Одномоментно, в МАЗе шевельнулся Василий, сел, быстро пригладил волосы, огляделся и, заметив меня, расплылся в широкой улыбке. Ну, слава Богу, вот и мое спасение! Он не торопился уезжать, ему вдруг стало совершенно некуда торопиться, а мою маму, сразу после завтрака, Василий, в шутку, уже называл тещей. Я решила воспользоваться ситуацией… Среди документов, привезенных с собой в Россию, я хранила справку из адресного бюро. В этой бумаге содержалась очень ценная информация, а именно: место прописки Олега в городке Н. Хотя городок напоминал деревню, найти в нем человека по адресу было непросто. А делать это одной было не только неразумно, но и опасно. Как знать, что я там увижу, и как меня встретят?

– Вася, давай съездим в одно место? Заодно посмотрим городок?

– Конечно, поедем! Только здесь такие узкие улицы…

Он все-таки сумел мне слегка понравиться. Мы взяли с собой дочку, забрались в кабину, на высоту, с которой все казались маленькими и безопасными, и отправились в путь.

Дорога, указанная нам соседями, вела вниз, к реке. Мы передвигались очень медленно, словно ехали на слоне по джунглям. Я предусмотрительно взяла с собой магнитофон и полбутылки водки, а это, само по себе, уже являлось праздником. Мне было легко, весело, безопасно и комфортно. Но Василия и большого МАЗа через несколько часов здесь не станет…

На одной из улочек мы остановились, чтобы набрать воды, так как мне вдруг решительно захотелось пить. Здесь не было колонок, а только колодцы во дворах. Вот к одному из них я и отправилась с пустой пластиковой бутылкой.

Постучав, но не услышав никакого ответа, я тихонько толкнула дверь деревянного коричневого домика и она послушно отворилась. На меня пахнуло такой сыростью, что я на мгновение передумала входить внутрь. В глубине жилища различилось какое-то движение и прямо на меня вышла бабушка без возраста:

– Чего тебе?

– Здравствуйте, водички можно набрать?

– А, иди во двор, там колодец.

Она сразу потеряла ко мне всякий интерес и исчезла в обратном направлении.

Я пошла по бесчисленным коридорчикам и комнаткам, через которые можно было попасть во двор, осторожно приглядываясь в полумраке к содержимому комнат.

…Я никогда не видела подобного запустения раньше и даже не могла себе представить, что люди могут так жить. Тазы, ведра, уголь вперемешку с дровами, грязные банки, замоченное в корыте серое белье, кастрюли и тарелки повсюду – на полу, на столах, за порогом и во дворе. Когда я добралась до колодца, мои чувства оформились в мысль: Россия не так сильна, как доказывали нам оттуда, с экранов телевизоров. Россия – это и такие вот бабушки, которые никому не нужны. Это бедность на каждом шагу, убожество помыслов и невозможность перемен. Какие могут быть перспективы у этой женщины, давшей мне напиться из своего колодца? Мое негромкое «спасибо»?

Мне вдруг стало так неуютно, что я даже подобрела к Василию, в надежде оттянуть расставание с ним. Я не хотела оставаться наедине с этой неприглядной реальностью. Но если бы я спросила ту бабушку, счастлива ли она, то получила бы простой ответ: «Жива, здорова, и слава Богу». Она не знала другой жизни, и она ей была не нужна…

До нужной нам улицы «Школьной» оставался всего десяток метров. Мы уже увидели табличку на крайнем доме, когда сердце мое трусливо дрогнуло, и я поняла, что войти в тот дом просто не смогу. Василий вопросительно надавил на тормоз и дал мне передышку.

– Давай посмотрим на дом издалека? – предложила я.

– Ну, давай, – с легкостью согласился он.

Этот дом стоял на самом берегу, километрах в трех от возвышающегося центра городка Н., а это означало, что зимой, в заносы, добраться туда было бы невозможно. А еще это говорило о том, что не все так безоблачно и просто в жизни человека, которого я помнила и любила шесть лет. Как он жил? Чем он жил? Кем он стал за эти годы? Передо мной вновь стояла жестокая реальность, которая не соответствовала моим придуманным мечтам и дурацким планам. Зачем я здесь? Кто я такая, чтобы спустя столько лет претендовать на него и его настоящую жизнь? Господи… Прочь отсюда! Как хорошо, что я выпила с утра, а то разбилась бы о неприступность и неизбежность осмысленного так внезапно.

Василий сразу увидел мое грустно-задумчивое состояние и предложил прогулять меня по берегу. Скоро мы остановились у небольших мостков и решили помочить ноги в реке. Я и дочка с удовольствием уселись на доски и свесили ноги в теплую воду. Рядом со мной стояла бутылка водки, которую я не выпускала из рук.

– Ты можешь не пить? – серьезно спросил Вася.

– Конечно, могу, – смело ответила я и оттолкнула бутылку. Но тут же снова подвинула к себе, – Могу, но не хочу.

Я с улыбкой смотрела на Василия и видела жестокое разочарование в его глазах. Мое настроение испортилось окончательно. А впрочем, кто он такой, чтобы высказывать мне претензии? Хочу – пью, хочу – не пью!

Но подобное я буду слышать теперь постоянно – многие будут жалеть меня, многие захотят помочь встать на ноги, а я упрямо буду пить, все больше и больше, почти не выходя из ужасного транса, пропивая молодость, красоту, время и оставшиеся деньги.

А когда я буду трезветь, то буду ощущать в себе только одно желание – немедленно повеситься… Взгляд дочери станет сводить меня с ума. Я перестану понимать что-либо в происходящем, стыд перед ней станет поводом для еженощной бессонницы. Любовь к этому маленькому созданию была так сильна, что вызывала непереносимую боль в сердце. Я хотела сделать все для ее счастья, но пока еще не осознавала, что для этого мне надо просто отодвинуть в сторону недопитую бутылку и стать обычной, ровной и правильной, думать и делать то же, что делают другие люди. Вести грызню за квадратные метры, жить без любви с проходимцами, делать все возможное и невозможное для достижения своих целей. Я не могла еще осознать, что одной меня слишком мало для того, чтобы получить то же самое, что имеют остальные. Другие копили это годами, передавали из поколения в поколение, преумножали и хранили веками. Я же была одна, и я одна хотела покорить этот алчный мир. Мои родители создали меня нищей и отпустили на все четыре стороны.

Мы уехали от реки немного второпях, Василий засобирался в дорогу. Я не хотела смотреть на то, как он протирает лобовое стекло, как набирает запасы воды, мне было печально.

В домике уже тихонько шевелилась вышедшая из анабиоза мама. Она накрывала на стол и готовила любимый ею «посошок» для Василия. Пить, конечно, он не стал, но с хрустом пообедал на улице за импровизированным столом, запил все большой чашкой кофе и, распрощавшись со мной и со всеми нами, был таков. Он обещал вернуться, обязательно навестить нас, и я даже ждала его первый месяц, пока мы не переехали на соседнюю улицу, названия которой я уже не вспомню. Но высокий, лохматый Вася так и не вернулся.

Глава 9

Наш быт на улице Спартака был примитивен как чугунная сковорода. Простая, незатейливая жизнь, по-своему добрая и неповторимая.

Дочь удалось пристроить в детский дневной школьный лагерь. Она уходила туда в восемь утра и возвращалась только после обеда. Ей нравилось там, хотя поначалу она дико плакала и отказывалась от общения с чужими людьми. С утра и до обеда я была предоставлена сама себе, и при наличии немалой пока еще суммы денег могла выпивать в свое удовольствие, делать домашние дела, или просто слоняться по двору, играя с большой собакой.

Мама сразу вышла на работу. Это был небольшой завод по разливу скважинной воды в пластиковые бутылки. Она устроилась туда химиком-технологом за смешную зарплату, но ее тоже не было дома до самого вечера, а значит, я имела определенную свободу ото всех.

Перед приходом мамы я прятала недопитую бутылку, чтобы она не поднимала шума и не претендовала на долю недопитого. Я старалась экономить огненную воду, потому что ходить за ней было далековато, в центр городка, пешком по пыльным улицам, под жарким палящим солнцем, на виду у всех жителей, многие из которых уже имели некоторое представление обо мне. Но иногда мама приносила водку сама, и тогда мы устраивали пикник под открытым небом, в большом нашем дворе, под импровизированным тентом из старых штор.