— Василий Денисович? Я подумала и решила, что наверно, смогу вам помочь.
Быков ненавидел эту плебейскую привычку: позвонить, говорить что-то, но не назваться. Будто ты обязан помнить голоса всех, с кем пересекся в жизни. Но по утрам он был очень благодушен:
— Милочка, так «наверно» или «смогу помочь»?
— Ну, могу. Наверно.
— Я очень рад. Наверно.
— Ну, если вы уже нашли жилье и вам больше не надо, то я не навязываюсь!
— Так это Нина? -Да.
— Из поезда?
— Да, конечно. А вы кто думали?
Быков открыл было рот, чтобы сообщить о том, что в стране восемьдесят пять миллионов женщин. И догадаться, которая из них ему звонит, непросто.. И промолчал. А потом с максимально лиричностью поинтересовался:
— Так вы можете меня у себя поселить?
— Да, могу. Наверно.
— Что ж, наверно так наверно. А когда мне подойти?
— Вечером. Днем я на работе. — Диктуйте адрес... Мне чего-нибудь захватить?
— Да нет.
— Понял.
— Тогда я буду вас ждать.
Звонок попутчицы Нины окрылял, но в то же время и настораживал. Прихлебывая растворимый кофе, Быков смотрел на часы и подытоживал ситуацию. Часы показывали полдесятого, а ситуация не радовала. Целый ворох непонятностей и несообразностей грозил смертоубийством неизвестно почему и за что. К тому же оказалось, что в конечном итоге от всего этого выиграет человек, которого сам Василий даже в петле видеть не желал. А в том, что Чубчик обязательно выиграет, сомневаться не приходилось. Такие всегда выигрывают.
Единственное, что ясно совершенно точно: всё, так или иначе, крутится вокруг случившегося два года назад массового убийства представителей здешней золотой молодежи. Хорошо бы обзавестись человеком, который вхож в этот круг и может хоть приблизительно объяснить ему, насколько бредовы или резонны соображения, высказанные Кунгусовым.
В дверь позвонили. Обрадовавшись, что это гонец с новостями от многогранной команды мэра, Василий отпер задвижку. За железной дверью стоял кривовато улыбающийся Димон. Тот самый, пойманный им на подслушивании и подглядывании.
— Можно? — спросил гость, видя, что удивленный хозяин не спешит его приглашать.
Василий жестами показал, что телевизор-то с подлянкой действует, и обязательно зафиксирует его приход.
— А, плевать, — усмехнулся Димон. — Меня все равно выгнали.
— Почему? — нехотя посторонился Быков.
— Как-то засекли, что вы раскололи фокус с теликом. Теперь мне нужна работа.
— Ты слышал о таком: Затовский Артем?
— Депутат, которого зарезали? Я с ним в одном дворе жил. А у вас пожевать ничего не найдется?
— Обязательно найдется. Тебя что, из дома тоже турнули?
— Откуда... Как вы догадались?
— «Все мужики — козлы!» Не слышал? Когда они надоедают, их можно просто выгнать. Ипоискать новых.
Быков сказал это и замер с полуоткрытым ртом. Интересно получается. Стоило пожелать, чтобы нашелся кто-то, хорошо знающий Затовского, и вот тебе: появился сосед Затовского по двору - Димон.
Чего б ещё пожелать?
Долгих и безбедных лет жизни.
Он пожелал. И подождал.
Никто не пришел, не позвонил даже.
Значит, пока он ничего вредного для своего долголетия не делает. Уже легче.
— Вы что? — спросил парень, которому надоело ждать, когда он выйдет из столбняка. — В таком восторге от своей мудрости, что стали памятником?
— Будем надеяться, что заявка принята, — буркнул Василий.
-Что?
— Я говорю: особых разносолов не обещаю. Только ты мне про Артема Затовского лучше расскажи.
— А я...Я ж запись вашего разговора с ЧАМом видал. Знаю, на кой вы тут...
— А Затовский вообще... Чего он хотел в жизни?
— Всего, чего все хотят, наверное. Хотя нет. Он хотел смысла, понимаете? Обычно как? Чтобы деньги были, слава, бабы. А у Тёмки был бзик: что-то из себя представлять. Чтобы не просто набивать пузо и карманы, а чтобы дело оставалось конкретное после тебя. Поэтому и как бы суетился иногда, что ли. То к губернаторским его потянет, то к мэрским. У нас же в Екабе почти нет политиков, которые бы... Короче, у каждого какое-нибудь дермецо да отыщется. Вот Тёмку и шарахало. А потом его зарезали. И все.
— Что «все»?
— Тишина. Полная. Будто и не было никогда Артема Затовского. Вначале пошумели немного, чтобы депутатскую склоку подогреть. А потом — тишина. Будто не искромсали четверых приличных людей. И толпа помалкивает. Их самих и их детей травят, режут, как курей, а они только тупо бухтят. Хотя: а что они могут? Кого ни выберешь, все равно гад оказывается. А! Все они гады.
. — У тебя что, дети есть?
— Был. Сын.
— Был?
— Про гамазовых клещей слыхали?
— Нет.
— Ну, конечно, откуда вам в вашей Москве... Это такие гады, мелкие. На крысах живут. А крыс у нас в Екабе на душу населения в пять раз больше терпимого. Помойки-то неделями не вывозят. Подвалы все в дерьме. И вот эти клещи с крыс, они всякую заразу разносят. Вот моего пацаненка такой клещ и укусил. Заразил, короче. Жена моя, дура молодая, откуда ей знать? Поверила врачихе. Но врачиха собздела правильный диагноз поставить. Им не разрешают: если гамазовые клещи обнаружились, то надо весь дом выселять и дезинфицировать. А это бабки. Которые уже давно разворовали и поделили. Ну, и лечили его от какой-то другой ерунды. Он и помер. А супружница моя — совсем тронулась. Это я, говорит, виноват. Мол, если б хорошие бабки заколачивал, жили бы в своей вилле. И никаких крыс и клещей бы не знали. И сын был бы жив. Представляете? И ничем ей не докажешь. В общем, честно говоря, если б не она меня, я и сам бы ушел. Не могу больше. И город этот, со всеми его крысами, уже-опротивел. Моя бабка правильно говорила: прО-клятый он. И как ни замаливай, церкви не строй, а пока по-настоящему не покаялись, не будет тут счастливой жизни.
—Почему прОклятый, кем?
—Богом. За убийство царя. Да и только ли его поубивали, да пограбили? Тут не один храм, а весь город на крови. Вот нам и посылают такое начальство, которое хуже эпидемии. Для кары.
— Ты в это веришь?
—А и вы бы поверили, если б на нашу жизнь тут насмотрелись. Народ-то вымирает, факт. Вроде и больницы на каждом шагу, и новые все время открывают, а смертность — ого-го. Правда... Знаете, говорят, что когда эту новую церкву откроют, прощение будет городу. И позволится тогда нам нормального мэра выбрать. Не вора. Ради этого Дедушка и старается со строительством.
-Кто?
—Дедушка. У нас так все Россиля зовут.
— И свои? То есть его люди — тоже зовут дедушкой? — насторожился Быков, прекрасно помнивший, как желавшие его утопить бандюганы чуть ни через слово козыряли фамилией «Россиль».
— Ну, за глаза только Дедушкой. Он же старенький уже. А хвастливый. Мол, на истребителе он летает. За дураков нас считает, что ли. Кто его в семьдесят лет в кабину-то пустит? Да все они там воры и суки.
— Это, знаешь, такая песня... Опасная. Уж очень она как раз ворам выгодная. Какой, мол, смысл их менять, если все равно все воры?
—Во-во, и Тёмка Затовский так говорил. То-то шарахался от одного к другому. Нормальных людей искал. А я вот думаю: может, у нас нормальный - это как раз ворюга и есть?
—Так он в последнее время был за кого? За мэра?
—Не думаю. У него, по-моему, в отношении ЧАМа никогда не было особых надежд. Во всяком случае, мне он не раз говорил: от этой драчки между губером и мэром больше всех выигрывает именно ЧАМ. Вроде бы, Тема мечтал что-то такое раскопать, чтобы на этих дрязгах крест поставить. Но вот... Крест поставили на нем самом.
—Кстати: а тебе не опасно со мной контактировать?
—Мне терять уже нечего. Дадите хоть немного подработать, помогу. Нет — сразу в Москву махну.
—Денег я тебе больших не обещаю, но... Будем посмотреть. Наелся? Тогда пошли работать.
— Куда?
— В больницу, вестимо. Со смертностью вашей разберемся.