— Ну что, Михалыч, у Черкасова, вроде бы, всё в порядке – полосу обороны принял, разведку боем организовал, можно его и похвалить за это. Теперь, давай, пойдём в роту Сомова. Посмотрим, как дела у него, и можно на боковую. Нужно хотя бы часов до трёх ночи улечься спать, а то завтра в шесть подъём. А тебе нужно уже в 7-30 быть в штабе полка, туда представитель из корпуса приезжает – будет вам разъяснять план штурма «линии Маннергейма».

Хлопнув меня рукой по плечу, Сипович вылез из окопа, за ним Пителин. Буквально через минуту их силуэты растворились в ночи. Я ещё минут десять понаблюдал за тем, как взвод Рябы, атакует финские окопы и пошёл с Шерханом в нашу теплушку.

Глава 18

Подъём был в 6-00. Даже не завтракая, я поспешил в расположение взвода Курочкина. Вызывать его к себе было как-то не по-человечески. Мужик всю ночь, не смыкая глаз, тормошил финнов, не давая им передохнуть. Он, несомненно, еле жив от усталости, а тут его вызывают к командиру в тёплое, уютное помещение. Нехорошо! К тому же, меня интересовал, не только доклад Рябы. Важнее выслушивания итогов первого этапа тактики «мельница», для меня было – понять настрой красноармейцев, принимавших участие в ночных боях. От этого зависело всё дальнейшее осуществление моего, очень рискованного плана.

Бойцов взвода я застал завтракающими. Ещё издали услышал смех и громкие возгласы. Чувствовалось, что настроение у ребят боевое. Подойдя к ним, я, обменявшись с ними парой шуток, с большим интересом выслушал несколько историй о ночном бое. Потом подошёл Курочкин, и мы вместе с ним перешли в соседнюю пустую палатку. Из беседы с бойцами я понял главное – ребята поймали кураж боя. Теперь я был спокоен за нашу тактику. Сейчас, даже особо не отдыхая, держась только на одном этом кураже, можно было продолжать успешно давить финнов. Только пуля могла остановить уверенную поступь наших чудо-богатырей.

Оставив ребят отдыхать, мы с Рябой подошли к одной свободной палатке. В ней, как и в моей теплушке, топилась печка, и было более или менее тепло. Находясь под впечатлением разговора с красноармейцами, я как-то спокойно воспринял сведения о потерях взвода. В этом ночном бою один боец был убит и четверо ранено, из них двое тяжело. Теперь во взводе осталось восемь боевых троек. В резерве у Курочкина, в отличие от других взводов, не было ни одного человека. Все наши снайперы были собраны в одном отделении первого взвода и не участвовали в ночных рейдах. Они были разбиты на снайперские пары и работали на два других взвода. Снайпера должны были проникать вместе с боевыми группами на позиции финнов и там проводить свободную охоту на суетящихся чухонцев.

Во время доклада Ряба, пообещал, что он тоже примет участие в предстоящем ночном бою. До этого Курочкин с двумя санитарами дежурил у самой кромки леса в первой занятой ими финской траншее. Но в следующую ночь он пойдёт вглубь финских позиций, возглавляя боевую тройку. Потери финнов, по словам комвзвода-1, были намного серьёзнее. Только блиндажей со спящими в них финнами было уничтожено три штуки, а там находилось не менее отделения егерей. Некоторые наши группы проникли даже во вторую линию финских окопов. А группа Козлова захватила пулемётное гнездо и с полчаса из «Максима» долбила по финским позициям. Со слов Рябы – финны были совершенно ошеломлены нашим нападением, у них в расположении начался настоящий бардак. Управление ситуацией было, по-видимому, совершенно потеряно, и чухонцы бессмысленно носились по позициям всю ночь. Одним словом, затея с ночным нападением удалась на все сто.

Пожелав Курочкину нормально отдохнуть, я направился к себе в теплушку. Перед этим тяжёлым днём нужно было подкрепиться. Провожать в бой штурмовые группы и как-то воздействовать на уже разработанную схему боя я не хотел. Под воздействием эмоций и вбитых в голову догм тактики я мог вдруг всё переиначить и сконцентрировать все силы на одном, казалось бы, перспективном участке фронта, ввязавшись там, как уже у нас повелось, в долговременное, кровопролитное противостояние с финнами. Но этим бы была убита сама идея «мельницы» – до изнеможения вымотать как можно большее количество финских солдат. Мне не нужен был эффектный частный успех на каком-нибудь участке фронта, мне нужен был весь этот фронт. Поэтому я запретил красноармейцам даже думать о преследовании финнов. Каждой группе нужно было скрытно проникать в свой сектор, там немного пошерудить положенное время, а потом возвращаться в расположение роты на отдых. Штурмовать какие-нибудь серьёзные укрепления или узлы обороны не следовало, допускалось только кинуть в этом направлении несколько гранат и сваливать подальше от этих мест, в поисках более лёгкой добычи. Что касается скрытного проникновения вглубь финских позиций, я был уверен, что мои ребята способны это сделать. По снегу, в маскхалатах, небольшими группами, под прикрытием снайперского и пулемётно-артиллерийского огня – это было вполне возможно сделать, учитывая тот факт, что финны были утомлены ночными стычками с нашими бойцами и практически не спали. А когда боевые тройки окажутся внутри финских позиций, то там уже ни одна собака не сможет определить – где тут финн, а где русский солдат. Одеты все одинаково, и оружие у всех финское.

Я беспокоился о другом, каким образом мы будем прорываться через это предполье, где без прикрытия бронетехники и мощной артиллерийской поддержки двигаться вперёд было практически невозможно. Осмотр пройденных предыдущим батальоном трёх километров предполья навёл меня на мысль о новой тактике. Я заметил, что сплошной, жёсткой линии обороны у финнов не было. Разрывы между опорными пунктами прикрывались лишь пулемётным и снайперским огнём. Самые мощные очаги обороны располагались на танкоопасных направлениях. Между этими узлами обороны были сооружены проволочные заграждения с редким вкраплением в них пулемётных гнёзд. То есть, стоило только прорваться за проволочное заграждение, и ты оказывался в самом, так сказать, предбрюшье финской обороны. Здесь уже не был страшен фланговый пулемётный огонь и миномётный обстрел. Если бы финны открыли огонь, то фактически они бы начали обстреливать свои войска. Попасть по маленькой группе красноармейцев было очень затруднительно. Зато у наших ребят от такого количества доступных мишеней просто разбегутся глаза.

Начало действий боевых групп из взвода Климова застало меня во время перекура после сытного завтрака. Услышав бешеную стрельбу в финских порядках, периодически заглушаемую гавканьем наших «Бофорсов», я тут же быстренько надел всю амуницию, включая маскхалат, и направился на свой НП. За мной, как обычно, увязался Шерхан. По пути нам несколько раз пришлось спешно падать в снег, спасаясь от взрывов мин. Финны начали интенсивный обстрел ротных позиций, пытаясь нащупать наши миномёты. Два из них, трофейные 82-мм в настоящее время работали только по квадрату, где находилась вражеская миномётная батарея. Ротный 50-мм миномёт активно плевался минами на участок финской обороны, где не были задействованы наши штурмовые группы.

На НП наблюдать было особо незачем, впереди была видна только стена деревьев, и всё. Я только смог рассмотреть два разбитых залпами наших пушек пулемётных гнезда и несколько трупов. Дождавшись, когда огонь «Бофорсов» прекратился, я направился в штаб батальона. Нужно было обязательно выжать из Сиповича обещанных им вчера сапёров.

В батальоне меня ожидала неожиданная радость – сапёры уже прибыли. И на мою роту было выделено не одно, а целых два сапёрных отделения. Познакомившись с бойцами, я, чтобы не тянуть зря время, сразу объяснил им их задачу. Потом оставив их обсуждать мои требования, отправился к своему командованию.

Сипович с Пителиным находились в штабном вагончике и разглядывали карту, лежащую на столе. Увидев меня, Сипович тут же спросил:

— Ну как, твоя «мельница», Юрок?

— Вертится, товарищ капитан!

— Вертится, крутится! Ты мне мозги не компостируй, а лучше, давай, докладывай, какие потери. И чего ты добился своей самодеятельностью?