он прекрасный, достойный человек.

— Я знаю, но — Артур! Я хочу сказать, он славный, и добрый, и прочее, только бабки у него не водятся. Не такой человек тебе нужен.

— Он абсолютно точно предсказал, что ты мне скажешь, — спокойно заметила она. — Он знает себя так же хорошо, как ты его знаешь. Он сказал, что любит меня и будет много работать, чтоб брак наш вышел удачным, и я ему верю.

Я застонал:

— Дженни, за полгода ты с ним умрешь от тоски.

— Не думаю. Мы регулярно встречаемся уже год, а он мне еще не наскучил. Нам хорошо вместе. Нам вовсе не надо придумывать себе развлечения или занятия или куда-то идти. Нам просто нравится быть рядом.

Мы сделали большой круг по дорожкам парка: на юг от Вест-Сайда до Пятьдесят девятой улицы, на восток, потом свернули на север. Я ехал достаточно медленно, чтобы следить за светофорами. Я тянул время.

— Послушай, прежде чем ты окончательно решишь…

— Я уже все решила.

— Позволь мне сказать то, что я хотел…

И я изложил свой план отказа от руководства жеребцами и от «сцен».

— Никаких спальных дел, — скулил я, — честно, Дженни. Вот…

Держа руль одной рукой, я полез в карман, вытащил маленькую бархатную коробочку, сунул ей:

— Возьми!

Но она не взяла.

— Это обручальное кольцо, — бормотал я. — Я хочу жениться на тебе, знаю, ты любишь меня. Знаю! И если оставляю работу, которая тебе не по душе, почему…

Тогда она заплакала, отвернувшись, чтобы я не видел ее слез. Но я слышал тихие всхлипы.

— Ты не сделаешь этого, — чуть слышно проговорила она. — Не сможешь.

— Да о чем ты? — рассердился я. — Могу выйти из дела в любой момент, когда захочу. Только глупо терять вложенный капитал. Но я не буду иметь абсолютно ничего общего с постельными делами.

— Ты снова вернешься к ним, — сморкаясь, сказала она. — Я знаю. Через месяц, через полгода, год… ты снова возьмешься за старое.

— Чтоб мне провалиться! — завопил я и принялся ее убеждать. Но не смог.

Говорить больше было не о чем. Мы завершили поездку в молчании. Я привез ее назад к дому.

— Желаю счастья тебе и Артуру, — официальным тоном произнес я, глядя куда-то вперед и вверх, на окно над подъездом.

Дженни вдруг прижалась ко мне и поцеловала в щеку.

— Ты прав, Питер, — сказала она. — Я люблю тебя. Но есть кое-что поважнее.

И ушла.

Я нажал на газ, мотор взревел, и машина помчалась по улице.

— Ублюдок трахнутый! — рявкнул я в свой адрес.

«Датсун» я бросил у подъезда «Питер-Плейс». Мне было все равно, наклеют ли мне сто квитанций, или уволокут эту чертову штуку прочь.

Я ввалился в клуб. Янси Барнет окинул меня бесстрастным взглядом.

— Рановато вернулись.

Я ринулся в офис, хлопнув дверью, упал в кресло, откинулся, задрал ноги на стол. Вытащил из кармана бархатную коробочку, открыл, посмотрел на кольцо и швырнул его в стену. Пропади все пропадом!

Вошел Янс с графином коньяку.

— Вот, — сказал он, — похоже, вы в этом нуждаетесь.

— Спасибо, — с признательностью ответил я. — В самом деле нуждаюсь.

Двумя глотками осушил бокал, перевел дух.

— Лучше? — спросил Янс.

— Не особенно. Как сегодня дела?

— Прекрасно. Прямо сейчас идут шесть «сцен». До полуночи запланировано еще пять.

— Жеребцы все на месте?

— Явились точно по расписанию.

— Черт возьми! — воскликнул я.

Он сочувственно улыбнулся и вышел. Я минутку подумал, потом кинулся искать свой жилет. Сложенная записка все еще лежала в кармане: Мейбл Хеттер, телефон и адрес. Юная леди, похожая на тыкву.

Она сняла трубку после второго гудка.

— Привет! — весело сказал я. — Это Питер из…

— Я поняла, — сказала она. — Просто сказка! Давай прямо сейчас.

Глава 151

Я хорошо помню это раннее утро 24 июля. Спустившись вниз в халате и тапочках, я увидел на кухне нежелательную компанию, понес свой кофе в «Зал грез» и устроился там за маленьким столиком.

Но Антони Каннис и Михаэль Гелеско с серьезными лицами вошли следом. Каннис шлепнул на столик утренний выпуск «Дейли ньюс».

— Четвертая страница, — сказал он.

Я взглянул на него и развернул газету на четвертой странице. Гелеско указывал, я следил за его жирным пальцем, пока не дошел до маленькой заметки:

Тело детектива первого разряда Люка Футтера, ветерана, прослужившего в нью-йоркском полицейском департаменте двадцать лет, обнаружено прошлой ночью на переднем сиденье его собственного автомобиля, припаркованного возле Одиннадцатой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. Рядом найден табельный пистолет детектива с одним стреляным патроном. После вскрытия и экспертизы вынесен вердикт о самоубийстве. Компетентные лица заявляют, что в последнее время детектив находился в состоянии депрессии, вызванном, вероятно, личными проблемами».

Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:

— Какой ужас.

— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.

— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.

— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.

— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.

Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.

Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.

— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.

— Жадность, — заметил Гелеско.

— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?

Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.

— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.

— Опередил нас парень — пустил себе пулю в лоб, — посочувствовал Каннис. — Можешь представить?