Теодор де Банвиль (1823–1891). — За полвека своего литературного труда отдал дань и романтизму и «Парнасу»; его находки иной раз предвосхищали смену поэтических направлений. Это один из немногих лириков второй половины прошлого столетия, в стихах которого преобладают светлые, мирные настроения (что давало повод к упрекам в содержательной облегченности). Обладая сам поистине виртуозной техникой версификации, Банвиль написал «Маленький трактат о французской поэзии» (1872), где на первый план выдвигаются требования точности и полноты рифмы и музыкальности стиха. Среди поэтических сборников Банвиля — «Кариатиды» (1842), «Сталактиты» (1846), «Изгнанники» (1867) и наиболее известный — «Акробатические оды» (1857).
Вот так бы он наверняка
Вошел в грядущие века,
Великолепный этот клоун:
С пятном румянца на щеке,
В своем трехцветном сюртуке —
Зеленом, желтом и лиловом!
Недаром, легок так и смел,
На целый мир он прогремел,—
Не зная, что такое мимо,
Он головою пробивал
Бумагой стянутый овал
И прыгал сквозь кольцо из дыма!
Он был настолько невесом,
Что покатился б колесом
По лестнице головоломной;
И засверкал бы и расцвел
Его взъерошенный хохол
Цветком огня средь ночи темной.
А остальные прыгуны,
Актерской зависти полны,
Следя за ним в тревоге смутной,
Не понимали ничего
И говорили: — Колдовство!
Не человек, а шарик ртутный! —
Толпа кричала: «Браво, бис!»,
А он, всем телом напрягшись,
Весь как пружина в ярком платье,
Он ждал наплыва новых сил
И про себя произносил
Слова какого-то заклятья.
Он обращался к своему
Трамплину, он шептал ему:
— Гляди, полны места и ниши,
Я разгоняюсь для прыжка,
А ты, заветная доска,
Меня взметни как можно выше!
Машина мускулов стальных,
Взметни меня — и в тот же миг
Взлечу я бешеной пантерой
С тем, чтоб с тобой утратить связь,
О респектабельная мразь
И спекулянты из партера!
Пошли мне силы для прыжка
До купола, до потолка,
Чтоб, устремившийся к вершинам,
К тем солнцам мог бы я прильнуть,
Что в небе скрещивают путь
С полетом молний и орлиным.
Туда, в грохочущий эфир,
Где дремлет вековечный мир
В ночи глухого мирозданья,
Где, бегом пьяные, века
Спят, опершись на облака,
С трудом переводя дыханье.
Вперед — и выше — и вперед —
Туда, за твердь, за небосвод,
Что кажется темницы сводом,
Туда, за грани высших сфер,
Где боги позабытых вер
Грозят забывшим их народам!
Все выше! И в конце концов —
Нет ни девчонок, ни дельцов,
Ни критиканского засилья!
И стены мира разошлись —
Мне только синь! Мне только высь!
Мне только крылья, крылья, крылья!
Так он промолвил — и резво
Он от помоста своего,
Пробивши купол многоцветный,
Взлетел — и сердце циркача
Вошло, любовью клокоча,
Туда, в простор междупланетный!
Жозе-Мариа де Эредиа (1842–1905). — Младший друг Леконт де Лиля, свой единственный сборник стихов «Трофеи» он выпустил в свет в 1893 году, когда позади у него оставалось уже тридцать лет поэтической работы: так велика была его требовательность к себе. Сто восемнадцать сонетов книги объединены в циклы, посвященные разным векам и странам. Героями «Трофеев» часто оказываются не центральные фигуры истории, а лица второго плана или вовсе безвестные. Эредиа отбирает те моменты мифа и подлинного события, которые позволяют ему не только передать «дух эпохи», но и ощутить саму ее плоть в мелких и тем не менее исполненных смысла подробностях. В словесной живописи, в искусстве владения труднейшей формой сонета Эредиа достигает высокого мастерства.
С высоких стен дворца они вдвоем глядят:
Сменился душной мглой заката жар кровавый,
И режет дельту Нил волною мутно-ржавой,
В стремленье на Саис
[312] не ведая преград.
И Римлянин забыл походы и солдат,
Без боя взятый в плен любовною отравой;
Он тело гибкое египтянки лукавой,
Ликуя, чувствует сквозь холод медных лат.
Пред ним ее лицо белеет в прядях темных
Надушенных волос, ее зрачков огромных
Завороженный блеск, застывший взлет бровей…
И видит Триумвир в темно-зеленом взоре
Продолговатых глаз — всю необъятность моря,
В их искрах — призраки бегущих кораблей
[313].
Там мастер-ювелир работой долгих бдений,
По фону золота вправляя тонко сталь,
Концом своих кистей, омоченных в эмаль,
Выращивал цветы латинских изречений.
Там пели по утрам с церквей колокола,
Мелькали средь толпы епископ, воин, инок;
И солнце в небесах из синего стекла
Бросало нимб на лоб прекрасных флорентинок.
Там юный ученик, томимый грезой страстной,
Не в силах оторвать взгляд от руки прекрасной,
Замкнуть позабывал ревнивое кольцо.
А между тем иглой, отточенной, как жало,
Челлини молодой, склонив свое лицо,
Чеканил рукоять тяжелого кинжала.