РАСКРАСАВИЦА, ОКОШКО ОТВОРИ!
Перевод Н. Григорьевой
Раскрасавица, окошко отвори,
Твой любимый ждет.
Что за нега в соловьиных голосах!
Бледный месяц бродит в синих небесах.
Раскрасавица, окошко отвори,
Друг твой у ворот.
Раскрасавица, руки не отнимай,
Сердцу все больней!
Ах, ни сна мне, ни покоя больше нет
С той поры, как я узнал тебя, мой свет.
Раскрасавица, руки не отнимай
У меня своей.
Раскрасавица, мне губки подари,—
Я горю в огне.
Ты, которая мне рану нанесла,
Излечи меня от сладостного зла.
Раскрасавица, как розу, подари
Свои губки мне.
АЛАДДИН НА МОГИЛЕ МАТЕРИ
Перевод В. Тихомирова
Баю-бай, малютка спит!
Сон и сладок, сон и долог!
Эта зыбка не скрипит,
И над ней незыблем полог.
Буря над моей судьбой,—
слышишь? — плачет и хохочет.
Червь могильный над тобой,—
видишь? — крышку гроба точит.
Спи-усни! А я спою —
счастье пусть тебе приснится.
Слышишь? Баюшки-баю,
не темна ль твоя светлица?
Соловей выводит трель.
Ты довольна ль чистой трелью?
Ты качала колыбель:
нынче я над колыбелью.
Мама, мама! Погляди,
мы с тобой сыграли шутку:
кустик на твоей груди,
я из ветки сделал дудку.
Пусть тебя повеселит
звуком жалобным и чистым,
будто зимний вихрь свистит
по ночным кустам безлистым.
Ах, уж мне пора идти!
На твоей груди продрог я —
в целом мире не найти,
где бы вновь согреться смог я.
Баю-бай, малютка спит!
Сон и сладок, сон и долог!
Эта зыбка не скрипит,
и над ней незыблем полог.
КАКИМИ СТАЛИ ВЫ, КРАСНЫЕ РОЗЫ
Перевод Н. Григорьевой
О розы счастья, и сейчас
Полны вы аромата.
В своем молитвеннике вас
Лелеет память свято.
Не раз, кладя на пурпур тень,
Вас кистью смерть касалась;
Но не забыть тот юный день,
Тех роз далеких алость.
Любую жилку знаю я
На благородной ткани.
Там, где горит слеза моя,
Искрились росы ране.
ТОСКА ПО РОДИНЕ
Перевод А. Спаль
Ветры дивные закатов,
Как тревожите вы грудь!
Волны летних ароматов
Луговых, куда ваш путь?
Может быть, на снежный брег,
К родине моей ваш бег?
Донесете ль в мир былого —
Сердца горестное слово?
Солнце алое сгорело,
Скрылось в каменной золе.
Я стою белее мела
В одиночестве и мгле.
Нет в краю родимом скал.
Ах, но я безроден стал!
Лишь во сне я вижу травы,
Зелень дремлющей дубравы.
Ты, норвежец, в день ненастья,
Помнишь — горько клялся в том,
Что покой, любовь и счастье
Дарит лишь родимый дом.
Ты, швейцарец, житель гор,
Вел такой же разговор!
Манит вас тоска святая,
Скал привычных цепь литая.
В вашей памяти утесы
Неприступные царят,
Мне же голых глыб откосы
Ум гнетут и ранят взгляд.
Я пою хвалу сосне,
Датским букам по весне!
Здесь же — разве успокою
Душу бледною рукою?
Не текут в моей отчизне
Реки в глиняной пыли;
Море там — праматерь жизни —
Серебром горит вдали!
Дарит Дании покой,
Гладит ласковой рукой,
И прибой, волной атласной,
Льнет к груди ее прекрасной.
Тихо, тихо! В лодке зыбкой
Дева сквозь тростник плывет,
С нежной цитрой и улыбкой
В час полуночный поет.
Чистый тон! О, счастья луч!
Эта песня — к сердцу ключ.
Но печалюсь я и плачу.
Что я в милой песне значу?
То — не датские напевы,
И слова — язык иной.
Нет, не так мне пели девы
В отчем доме, под сосной.
Может, эта речь звучней,
Но слова чужие в ней.
Песнь твоя прекрасней грезы.
Но прости мне эти слезы.
Песня Дании печальна,
Словно вздох, слетевший с уст.
Струи вод грустят кристально,
Запах трав росистых густ.
В милой роще столько раз
Я сидел в закатный час.
Мчат мечты меня в былое,—
Вот и плачу оттого я.
Пела мама, умирая;
Путь мой скорбен с малых лет.
Дания, — ты мать вторая,—
Вновь увидимся ль, мой свет?
Жизнь непрочная жалка.
Смею ль я, издалека
Возвратясь, в последней муке
Протянуть отчизне руки?