— Вот, Батюшка, я и хотел бы слышать из ваших уст, что мне не надо уходить из обители сей, из Скита, а все терпеть.

— Господь тебя благословит, чадо мое, не уходить из Скита. Все терпи. Да, может быть, тебе и жить недолго осталось, всего каких-нибудь шесть-семь лет. С радостью благословляю: «да, умру, а не уйду». Иное дело, если пошлют в монастырь. Конечно, пока еще вы только послушник, можно отказываться, говоря, что вы только и поступили в Скит, а если уже в мантии, то нельзя, можно только проситься.

Батюшка все говорил очень хорошо, я не имею возможности все это передать на бумаге. Помню, Батюшка сказал:

— Да, это важно, что вы сказали про этот помысл. Я спросил:

— А как бороться с этим помыслом, что ему отвечать?

— Говорите: «Не знаю, что будет, но Господь поможет мне идти этим путем». И еще: «Не думаю, что достигну верхних степеней совершенства, но спасусь здесь».

Кажется, все главное записал, хотя и не уверен.

Когда я остался один и потом за бдением, пришла такая мысль: вот Батюшка жив и исполнен мудрости духовной, и иногда я получаю крупицы этой мудрости. Но Батюшка должен окончить свое земное существование и унести с собою в гроб эту мудрость, ибо, собственно, что имеет человек, с тем и предстанет Престолу Божию. И жалко мне стало, что тогда уже нельзя будет поговорить с Батюшкой и получить от него наставление. Вот и думаю я написать кое-что из Батюшкиных слов и наставлений.

— Иногда бывает, — говорю я Батюшке, — что, читая что-либо, никак не можешь понять, что читаешь — я говорю не про внутренний смысл, а про внешний. Словно какой туман найдет: читаешь и перечитываешь, и ничего понять не можешь.

— Тогда нужно, — отвечал Батюшка, — закрыть книгу, сесть и сотворить сто молитв Иисусовых, можно и встать даже, и поклоны положить, а можно и пройтись по Скиту с молитвой Иисусовой.

Еще:

— Иногда в старости на самых трезвых людей, никогда не пивших, нападает страсть винопития: так и тянет к вину.

25 февраля, между прочим, Батюшка сказал следующее:

— Вход в рай, в вечное блаженство открывается не нашими трудами и добрыми делами, а искупительною жертвою Спасителя Христа Бога нашего. Прежде всего, это совершается через Таинство крещения, коим человек становится способным к принятию Божественной благодати Господа Иисуса Христа, которою мы и вводимся в жизнь вечную.

— Не скрою от вас того, что было со мною сегодня ночью, — говорил мне как-то недавно Батюшка. — Проснулся я, и вдруг меня поражает мысль: сейчас будет Страшный Суд. Такого яркого и живого представления у меня никогда не было. Я встал. Все возражения относительно признаков и тому подобного отошли в сторону: все это уже было, только мы не заметили, как действительно никто из живущих нерадиво и не заметит их. Господи, помилуй!

Одна мысль постоянно стоит передо мной: как спасти мне свою душу? Нет во мне ничего доброго. Вам все известно: получаю благодарственные письма, да и лично получаю благодарности. Но я тут ни при чем. Это действует на них через меня благодать Божия по вере их, а я лично ни при чем. И думаю я: уж не про это ли сказано в Евангелии, будут говорить Господу: «Господи! Не Твоим ли именем многие чудеса и силы сотворихом?» — и отвещает им Господь: «Отыдите от Меня, не вем вас!..»(Мф. 7, 22–23). Только здесь, на этом месте я познал все свое падение и греховность. Ну, ничего, ничего нет доброго! Правда, благодарение Богу, хоть особых больших грехов нет. Но так каждый день… Прежде я думал, что что-нибудь да имею, а теперь вижу — ничего. Это я не только говорю, но и сознаю себя именно таким. Это не одни слова. И благодарю Господа, что хоть это сознание своей греховности есть. И надеюсь, что Господь, по милосердию Своему, спасет меня: не уничижит сердца смиренного и сокрушенного… Утешаюсь я еще словами батюшки Анатолия: «Ничего не имеет грешный Анатолий, разве только кто вздохнет о нем к Богу?» И я искренно всех прошу помолиться обо мне и вас прошу: помолитесь! Я сравниваю себя с моими предшественниками: старцами Макарием, Амвросием, Анатолием — и вижу все свое ничтожество, а до других, поверьте мне, никакого дела нет, — закончил Батюшка.

Вот истинное-то смирение!

Пришел один раз, когда Батюшка только что кончил исповедь.

— Очень утомился, — сказал Батюшка, — как будто ничего не делаешь: сидишь да разрешаешь от грехов — так может показаться со стороны. А на самом деле не так: исповедь очень утомляет. Если Господь сподобит вас, то убедитесь в этом из личного опыта…

Самый трудный пост в Скиту — это первая седмица Великого поста. Но и она, по милости Божией, не особенно отяготительна для меня. Кроме того, помогает сознание, что велики дни сии, что иначе и быть не может. И удивляюсь тому, что делал я раньше, нарушая святой пост, не понимая и не сознавая его святости и необходимости. Мне часто приходилось слышать от Батюшки, что «от невоздержания всякое зло происходит», что «пост возбуждает к молитве».

— Мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу: приходят ко мне на совет и на исповедь, между прочим советую соблюдать святые посты. Со всем соглашаются, а как дело коснется поста: «не хочу, не могу» и прочее. Враг возбуждает, не хочется ему, чтобы соблюдались святые посты.

Сегодня Господь сподобил меня исповедаться. Перед исповедью Батюшка сказал мне:

— Не все время будет вам так мирно и хорошо, как теперь. Придется потерпеть и очень потерпеть. Это я вам говорю не для того, чтобы вы унывали, нет, для того, чтобы вы знали, что придет такое время, а сил набирайтесь теперь. Тогда вы скажете: «Да, все это мне говорил Батюшка еще двадцать лет назад, даже более». А тяжелые дни приближаются. Стало трудно жить везде, а в особенности монаху. И благо живущим в монастыре! Трудно вам придется, но все-таки Господь не оставит вас и не лишит Небесного Царствия.

Когда я пришел к Батюшке, хотя я чувствовал некоторое волнение, как и всегда перед исповедью, но в общем, вероятно, у меня лицо было благодушное и мирное. Батюшка, глядя на меня, улыбнулся, но вместе с улыбкой на лице его было видно, что он или расстроен, или скорбит о чем, или, что очень утомлен. Я не могу определить, что именно это было, а что было — это несомненно. И он начал говорить то, что я сейчас написал. Батюшка-духовник и монахов, и мирян и на исповеди, и в беседах, конечно, открываются бездны и глубины сатанины, и нужно все это слушать. Поэтому Батюшка многое знает, и я верю тому, что он говорит.

После исповеди Батюшка сказал мне:

— Будьте всегда деточкой, но только по злобе, а не по уму. По уму будьте муж совершенный.

Вчера Батюшка говорил, что до страшных времен доживем мы, но что благодать Божия покроет нас. Это Батюшка сказал под впечатлением разговора о новейших изобретениях, которые, имея как бы и добрые стороны, всегда оказываются вредными более, нежели полезными, и поэтому, можно сказать, суть просто зло. Также помню, как-то Батюшка говорил:

— Гипноз, то есть его открытие, многое сделало ясным. Конечно, он был и прежде, но теперь про это все узнали. Судя по всем открытиям и по открытию гипноза я думаю, что недалек конец.

Однажды я сказал Батюшке:

— Вы мне сказали: так как я не испытал особых искушений при поступлении, то я должен буду испытать их, живя в Скиту, что эти искушения должны выразиться подъемом борьбы со страстями.

— Да, — сказал Батюшка, — но, кроме того, и совне будут искушения… гнев…

Потом Батюшка неоднократно говорил мне:

— Пользуйтесь этим временем, пока можно вам читать. Придет время, когда уже не будет вам этой возможности… Обогащайте свой ум познаниями и нисходите во глубину смирения, считая себя хуже всех…