Сзади, в саду же, другой большой дом с фонтанным снарядом, приводимым в движение посредством большого колеса, а подле — небольшой зверинец…

В оранжерее выставлено несколько померанцевых, лимонных и лавровых деревьев, а также гвоздичных кустов…»

Лично контролируя строительство нового города на Неве, Петр I особенно заботился о зеленых насаждениях. В одном из своих указов, связанных со строительством домов в Санкт-Петербурге, царь отмечал: «…буде в тех же местах явятся дуб, клен и липа, оные оставить и не вырубать, а ежели явятся в таких местах, где надлежит быть строению, и оные дубовые, кленовые и липовые деревья выкопать ныне и впредь в надлежащее время и посадить в огороды, или в других удобных местах…»

Конечно же, примеру царя последовали большинство знатных жителей Санкт-Петербурга. В первые годы существования Северной столицы появилось множество дворцовых и усадебных садов, городских и церковных, ботанических и увеселительных.

В 70–80 годы XVIII века в городе на Неве почти при каждом доме были палисадники, а садов уже насчитывалось более 1600.

Их разведение в Петербурге продолжали преемники Петра Великого. Венценосные правители России поощряли озеленение Северной столицы. Об этом есть множество документов.

Так, например, 2 марта 1800 года «Санкт-Петербургские Ведомости» писали: «Желающие будущею весною в С.-Петербурге Невскую перспективу, начиная от Полицейскаго моста до Лиговскаго канала по обеим сторонам, в два ряда, усадить березками, который были бы не тонее в окружности 6-ти вершков, а притом и около оных белюстрад, могут с ясными о состоянии своем доказательствами и залогами являться в Спб. городского правления камеральный департамент к торгам каждодневно…

В оный же департамент могут являться также те, которые пожелают будущею весною в С.-Петербурге Невскую перспективу, начиная от Казанскаго моста и продолжая до Аничковскаго, по обеим сторонам, в два ряда, усадить липками…»

Известно, что для этой посадки в ямах жгли костры. Было необходимо, чтобы земля оттаяла. А вся работа проводилась под надзором самого великого князя, будущего императора Александра I.

Сады и парки Петербурга отвечали на добро добром. Не известно, скольких жителей города на Неве они спасли от смерти.

Во времена страшной блокады кора деревьев, листья, сок, почки, шишки, орехи, желуди шли на лекарства и были дополнением к скудной пище горожан. Деревья спасали людей от лютых военных зим…

Что же касается «наиглавнейшего первого садовода» и создателя парков Петербурга Петра Алексеевича, то существует легенда, будто за несколько дней до его смерти чьи-то недобрые руки посадили в Летнем саду сосенку и молодой дубок вверх корнями. Сделано это было вблизи домика Петра Алексеевича.

О странном происшествии доложили императору. Несмотря на болезнь, слабость и мучительные боли, он приказал пересадить сосенку и дубок, как и положено, корнями в землю.

Когда Петру I сообщили, что приказ выполнен, государь лишь устало прошептал:

— Поздно… Слишком поздно спохватились…

Какой смысл был в этих его словах? Что означали посаженные вверх корнями деревья? Мало кто из окружения Петра I знал об этом или догадывался…

Однажды, во время болезни, Афанасий Фет написал стихотворение:

Своим знакомым поэт не раз говорил, что коты — самые гордые петербуржцы.

В Северной столице в XVIII веке можно было услышать историю, как своенравные животные в знак протеста дружно покинули Санкт-Петербург. Случилось это во времена Петра I.

Поймал кот крысу. Может, из уважения к царской особе решил он попотчевать Петра Алексеевича изысканным деликатесом и принес свою добычу на кухню, где готовился обед для государя. Мало того, услужливый, верноподданный кот положил дохлую крысу на блюдо, где был нарезан свежий ростбиф.

Царский повар не понял добрых верноподданнических замыслов кота, поймал и безжалостно отлупил Божью тварь. Такого унижения гордое животное не могло перенести. Отмщение последовало незамедлительно.

На истошные крики и мяуканье собрались все коты Санкт-Петербурга. В петровские времена этих животных было еще немного в Северной столице. Но их было достаточно, чтобы пометить всю одежду злодея-повара так, что несколько дней он не мог ею пользоваться, а значит, появляться в царских чертогах.

После этого акта возмездия своенравные твари, в знак протеста, покинули Санкт-Петербург.

Согласно легенде, сам Петр I, напуганный угрозой чумы, которую могли распространить крысы, кинулся возвращать котов.

И они сменили гнев на милость. Даже позволили посадить себя в мешки. Правда, с оговоркой: во-первых, чтоб каждый кот возвращался в Северную столицу в персональном мешке, во-вторых, чтобы все мешки были с царским гербом и, в-третьих, чтобы сажал их туда сам Петр Алексеевич.

Дружба котов с Петербургом возобновилась.

Да, они привыкли, чтобы их почитали во все времена, во всех странах с тех пор как стали сосуществовать с людьми. Древняя Русь не была исключением.

В начале XVIII века, когда коты появились в Санкт-Петербурге, они уже не ценились так, как в XIV столетии — дороже коня или коровы. Но все же пользовались достойным уважением в Северной столице.

В городских поверьях XVIII–XIX веков сообщалось, что по поведению кошек можно предсказывать будущее и определять погоду. Свернулась она клубком — жди морозов, если спит брюхом кверху — грядет потепление. Когда кошка умывается — быть хорошей погоде и приходу гостей, а когда лижет хвост — к дождю.

Считалось, что тому, кто убьет кота — семь лет ни в чем удачи не будет. Тех, кто любит кошек, эти животные охраняют от злых духов, потому что сами связаны с чародеями, колдунами, таинственными силами.

Говорили также, будто на черную кошку можно выменять у нечистой силы неразменный червонец или шапку-невидимку. Но это все уже из области мистики, и каждый волен верить или проверить подобное на своем опыте.

Наш великий ученый Михаил Васильевич Ломоносов, согласно преданию, использовал котов против своих недругов.

Соседом его в Санкт-Петербурге был некий Штурм — приятель академика Иоганна Шумахера. А как известно, Ломоносов и Шумахер долгие годы ненавидели друг друга.

Однажды сосед здорово допек Михаила Васильевича, и наш гений не сдержался.

Писатель Борис Шергин в книге «Слово о Ломоносове» приводит жалобу господина Штурма на это событие: «Торжества моего день рождений омрачил злодеяния Ломоносова. Двадесять немецких господ и дамен, моих гостей, пошел воспевать невинный мадригал в Ломоносов палисад…

Внезапно на головы воспеваемых господ и дамен из окна Ломоносов квартир упадет пареных реп, кислых капуст, досок и бревена. Я и мой зупруга сделали колокольный звон на двери, но он вырвался с отломленным перилом и вопияше: „Хорошо медведя из окна дразнить!“ — гонял немецкий господ по улице, едва успел гостеприимная дверь захлопнуть всех моего дома…

Я и моя зупруга маялись на балкон поливать его водами и случайно может быть ронялись цветочными горшками. Но Ломоносов вынес дверь на крюк и сражался в наших комнат. Стукал своим снастием двадесять господ. И дамен выскакнили окнами и везде кричали караулы! Дондеже явился зольдатен гарнизон!..»