как откуда-то рядом с нами внезапно появился старичок. То ли возник он из тумана белой ночи, из луговых трав и перелесков, то ли заплутал во времени и сказочным образом материализовался из старинных песен.

Явление его было так неожиданно, что Сергей чуть не выронил гитару, а мы с Володей — стаканчики с водкой.

Благообразный старичок окинул нас насмешливым взглядом:

— Спозаранку уже колобродите?

— Да ты что, батяня, еще ночь на дворе, — нашелся Сергей.

— Хотите с нами по сто грамм? — предложил я.

Старик повертел в руках длинный кнут и покачал головой:

— Нет… Коней стерегу…

Володя, Сергей и я огляделись по сторонам, ожидая увидеть табун. Но тихо было в лугах.

— А где ж твои кони? — удивился Сергей.

— Если вы стрельбой-пальбой не напугали, может, еще и явятся… — задумчиво ответил старик.

— Явятся? — недоуменно переспросил Володя. — Они что у вас — сказочные или какие-то особые, чтобы «являться»?

— Может, и сказочные, может, и особые, — невозмутимо произнес старик.

— Да откуда им тут взяться? — Сергей снова недоуменно огляделся по сторонам и насмешливо добавил. — Из Питера, что ли, прискачут?..

— Оттуда и прискачут…

Сергей весело подмигнул Володе и мне.

— Ну-ка, батяня, расскажи нам, что за кони такие странные, и зачем им из города сюда скакать? А ты, случайно, не конокрад?

— Сам ты конокрад, — обиделся старик и пару раз легонько хлестнул себя по ноге кнутом.

Он окинул нашу компанию оценивающим взглядом, словно решая, стоит нам рассказывать сокровенную тайну или нет. Очевидно, решил, что стоит.

— Знающие люди говорят, началось это со времен ирода Бирона…

— Фаворита императрицы Анны Иоановны? — переспросил Володя.

— С него самого… Много бед натворил, окаянный, лишь одно доброе дело для России совершил: разводил хороших коней. Говорят, в его бытность лошадей было в Петербурге больше, чем людей. И служил у того курляндского выскочки не то конюх, не то колдун — скиф, одним словом.

— Вот номер! — перебил Сергей. — Откуда взялся скиф в XVIII веке? Народ-то этот растворился, так сказать, ассимилировался еще полторы тысячи лет назад…

— Значит, не все растворились, — назидательно ответил старик. — Знающие люди врать не будут… Лучше слушай дальше. Так вот, говорил тот скиф, что особо терзаются кони в городской неволе в ночь на Ивана Купала. Шалеют, копытами ломают стойла, иной раз и людей зашибают. Еще рассказывал конюх-колдун, что в древности был у скифов не то праздник, не то обряд — «ночь пляшущих коней». Проходил он раз в год после Ивана Купалы. И срывались тогда кони с привязи, обрывали путы и мчались со всех сторон на заветный, одним им ведомый луг. И начинались там пляски свободных коней…

Старик заметил, что наша компания слушает его заинтересованно, и после короткой паузы продолжил:

— Была у скифов примета: если окажешься свидетелем «пляски свободных коней», — «не говори — где, не говори — когда, а можешь сказать лишь — что видел»…

Наш гость тут же пояснил:

— Свидетель «пляски свободных коней» всегда рискует, поскольку увидеть эту пляску — либо к большой удаче, либо к смертельной беде. Так что каждый делал свой выбор — рисковать или не рисковать.

Говорят, со времен того скифа, что служил у Бирона, каждый год — после Ивана Купалы — все кони из Петербурга незаметно исчезают на одну ночь и объявляются на каком-то заветном лугу. Совершают они «пляску свободных коней», а потом так же незаметно возвращаются на свои места в город…

— Да ты, батяня, настоящий сказочник, — засмеялся Сергей. — А почему лошади должны объявиться именно в эту ночь и в этих лугах?

— «Не говори — где, не говори — когда, а можешь сказать лишь что видел»… — назидательно повторил скифскую заповедь старик и добавил. — Много всяких примет есть… Вон поглядите-ка: трясогузки суетятся и бегут куда-то на луг, в туман. А ведь в это время им спать положено…

Мы все трое машинально взглянули на часы. Действительно, утренняя пора для птиц еще не наступила. А трясогузки и в самом деле короткими перелетами мчались в одном направлении и скрывались в тумане.

И откуда их столько тут взялось? Может, птицы испугались наших выстрелов?

Сергей снова усмехнулся и открыл было рот что-то спросить, но старик взмахнул кнутом и, непонятно зачем, пару раз хлестнул по траве.

— Чу!.. Застучали копыта!..

Мы прислушались, но в лугах по-прежнему стояла тишина. Лишь доносилось тоненькое попискивание трясогузок.

— Может, у деда слуховые галлюцинации? — шепнул Сергей. — Непонятно, кто из нас пил…

Наверное, старик уловил его слова. Он окинул нас хитрым взглядом и, едва кивнув, медленно зашагал по травам туда, куда умчались трясогузки.

— Обиделся, наверное, — предположил Володя — самый душевно отзывчивый в нашей компании.

— А чё я такого сказал? — развел руками Сергей.

— Тебя никто и не упрекает, — ответил Володя и вдруг насторожился и прошептал:

— И в самом деле!..

Сергей и я приподнялись с земли. Откуда-то из тумана теперь доносился неясный шум.

— Мужики, а ведь в самом деле стучат копыта!.. — изумился Сергей. — Где-то далеко-далеко в тумане… Честное слово, рассказать кому — не поверят. Скажут, что мы под выстрел перебрали.

— Ну и пусть… — махнул рукой Володя и почему-то повторил слова старика. — «Не говори — где, не говори — когда… Можно сказать лишь что»…

В это время хлопнул дверцей «Волги» заспанный водитель и виновато сообщил:

— А я тут соснул малость…

— Он спал, а нам приснилась сказка… — весело прокомментировал Сергей. — Может, сходим посмотрим: вдруг и впрямь где-то пляшут питерские кони?

— Мы их все равно не увидим, — пророческим тоном ответил Володя. — Даже если старик прав…

Мы с Сергеем не стали спрашивать, почему он пришел к такому глубокомысленному заключению. Тем более, гул в тумане, так похожий на удары копыт о землю, смолк.

Сергей снова взял гитару и повалился на траву:

Сергей прижал к струнам ладонь: не заладилась песня.

— А хорошо бы въехать сейчас в Питер на конях, — мечтательно произнес он.

— Да еще в компании с прекрасной всадницей, которая, согласно преданию, снимет наконец все проклятия с нашего города, — весело поддержал его Володя.

Слышали мы коней или не слышали? Так и не поняли этого ни я, ни мои друзья. А вернувшись в Северную столицу, никому не стали рассказывать о нашем необычном происшествии в белой ночи.

26 апреля 1762 года по приказу Петра III в Петербурге появилась необычная команда. Она была сформирована из дворцовых егерей и даже имела свою специальную форму.

В императорском документе говорилось, что создана эта команда для «…наивозможно скорейшего истребления всех собак в Санкт-Петербурге».

В том же приказе столичной полиции предписывалось каждый день присылать к императорскому дворцу «особого фурманщика с телегой», чтобы вывозить на ней убитых собак.

Петр III даже порывался лично возглавить команду по уничтожению бродячих псов в Санкт-Петербурге. Но хорошо, нашелся царедворец, который разъяснил пьяному императору, что не царское это дело отлавливать и уничтожать бездомных собак.