— Я не понимаю, — сказал он, — почему тебе хочется уехать в Америку, когда ты живешь в доме с башнями и можешь купить все, что тебе хочется, в потребительской лавке? У тебя есть пара прекрасных лошадей…

Подумав немного, она с ним согласилась:

— Да, конечно, ты совершенно прав. Да, все это ужаснейшая чепуха, — сказала она. — Не хочу я в Америку. Ни за что бы я туда не поехала; разве только с папой. Но когда другие едут в Америку, я сама не своя. Потому что она где-то далеко-далеко, потому что я люблю море — оно такое большое, все это так похоже на сказку… А те, кто возвращается, — они становятся большими людьми, мужчинами. Когда я была маленькая, я думала, что за границу едут только великие люди, как папа, например. Может быть, это глупо, а может быть, это и верно, не правда ли? Послушай, не забывай меня, когда будешь в Америке.

— Не забуду, — прошептал Гвендур, краснея и не решаясь взглянуть на нее: он чувствовал, что она смотрит на него.

— Знаешь, — сказала девушка, — я влюблена в твоего брата. Расскажи мне о нем побольше. Он никогда сюда не вернется?

— Нет, никогда. А я, может быть, вернусь. — Он набрался мужества и добавил: — Если ты захочешь, я вернусь.

Девушка оглядела его с ног до головы; она мысленно оценивала его, взвешивая его настоящее и будущее, смешивая действительность и фантазию, глядя одним глазом на него и другим на широкое море, по которому он поплывет. Она была влюблена в него потому, что он поплывет через это широкое море; и потому, что он станет большим человеком по другую сторону моря; и потому, что там водятся дикие звери; и потому, что он вернется настоящим мужчиной…

— Я буду ждать твоего возвращения.

Она была юна, очень юна; может быть, ей было пятнадцать, а может быть, не больше четырнадцати. Пожалуй, было бы смешно пытаться точно определить ее возраст: она была сама юность — та юность, которой не знали дети из Летней обители. Нет, Гвендур никогда еще не встречал такой девушки. Да и она не видела такого юноши.

— Когда ты вернешься, ты будешь выше, чем теперь, но вот здесь — такой же широкий. — И она проводит рукой по его груди и плечам. — Может быть, немного шире. И на тебе будет светло-серый летний костюм и коричневые ботинки. И шляпа. И полосатая рубашка. Да, и у тебя будет много денег. А еще — большой непромокаемый макинтош. И ты расскажешь, как охотился на диких зверей. — Девушка откинула голову назад и, замечтавшись, смотрела на небо. Она засмеялась и наклонилась к нему — он увидел белый пробор в светлых волосах, в золотых волосах, ласкаемых солнцем. Она смеялась, почти лежа в его объятиях. Он был в полнейшем смущении и не верил, что все это происходит наяву. Почему это случилось с ним как раз тогда, когда он собрался уезжать? И он твердо решил, что вернется.

Девушка стала приводить себя в порядок — ведь пора было возвращаться домой. Она сидела в траве и причесывала волосы, склонив голову набок. Юноша смотрел на нее и невольно тоже наклонил голову.

— Нужно поймать лошадей, — сказала она.

И они поймали лошадей, которые фыркали и пытались сбросить уздечки. Каждый из них взял в руки поводья. Она еще раз бросила восхищенный взгляд на море, через которое он поплывет, а он не мог отвести от нее глаз.

— Нам пора расстаться, — с большой грустью сказала девушка и через голову лошади протянула ему руку, такую теплую, такую юную и белую. Гвендур молча взял ее. Девушка поняла, что он хочет еще побыть с ней; ей было и весело и грустно.

— Когда ты вернешься, я встречу тебя, — проронила она, чтобы утешить и себя и его.

Гвендур не ответил. Она остановилась, положила руки на шею белой лошади и смотрела на юношу через ее голову.

— Прекрасные лошади, — сказал Гвендур, лаская белую кобылу.

Девушка засмеялась: все мужчины одинаковы, всегда ищут повода выиграть время.

— Продай их мне, — сказал Гвендур.

— Продать? Ведь ты же уезжаешь. На что тебе лошади?

— Это будут мои лошади. У меня много денег.

— Нет, я подарю их тебе, когда ты вернешься.

— Как тебя зовут?

— Это я тебе скажу, когда ты приедешь.

— Как же я буду жить там, не зная твоего имени?

— Ты собираешься написать мне?

— Да.

— Проедемся еще немного, — сказала она, — и поговорим об этом.

Они тронулись, и лошади снова помчались как бешеные — белая впереди, рыжая сзади — на запад через пустошь. Земля была суха, пыль клубилась вокруг них, как облако, ветер дул им в лицо; они смеялись и летели навстречу заходящему солнцу. Это напоминало скачку фантастических существ, мчавшихся по облакам прямо в пламя. Это было чудеснейшее путешествие в мире. Они мчались во весь опор, не замедляя хода и не разговаривая. Где-то далеко впереди, на пустоши, заблестело озерко, а вокруг — черные скалы, серый мох, белая увядшая трава и красная глина. Далеко на юге лилово-голубая дымка окутала горы, а еще дальше виднелись снежные глетчеры; море уже давно исчезло. Наступал вечер. Испуганные степные птицы с громким криком поднимались с земли, овцы вскакивали и обращались в бегство.

Когда они подъехали к озеру, девушка предоставила своей белой кобыле идти куда ей вздумается; рыжая пошла за белой — сначала по мшистым камням, затем через болото, наконец к озеру, к которому спускался крутой берег, поросший зеленой травой. На озере плавали два лебедя. Девушка соскочила с лошади, Гвендур тоже. Они стояли на самом высоком месте пустоши.

Тени стали гораздо длиннее, солнце было где-то на границе пустоши, становилось прохладно. На седле, позади девушки, был привязан широкий теплый плащ; она развернула его и накинула себе на плечи; из карманов она достала сладости и поделилась с Гвендуром. Затем они расположились на берегу.

— Сядь, — сказала она. И он сел. — Посмотри на лебедей, сказала она. И он стал смотреть на лебедей. — Тебе не холодно?

— Нет.

— Я вижу, что тебе холодно, подвигайся поближе, я дам тебе кусочек плаща. От твоей одежды пахнет дымом и перьями, — сказала она и засмеялась, когда он придвинулся к ней.

— Что? Дымом и перьями?

— Да, — сказала она. — Но у тебя красивые волосы. — Она погладила его волосы своими белыми руками. — И ты такой широкий здесь и вот здесь. А глаза у тебя, как у настоящего мужчины.

Лебеди подплыли ближе к берегу, поглядывая на них и тихонько курлыкая.

— Посмотри, как красиво они плывут, как прекрасны все их движения.

— Да, — ответил Гвендур; он смотрел на лебедей и видел все, что видела она. Сначала ему казалось, что это обыкновенные птицы, а теперь он понял, что это лебедь и лебедка — не просто птицы, а пара; и в этом был какой-то глубокий смысл.

— Они любят друг друга, — сказала девушка, продолжая смотреть на них.

В ответ Гвендур молча схватил ее руку — невольно, чем же еще ответить ей? Он ощутил тепло ее юной руки. Это была сама жизнь. Он держал ее руку в своей; она не отнимала ее. Он смотрел на лебедей, которые тихо плыли мимо, неподалеку от берега, и все поглядывали на них.

— Разве они не прекрасны? — спросила девушка и, вздрогнув, прижалась к юноше еще теснее; ее волосы щекотали ему лицо. И он прильнул горячими губами к ее щеке.

— А как ты вернешься теперь во Фьорд? — спросила она, лукаво и шаловливо глядя на него.

— Мне некуда спешить, — ответил он, — ночь долга. — И прибавил шепотом: — Я так тебя люблю! Обещаешь, что будешь ждать меня?

— Тсс… не говори, — сказала она и поцеловала его в губы, сначала один раз — и засмеялась, затем два раза — и немножко всхлипнула, задохнувшись долгим горячим поцелуем, будто он был ее собственностью, — и закрыла глаза.

Когда прошло много-много времени и он поднялся с ее большого теплого плаща, солнце уже давно зашло за гору, стало холодно: лебеди вдруг исчезли. Может быть, никогда и не было лебедей? Может быть, это был обман зрения и ночь была обыкновенной весенней ночью над пустошью?

Девушка велела ему найти лошадей, отвернулась от него и спряталась под плащом: она привела в порядок платье, поправила волосы. Ни одной мысли не было в голове Гвендура, он совершенно потерял представление о времени и пространстве. Лошади оказались на другом берегу озера, далеко от них. Рыжей удалось освободиться от уздечки, она не давалась в руки, и юноше стоило больших трудов поймать ее; он попадал в глинистые лужи, увязал чуть ли не по колено в грязи, его блестящие башмаки уже не блестели. Наконец он привел лошадей к девушке. Она сразу же набросила повод на белую лошадь, вскочила, ударила ее по бокам и понеслась стрелой по кочкам и камням.