Жеребцов хохотнул:

— Кто-то из “наружников”в кустах громко храпанул, вот и напугал террористов!

Соколов улыбнулся шутке:

— Множественное число здесь неуместно! Шаги на земле четко запечатлелись: опять остроносые ботинки, на правом каблуке не хватает гвоздя. Такие же следы мы обнаружили у Марии Школьниковой в доме купчихи Прозоровой. Они принадлежат “братцу” убитой террористки. И его никто не пугал, к счастью для нас.

Сыщик обратился к Ирошникову:

— Юрий Павлович, дай мне сантиметровую ленту.

Соколов что-то измерил на земле, затем, подняв голову вверх, некоторое время делал подсчеты. Потом уверенно произнес:

— Рост “братца” сто восемьдесят один сантиметр. При нем фибровый чемодан, в который он загрузил мелинит. Размер чемодана по периметру двенадцать сантиметров на сорок.

Дьяков с недоверием посмотрел на “столичную штучку”, как он про себя окрестил знаменитого сыщика:

— Вы, Аполлинарий Николаевич, знать этого не можете! Зачем мистификация при исполнении служебных обязанностей?

Тут уже все не выдержали, расхохотались. Соколов добродушно произнес:

— Все просто, дорогой коллега! Размер отпечатка ноги — двадцать девять сантиметров шесть миллиметров. Один сантиметр я отнял — это рант обуви. Размер ноги россиянина составляет пятнадцать и восемь десятых процента от роста, а у женщины на три десятых меньше. Я произвел несложные арифметические действия и с большой точностью узнал рост террориста.

— А про чемодан как выяснили? — произнес озадаченный Дьяков.

— Смотрите сюда, вот четыре глубокие вмятины округлой формы — как от штырей. Но это не штыри, а чемоданные ножки удлиненной — на конус — формы. Это характерный признак для фирмы “Гецель и Сыновья”, которая специализируется на выпуске исключительно фибровых чемоданов. Традиционно для Гецеля, ножки отстоят ровно на три сантиметра от угла. Измерив расстояние между ножками, я выяснил один из параметров чемодана. Логично?

Дьяков спросил потеплевшим голосом:

— А из чего вы заключили, что злоумышленник действовал совершенно спокойно? И почему это, как вы выразились, к “счастью”?

Соколов ткнул пальцем вниз:

— Да вот, смотрите сами: ширина шага менее шестидесяти сантиметров. Человек такого роста, как “братец”, ходит гораздо шире. Но здесь шел осторожно, боясь шуметь. Иными шаги будут на дороге...

Стараясь не затоптать следы, сыщики выбрались на проезжую дорогу тихой Садовой улицы через лаз в ограде, которым пользовался террорист. Возле ограды снаружи виднелось несколько четких следов узконосых ботинок со стоптанными каблуками и без гвоздя в левом. Размер шагов стал сразу же значительно шире — преступник спешил покинуть опасное место.

— Жаль, что следы теряются, — произнес Соколов. — Ты, Николай Павлович, — он повернул лицо к полицмейстеру, — прикажи допросить всех ночных извозчиков Возможно, кто-то из них подвозил рослого молодого человека с фибровым чемоданом.

— Скоро злоумышленник опять сюда придет, — уверенно произнес Жеребцов. — К визиту Государя в Москву террористы лихорадочную деятельность развили.

— Да и тебе домой не терпится, — ехидно сказал Ирошников, — к своей невесте торопишься. Счастливец, генеральскую дочь охмурил!

Жеребцов сграбастал брыкавшегося Ирошникова, потащил к дубу:

— Сейчас на взрывчатку посажу и спичку поднесу!

Незатейливой шутке все улыбнулись.

Ловушка для зверя

Все двинулись обратно к терраске: доедать завтрак. Полицмейстер, боясь для себя серьезных неприятностей из-за нерадивых филеров, душевно обратился к Соколову:

— Аполлинарий Николаевич, самое простое дело: возле тайника давай укрепим гранатный взрыватель и проволоку протянем. Ночью, коли полезут, так рванет их к чертовой бабушке! Это и будет суд праведный.

Соколов патетически воздел к небу руки:

— Ах, заманчивая картина: огонь, взрыв! Бах-та-ра-рах! На версту в округе — стекла вон! От злоумышленника останутся пуговица и носовой платок.

Но нам нужны эти революционные ублюдки живыми. Совершенно очевидно, что местная организация террористов принимает активное участие в подготовке покушения на Государя. С нас хватит кровавой жертвы — Столыпина! России, быть может, десятилетия придется расплачиваться за его гибель. Теперь мы обязаны поймать террористов и выявить их планы.

Полицмейстер настаивал:

— Но это выше наших сил — неделями караулить дуб...

Соколов, который в размышлениях морщил лоб, вдруг решительно произнес:

— Ловушку сделаем!

Полицмейстер аж подпрыгнул:

— Вот что значит государственный ум!

— Ты пришли мне надежных людей, неболтливых — пусть глубокую яму выроют.

— Сложная задача — неболтливые! — Полицмейстер почесал за ухом. Вдруг его осенило: — Колодников пришлю! На киче, э-э, в тюрьме без дела киснут, пусть Отечеству пользу принесут. А камера — это как консервная банка — из нее ничего наружу, никакая сплетня не выскочит.

...Уже через час несколько хмурых типов, словно сошедших с альбома Чезаре Домброзо “Преступные типы”, копали возле дуба узкую, но глубокую яму. Ее внутренние стены облицевали досками.

Несколько вооруженных солдат наблюдали за арестантами.

Вскоре рытье было закончено, а яма ловко замаскирована ветвями: не то что ночью, ее днем было незаметно. Дежурить оставили лишь одного филера — Жирафа-Коха.

Полицмейстер Дьяков объяснил:

— Ты, Жираф, должен свою оплошность верной службой загладить.

Полицмейстеру Дьякову пришлось в тот вечер вновь испытать конфуз.

Случилось это в ресторане гостиницы “Метрополь”. Когда ужин благополучно набирал силу, когда выпили уже под грибок, под селедочку с картошкой и стремительно летавшие по залу лакеи поставили закуску горячую, сказочную — крабы, запеченные в сметане, и на подходе была уха боярская: стерляжья с расстегаем, в проходе появился громадный полицейский со смешной фамилией Кувалда.

Он толкал впереди себя мужичка в выцветшей плисовой рубахе и в стоптанных вовнутрь сапогах. Завидя полицмейстера, Кувалда вытянулся перед ним, шмыгнул; красным носом, прогудел:

— Ваше благородие, согласно вашему приказу, отыскал и допросил. Вот этот самый, — он кулачищем толкнул в спину мужичка, — есть тот, кто возил курчавого человека ныне ночью с Садовой...

Полицмейстер расцвел, повернулся к Соколову:

— Умеют мои ребята, подлецы, работать, когда захотят! — И к полицейскому: — Ты, Кувалда, посиди в прихожем вестибюле. Лакей, вынеси Кувалде вина — заслужил! Мы же этого субчика допросим. Не возражаете, отцы-командиры?

Никто не возражал.

Все продолжали жевать, а полицмейстер начал, с каждым словом грозно повышая тон:

— Так кого сегодня ночью возил с Садовой?

— Ваше превосходительство, — заговорил мужичок плаксивым голосом, — рази я виноват, что на меня любой сесть может? А этот в пиджачке, при галстучке и с чемоданчиком фибровым на дороге стоит, приказывает: “Отвези на железнодорожный вокзал, а потом на Московскую площадь. Дам семьдесят копеечек”. Я привез его, он на вокзале куда-то к московскому поезду сбегал с чемоданчиком, а обратно налегке вернулся. Отдал, значит, кому-то поклажу.

— А потом?

— Потом, как условились, на Московскую площадь доставил — с ветерком. Прямо к пивной лавке.

У полицмейстера Дьякова грозно ощетинились усы:

— К пивной лавке? Врешь, подлец!

— Истинный крест! — Извозчик перекрестился. — Я сам там порой портером утешаюсь. Курчавый — владелец лавки, его фамилия Шнабель, — и отвел бугровитый кулак Дьякова от своего носа.

Заскрипел полицмейстер крепкими, по-лошадиному желтыми зубами:

— Шнабель, говоришь?

Подумал, махнул рукой:

— Иди, номер девяносто, никому не говори о нашей задушевной беседе. Сие есть государственная тайна! Уразумел? Прикажи полицейскому Кувалде, что в передней сидит, чтобы тебя отпустил, а впрочем... — Дьяков наморщил лоб, вдруг на весь зал гаркнул: — Эй, Кувалда, сюда!