Газета «Санкт-Петербургские Ведомости» от 11 декабря 1741 года сообщала читателям: «После полудни Ее Императорское Величество изволила смотреть учрежденное на площади позади Императорского дома между слонами увеселительнаго бою…»

Видимо, подобные сражения доставляли немалое удовольствие жителям Северной столицы. Но при этом не упоминалось, что «увеселительный бой» слонов завершался гибелью животных.

Бунт гигантов

Как ни лелеяли серых гигантов в Северной столице, все же происходили досадные истории, связанные с ними.

Вот один из таких случаев.

«Главным слоновщиком» в Петербурге был некий Ага Садык. Отправляя его в далекий край, грозный персидский Хан Надир предостерег:

— Не справишься с поручением — отдам на растоптание слонам!..

И запуганный Ага Садык заверил своего владыку:

— Мои малютки будут послушными, как ягнята…

В Санкт-Петербурге исполнительный персидский надсмотрщик за слонами старался вовсю, чтобы его подопечные были всегда сыты, не болели и радовали своим видом русскую императрицу и ее окружение.

Несколько раз «главный слоновщик» просил русское начальство выдать для животных толстые цепи, но из-за бюрократической волокиты прошение вовремя не удовлетворили.

Дурные предчувствия Ага Садыка оказались не напрасны. Однажды его подопечные стали буйствовать. Как утверждали злые языки, животные то ли перепились, то ли напротив — им вовремя не дали водки. В общем, сорвались они с привязи, разломали запоры на амбарных воротах и пошли, обиженные и сердитые, гулять по Санкт-Петербургу.

Зачем — неизвестно. Может, отправились искать обидчиков, а может, — на поиски выпивки и приключений.

Как указывал в своем донесении Ага Садык, ушли на волю три слона. Вскоре двоих поймали, приманив сладким вином. Третий оказался несговорчивым, «…пошел через сад и, изломав деревянную изгородь, пошел на Васильевский остров и там изломал Сенат и Чухонскую деревню…» — сообщалось в полицейском протоколе.

Наконец нашлись смекалистые люди. Они сообразили, чего требует душа серого гиганта. Выкатили ему бочку моченых яблок и выставили три ведра водки. Видимо, угощение понравилось. Сошла обида, и буян угомонился.

Когда подоспел Ага Садык со своими людьми, слон уже был весел и добродушен. Он даже подшучивал над прохожими. Одного бочком прижал к забору, так, что человек едва не лишился сознания. Видимо, этот господин не понял юмора. Других прохожих слон окропил водой из лужи. И эти тоже не оценили шутку.

Тогда слон поднял вверх хобот и стал трубить что-то веселое, при этом хитро поглядывая на собравшихся зевак. Так, под свои веселые напевы, и зашагал он за Ага Садыком по улицам Петербурга в обратный путь.

«…Пока садам шуметь»

«Для радости души, для пользы дела»

Утром 9 февраля 1720 года Петр I никого не допускал к себе. Вельможи и царедворцы, прибывшие к нему по неотложным делам, недоумевали. На их вопросы, что происходит за дверью императорского кабинета и чем так занят государь, — дежурный адъютант, сам с некоторым недоумением, отвечал все утро одно и то же:

— Серчает… Скребет бумагу… И опять серчает…

Лишь к полудню выяснилось, о какой бумаге шла речь, какой новый указ будет карать очередных провинившихся.

В тот же день канцелярия полицмейстерских дел оповестила Санкт-Петербург: «Великий Государь указал объявить всенародно. В минувших годах с 1706 г. Его Величества указами публиковано в народ о заповедных при Санкт-петербурхе рощах и лесах, которые были под ведением князя Юрья Хилкова, дабы оные никто рубить не дерзали под опасением смертной казни.

Но по тем Его Величества указам учинилось преступление, а именно: тем рощам порубки, о чем розыскивано, по которому розыску не токмо из простонародных, но и из Офицеров говорили, что они в те рощи рубить посылали смотря на других, отчего по розыску некоторые за порубку оных рощей от адмиралтейства подъячей и мастеровые люди также и Санктпетербурхской бывшей Воевода Иван Феофилатьев за преступление противно присяжной должности, что он о тех лесах приводными людьми не розыскивая и без наказания свобожал, и за те вины оные и к смертной казни были удостоены, но при той эксекуции Его Царскаго Величества всемилостивейшаго Государя милосердием от смертной казни освобождены. А учинено наказание, биты кнутом, и запятнав сосланы вечно, а Феофилатьев бит кнутом же, и сосланы на десять лет, также Офицеры Капитан Дурной, да корабельный секретарь Сомов за прорубку ж тех лесов сосланы на пять лет в галерную работу, а поместья и вотчины у Феофилатьева и у Дурнова и у Сомова отписаны на Его Царское Величество, а другие биты кнутом, а иные гоняны шпицрутен, морскими кошками и линьками…»

Вот так сурово расправлялся Петр Великий за порубку зеленых насаждений.

Не слишком ли тяжкое наказание?

По-разному толковали современники общеизвестную любовь Петра Алексеевича к миру флоры. Одни объясняли это тем, что для населения северного города, расположенного на неблагодатных землях, было жизненно важно, чтобы вблизи росло как можно больше деревьев, кустарников, цветов и огородных растений. Они «для здоровья организма, для радости души, для пользы дела», — не раз говорил Петр Алексеевич.

Некоторые острословы утверждали, будто государь любил деревья лишь потому, что из них строили корабли.

Однако у императора на то была еще одна причина, о которой мало кто знал, даже из близких к царю людей.

«Остерегайся того знака!..»

Еще в детстве, в подмосковном Коломенском, любил будущий государь играть возле старого дуба. Изрядно доставалось дереву от детских забав. Вырезал маленький Петр ножичком на стволе разные имена и знаки. Нередко пускал из лука стрелы.

А однажды непоседливый царевич придумал потеху и того хуже. Забрался он на дерево, вырезал в еще зеленых желудях отверстия и начинил их порохом, а к желудям подвязал горючие просмоленные нити. Когда к Храму Вознесения потянулись монахи — Петр поджег нити.

Недолго смеялся юный царевич над перепуганными людьми. Один взорвавшийся желудь зацепил и его. Осколок едва не угодил в глаз. Петр упал и больно ударился головой о ствол дуба. Никто не заметил этого.

Когда царевич пришел в себя, то услышал рядом участливый голос:

— Ушибся?.. Не пеняй на дерево, отрок… Сам виноват…

Открыл глаза Петр и увидел старца нездешнего.

— Приложи ладони к стволу, — велел незнакомец. — Да прошепчи три раза: «Прости меня, дуб-дубович, забери мою боль, дай радость… Забери мою слабость — дай силу, забери хворь — дай здоровье…»

Царевич повиновался. Когда исполнил веление незнакомца, боль и в самом деле прошла.

А старец взглянул на мальчугана каким-то особенным, долгим взглядом и тихо молвил:

— Быть тебе, отрок, могучим царем. И возведешь ты далеко отсель на север град… Всем градам град. В нем и завершится твой земной путь. И стоять тому граду, пока садам в нем шуметь… А еще помни: дерево, посаженное корнями вверх, — знак неминуемой смерти. Остерегайся того недоброго знака…

Не успел удивленный царевич рот раскрыть и обо всем поподробней расспросить старца, как тот исчез. Прижался к стволу дуба — и словно растаял.

А Петр, хоть и мало кому рассказывал об этой встрече, зато на всю жизнь запомнил ее.

«И стоять тому граду, пока садам в нем шуметь…»

Росли вместе с городом

В 1704–1706 годах на левом берегу Невы, у соединения ее с Фонтанкой, был заложен Петром I Летний сад.

Во время своих зарубежных поездок Петр Алексеевич изучал садово-парковое искусство, покупал книги по садоводству, приглашал работать в Россию иноземных архитекторов и садовников.

Один из современников Петра Алексеевича в 1710 году так описал городскую резиденцию государя и его Летний сад: «…небольшой домик в саду, голландского фасада, пестро раскрашенный, с золочеными оконными рамами и свинцовыми переплетами. Возле — небольшой птичник, в котором щебечут разного рода пташки. Далее — изрядная беседка из плетня и близ нее большой дом для придворной прислуги…