В полупустом трамвае сели рядом.

— Сердишься на Рождественкова? — неожиданно спросил Астахов, покосившись на Виктора.

Лобунько, пожав плечами, покраснел. Да, он был сердит на председателя постройкома за его въедливость и упорство, с которым тот вытащил обсуждение случая на озере.

— Не нужно, Лобунько, — махнул рукой Астахов. — Вредного в этом ничего нет, наоборот, о воспитательной работе в общежитиях давно уже надо было поговорить, правда, не с таким уклоном, как поставил вопрос Александр Петрович. У него уж такой стиль работы: каждого нового человека обязательно пропустить через свою мясорубку. Кто мягкотелый — тех он чуть ли не на побегушках у себя использует, а костистых — признает, даже прислушивается к их мнению. А как человек он не злопамятный, особо-то ты на него и не злись. Мне, кажется, что вы с ним сработаетесь. По всему видно, определил он тебя как изрядного ершика.

Замаскированная похвала сейчас, после такого сумбурного заседания, была особенно приятна Виктору.

— А о Череднике подумай, — сказал после молчанья Астахов. — Киселеву он случайный товарищ, надо заняться им серьезно. С наскоку этого, конечно, не сделаешь, но надо найти какую-то определенную линию отношения к нему и — выдерживать ее. Главное в этом, сам знаешь, должна быть — тревога за человеческую судьбу.

Дождь все усиливался, по стеклам трамвайных окон плыли водяные струйки. Входившие на остановках пассажиры отряхивали одежду. Вышел, помахав рукой на прощанье, Рождественков, потом Дудка; встал, подавая руку и Астахов:

— Ну, до завтра…

Теперь, когда Виктор остался один, он дал волю таившимся весь день мыслям о Вале. Да, она уехала к Игорю. Что происходит там, за двадцать километров отсюда, что сказал ей Игорь?

И Виктор все больше склонялся к мысли, что они, конечно, снова будут вместе — Игорь и Валя… Да и как иначе: у них — сын, ради одного него может произойти примирение.

Обиды на Валю не было. Укорить ее можно лишь в том, что она не сообщила сразу ему, Виктору, об истинной цели приезда.

Виктор вздохнул: дело, конечно, не в одном Валерке. Уходят же от нелюбимого мужа женщины с детьми к тому, без которого им невозможно жить.

Подходя к дому, Виктор постарался унять лихорадочное волнение: сейчас все решится.

…Дверь открыла бабушка. По ее молчанию, по торопливости движений, когда она собирала ужин, он понял: что-то случилось…

— Понимаешь, Виталька, — заговорила бабушка, поглядывая на него, — Валюши-то все еще нет из города. Ты не встретил ее?

Как ни готовил себя Виктор к уходу Вали, но сейчас он буквально застыл с ложкой в руке. Да, так оно и есть, они помирились.

— А… они приезжали? — глухо спросил он.

— Я ж тебе говорю — нет ее… — вздохнула бабушка. — Мальчонку-то едва укачали, не привык еще к нам-то…

«И не привыкнет, — машинально отметил Виктор, проглатывая ложку борща, ставшего сразу безвкусным. — Осталась Валя там, это ясно, завтра и Валерика заберут…»

Есть не хотелось, и Виктор осторожно прошел в свою комнату. Только недавно здесь была Валя, не верилось, что ее уже нет. Он прислушался и уловил тихое посапывание Валерика… Да, да, это он, ее сынишка, ее и… Игоря, который смело войдет завтра сюда и уверенно, по-отцовски, возьмет малыша на руки. А рядом будет прятать глаза от счастья Валя, и его, Виктора, укоризненный взгляд лишь заставит ее слегка покраснеть.

Виктор лег на диван. Постепенно его охватывало полудремотное состояние. Неожиданно он ясно увидел, как по дороге на горку бежит со всех ног плачущий Валерка, стараясь скрыться от странного существа, похожего и на автомашину, и на громадный, с высокими щупальцами-глазами, танк. И малыш спотыкается, громко зовет Валю, но вокруг никого нет, а Виктор сам потрясен видом неземного чудовища, что-то цепко сковало его самого по рукам и ногам… А чудовище вот-вот сомнет Валерку, Виктор мечется, стараясь стряхнуть это невидимое, цепкое… и… кажется, ему это удается…

— Мама! — уже наяву слышен плач Валерика, а затем доносится монотонный голос бабушки, укачивающей малыша. Тревожное ощущение сна еще настолько живо в Викторе, что ему непременно хочется потрогать, погладить живого Валерку, и он встает с дивана и включает свет.

— Дайте, бабуся, я покачаю, — протягивает он руки.

— На, если пойдет к тебе, — соглашается бабушка.

Вопреки ожиданию, Валерик затихает, поглядывая снизу на Виктора. Вскоре ребенок задремал. От сонного Валерика веяло теплом и покоем.

— Ну, клади его на койку-то, да и ложись, — позевывая, говорит бабушка, но Виктору не хочется тревожить сон малыша, он ходит по комнате осторожными, мягкими шагами и на ходу отвечает полушепотом:

— Спи, бабуся, я побуду с ним… Иди, иди, — добавляет он, а когда бабушка уходит, долго всматривается в чистое, нежное лицо спящего мальчика. Темнеют в знакомом игоревском изломе брови, застывшие серыми шнурочками.

«Да, ему дал жизнь Игорь, — закусил губу Виктор. — И поэтому Валя тянется к нему.

Как неопытная нянька, он еще не мог отличить крепкий сон от чуткого забытья, и потому все ходил и ходил с Валериком по комнате, пока в дверях не появилась бабушка.

— Ну, ну, привыкай, привыкай, — улыбалась она. — Я уже выспаться успела; правда, и сна-то мне надо, как места сороке на колу, а ты все ходишь. Давай-ка, приляг, время-то к утру.

Но Валерка не желал расставаться с сильными руками дяди, на которых спалось так спокойно, и раскричался у бабушки.

— Ишь ты, родню почуял, — ворчала та, передавая малыша Виктору. — Ты уложи его на койке-то, потом и сам приляг тихонечко.

Сон подкрался к Виктору незаметно, крепкий сон на утренней зорьке. Он очнулся не сразу, даже когда ощутил, как кто-то осторожно погладил его волосы и потом забрал Валерку; пригретый малышом бок остывал, и вот это-то, пожалуй, и заставило встрепенуться Виктора: неужели малыш упал?!

Открыв глаза, увидел: Валя стоит рядом с ребенком на руках. «Уже… уезжает?!» — взвихрилось в голове, а взгляд искал Игоря. Но его почему-то не было.

— Ты… приехала? — вопросительно глянул он на нее, уже на что-то надеясь, и от этого взбудораживаясь еще больше.

— Да, — качнула, она головой, и ее обычно свежее, яркое лицо сейчас показалось ему осунувшимся и серым.

— Долго же ты не приезжала, — сказал он, стараясь как-нибудь угадать по ее голосу, что же произошло там.

— Опоздала на автобус. Там, на автостанции, и ночевала, — усмехнулась она, задетая его сухим, бесстрастным тоном.

Он вскочил, откинув одеяло, встал рядом, не решаясь при Валерке притронуться к ней.

— А я… я черт знает, что подумал… Значит, правда, что вы… — он умолк, боясь обидеть ее своей радостью, но она, засмеявшись устало, докончила сама:

— Правда. Но об этом не надо, Витя.

Конечно же, он знал это и, торопливо одевшись, постарался отвлечь ее от горьких раздумий, ласково попросив у нее Валерку:

— Ты умойся, отдохни, а я с ним побуду. Знаешь, он даже к бабушке не шел ночью, а только ко мне. Валерик, пойдем?

Нет, теперь Валерик не желал идти на руки к дяде, и Виктор вздохнул:

— Ночью не шел от меня, а теперь…

— За одну ночь разве привыкнет ребенок? — укорила Валя. — Знаешь, сколько времени для этого надо? Много…

17

С северо-востока на город накатывалась тяжелая сентябрьская гроза.

Проливной дождь загнал Виктора в подъезд крыла здания Дворца культуры. Лобунько чуть не столкнулся с Чередником, направляющимся на улицу. И вот уже они стоят у открытой двери, наблюдая, как бьются о кучи мусора, кирпича, о доски тяжелые капли дождя.

Встреча неожиданна и для Виктора, и для Чередника, и потому оба молчат. Но и разойтись вот так просто, безмолвно, не могут: словно какими-то невидимыми нитями связало их недавнее заседание постройкома.

— На обед, Михаил? — спросил Виктор, и как ни натянуто прозвучали эти слова, Михаил с готовностью откликнулся:

— Ну да… Да вот дождик задержал, ребята успели проскочить, а я малость задержался.