С одной стороны, по численности солдат финны так и продолжали нас превышать, но с другой, увеличение количества подразделений, подчинённых разным командным вертикалям, шёл нам на пользу. Бардак и несогласованность в осуществлении обороны финских позиций только нарастали. Благодаря этому, у нас и получалось так успешно теснить противника. Начал действовать принцип «домино», когда ошибки одного, не очень опытного командира, распространялись и на более сильные и закалённые части. Чтобы восстановить оборону и управляемость в войсках, финнам просто необходима была приостановка боевых действий. Но вот как раз этого мы им и не давали сделать. Хотя они предпринимали всё, чтобы получить долгожданную передышку. Например, отходили, оставляя нам без всякого сопротивления большие куски предполья. Наверное, в надежде на то, что мы остановимся, чтобы переварить эту, до отказа напичканную минами и разными ловушками, территорию. Но наши роты, как бульдог в мягкое место, вцепились в финнов и, как чухонцы их ни трепали, и ни пытались выжать как можно больше кровавых потерь – продолжали висеть на врагах, намертво сжав свои челюсти.

Первого февраля всё происходило по заведённому уже порядку. Я встал после ночного рейда в два часа дня. Как обычно, обошёл наше расположение, узнал о результатах вылазки взвода Климова и о его потерях. Потом, уже немного на взводе, дождался возвращения ребят Кузнецова. После разговора с ним, ещё больше разъярился. Моя злость и досада была вызвана необычайным, буквально ослиным упорством финнов и нашими бесконечными потерями. К этому моменту, активных штыков в моей роте оставалось всего 56 человек. И это несмотря на то, что позавчера в роту пришло пополнение. Правда, не очень большое, всего восемь человек. Но зато это были отнюдь не салаги, а серьёзные, опытные бойцы. Все они пришли после излечения в госпиталях. Я в тот же день распределил их по боевым группам. И теперь у нас, хотя бы восемь групп, имели прежнюю численность. Остальные состояли только из двух бойцов, и, кроме этого, только в каждой второй группе был приписанный к ним сапёр. Потери среди присланных сапёров были тоже очень значительными, у меня в роте их оставалось только двенадцать человек. Потери в подразделении Семёнова были тоже значительные. Вместе с полученным им пополнением, в третьей роте сейчас насчитывалось всего 59 активных штыков.

Наверное, чтобы вылить эту злость непосредственно на финнов, я и решил отправиться в рейд вместе с ротой Семёнова. Хотя остальным объяснил это тем, что мне необходимо изучить позиции противника при свете дня. Кроме этого, нужно понять, каковы боевые возможности и дух финских войск. Со мной вместе в этот рейд, кроме Шерхана, направился Якут и двое сапёров. В их числе, ставший уже постоянным спутником в моих вылазках – сержант Иванов. Семёнову я пообещал, что мешать действиям его групп я не буду. Моя задача была не в том, чтобы пролезть вглубь позиций финнов, а чтобы тщательно осмотреть будущие наши окопы. Я чувствовал, что этой ночью финны опять отойдут, оставив нам свои позиции. В крайнем случае, как пообещал я Семёнову, наша группа при необходимости поддержит его роту огоньком. Якут с нами напросился из-за своей маньячной идеи. Он все эти дни с упорством, достойным лучшего применения, охотился за финским снайпером-асом. Пользовался любой возможностью проникнуть на вражеские позиции. Уже не первый раз он ходил в рейды вместе с ротой Семёнова.

На финские позиции мы попали в 15–55, кинув пару гранат, ввалились во вражеский окоп. Затем, как было уже не первый раз, бросились по нему вправо, по пути уничтожая попадающихся на пути финнов. Двигались тоже обычным нашим порядком, впереди я, за мной Шерхан, замыкал эту змейку Иванов. На его совести лежало и прикрытие нас с тыла. Финны, так и не наученные ничему нашими ежедневными налётами, опять скапливались группками и заняты были только тем, что происходило наверху, вне окопа. Эти группки представляли собой отличные мишени для моего автомата. Очень редко приходилось пользоваться гранатами. Это случалось только тогда, когда до чухонцев, наконец, доходило, что происходит что-то не то, и они судорожно пытались организовать нам хоть какое-то сопротивление. А я во время этого движения по окопам противника, как и всегда, вгонял финнов в ступор – периодически громко выкрикивал финские слова.

Глава 19

Серьёзное сопротивление мы встретили только у опорного пункта, который находился невдалеке от специально созданного для его маскировки лесного завала. Пришлось там поработать в полную силу. У меня даже правая рука устала, метать трофейные гранаты. Но, наконец, во вражеском окопе всё успокоилось, и мы заняли этот опорный пункт. Добив раненых финнов, мы приостановили наш бег, так сказать, по лезвию бритвы. Все были целы, никто не ранен. Нашими трофеями стали: совершенно исправный пулемёт «Максим» и личное оружие девяти убитых финнов. Расположившись на пулемётной огневой позиции, мы решили хоть немного отдышаться и перекурить. Сигареты были, естественно, тоже трофейные. Переставив пулемёт, чтобы он смотрел дулом в сторону финского тыла, мы дружно задымили.

Минут через пять этого священнодействия, появился лейтенант Семёнов в сопровождении ещё трёх бойцов. Увидев меня, он спрыгнул в наш окоп, и я вблизи увидел его лицо. Мужик был явно не в себе, физиономия вся красная, глаза лихорадочно блестят, ноздри раздулись от возбуждения. Даже ничего не спрашивая, он громко, слегка заикаясь, произнёс:

— Черкасов, кажется, свершилось! Финны, видно, сдулись! Они панически бегут со своих позиций. Мои ребята их преследуют. Нужно не дать возможности им закрепиться. Уже сегодня мы можем выйти к основным укреплениям «линии Маннергейма». Давай, вводи свою роту в прорыв. Да поспеши, а то не успеешь угнаться за моими ребятами. Все лавры достанутся моей роте. Ведь это мы первыми выйдем, из этого чёртова предполья. Ну ладно, старлей, я тебя предупредил, а теперь побегу догонять мои штурмовые группы. До встречи у стен укрепрайона!

Сказав это, Семёнов выпрыгнул из окопа. Встав в полный рост, он, напоследок, прокричал:

— Ура! Мы ломим, гнутся финны!

И, вприпрыжку, утопая по колено в снегу, побежал вслед, за всё больше удаляющимся звукам перестрелки.

— У-у-у, как молодой жеребец вслед за кобылой, — подумал я. Действительно, что ли, послать связного за ротой? А то можно и не успеть к раздаче сладких пирожков.

Но тут в моей голове будто прогремел приказ:

— Стоять! Ты что это задумал, парень? Давно кровавыми слезами не умывался? Ты куда это, поперёд батьки в пекло? Прежде, чем что-то делать, осмотрись, обнюхай все – салага.

Это был приказ моего подсознания. Опыт моего деда в действии. Внутри меня происходила страшная борьба между страстным желанием славы, боязнью упустить из своих рук, так тяжело доставшуюся моей роте, вполне заслуженную победу, и звериной осторожностью, смешанной с привычным чувством недоверчивости моего деда к всякого рода незапланированным действиям. Последнюю точку в этой внутренней борьбе поставили воспоминания о днях, проведённых в Эскадроне. Наш преподаватель по тактике постоянно твердил:

— Ни в коем случае не спешите предпринимать какие-либо спонтанные действия, если даже победа кажется очевидной. Нужно обязательно сначала всё разведать, убедиться в том, что вас не заманивают в ловушку и лишь потом, дёргаться.

Я решил поступать так, как нас учили в Эскадроне. Сначала всё разведать, а уже потом подымать роту. Чёрт с ней, со славой и лаврами победителя, я здесь не за этим. Главное – это так надавать финнам по сусалам, чтобы они заткнулись и больше никогда не гавкали в сторону России. Но, на всякий случай, я отослал Иванова в расположение роты с приказом – быть готовым по сигналу красной ракетой идти на помощь третьей роте. Определив все эти моменты для себя, я, после ухода Иванова, дал команду оставшимся бойцам. Персонально Шерхану поручил вытащить из «Максима» затвор и положить его к себе в мешок. Такой аппарат жалко было приводить в негодность. Я хотел после нашего рейда перетащить пулемёт в расположение наших войск.