Изменить стиль страницы

– «Завестись», говоришь? – Непробиваемое до этого лицо зама приобрело крайне заинтересованный вид. – А это, знаешь, выход!

– Ну, вот и договорились!

– Надо сразу было правильно свои мысли излагать, а не путать меня и не орать на все отделение. – Назидательно вещает Леня и смотрит на настенные часы. – Скоро следователь подъедет. Целых два, – поправляется он. – Терпильская лично расследование на контроль взяла. Ну все, – совсем миролюбиво говорит он, – Давайте по местам. Работы предстоит по горло.

Мы останавливаемся в конце коридора у окна. В руке Ермолина появляется очередная сигарета. Он открывает форточку и в образовавшуюся щель выдыхает дым. Вид у него крайне расстроенный.

– Володя, – касаюсь его плеча, – не переживай ты. Все нормально.

Дед выбрасывает в окно недокуренную сигарету и пристально смотрит на меня, потом, будто спохватившись, подталкивает в спину.

– Пошли.

Тычу пальцем в цифры номерного замка. В коридоре, прислонившись к стене и отведя в сторону прикованную наручником к стояку отопления руку, смирно сидит подавленный Макс. Прошедшие сутки его преследуют откровенные обломы, которые, в конце концов, просто придавили и сломали его. Парень уже не боец и, похоже, смирился с этим. Заходим к себе в кабинет. Краснов продолжает дрыхнуть, теперь уже развалившись на всю длину дивана. За стенкой тихо переговариваются Воробей и Петруха.

– У тебя выпить что есть? – вдруг спрашивает Дед.

– Коньяк будешь?

Ермолин морщится. Всем известно, что он терпеть не может «клоповник», так он называет коньяк, который по его убеждению воняет одноименными домашними животными.

– А, черт с ним, давай! – Володя обречено машет рукой.

Выставляю на стол бутылку. Из ящика стола достаю пластмассовые стаканчики и ставлю рядом. С закуской, правда, туговато – ее просто нет.

Звоню в дежурку. Трубку долго никто не снимает.

– Алик, вы что там, спите? – спрашиваю подошедшего к аппарату Полякова.

– Заснешь с вами, – недовольно бурчит в трубку дежурный.

– А как ты хотел? Служба, она и есть служба, как в песне поется – в дни и ночи, – назидательно говорю я.

– Чего хотел-то? Быстрее давай, а то мне оружие принимать надо.

«Как оружие? Это что получается, уже восемь часов?» – рассеянно думаю я.

– Так что надо? – переспрашивает Альберт.

– На зуб есть чего?

– Заходи.

Он протягивает мне завернутые в газету хлеб и сало, кладет сверху половину луковицы.

– Ты Ермолину про деньги напомни. Мне через час «сдаваться», – говорит он, заметно смущаясь и отведя глаза.

– Напомню, – успокаиваю его и, забрав еду, удаляюсь.

Застаю Деда, листающим документы УРД (уголовно – розыскное дело).

– Охота тебе сейчас?

– Ты посмотри, вспомнил! – глаза Ермолина радостно блестят. – Вспомнил я эту Гейнрих. Три года назад она по разбойной группе проходила. Тогда многих посадили, а она очень ловко соскочила. Вот и фотография имеется. – Володя тычет пальцем в блеклую копию формы № 1, переснятую в паспортном столе.

– Ты думаешь, реально вот по этому, – киваю на фотографию Гейнрих, – опознать кого-то?

– Реально или не реально – другой вопрос. Главное, что была она раньше в нашем поле зрения, и вычислить ее могли запросто. Ты посмотри, «поднимается», к примеру, «глухарь». Начинаешь потом разбираться, анализировать и что получается? А то, что оказывается, преступник не скрываясь рядом ходил, участковый его по несколько раз на дню видел. По приметам один в один подходил. Так нет, здесь невнимательно к фактам отнеслись, в другом месте недоработали – поленились. И вот оно – нераскрытое преступление. А ведь и бумаги в деле, что похож гражданин Иванов на предполагаемого преступника и другая информация про него имелась. Вызвали, побеседовали, выслушали липовое алиби и отпустили с миром. От стула одно место ведь трудно оторвать. Года три назад любопытный случай был. Ты, скорее всего об этом не знаешь. Слушай. Повадился какой-то проходимец женщин молодых по ночам на улицах насиловать. Сзади подскочит, за горло схватит и нагнув, свое гнусное дело делает. Потом быстренько сваливает. Сам понимаешь, с описанием внешности трудности возникли. Ни одна из потерпевших его лица не видела. Пытались отловить его на «живца». Запускали женщин – сотрудниц помоложе из числа детских инспекторов с силовым сопровождением. Мероприятие это в масштабах всего города проводилось. Результат – ноль. Как только патрулирование снимают, опять новые случаи. И во всех – никто описать не может. Потом, видимо, обнаглел он от безнаказанности и пару раз предстал в анфас. Одной даме не повезло – придушил он ее, но тогда свидетелей отыскали. Хоть ничего конкретного, но все же… А другая жива осталась и составила подробнейшее описание внешности. К тому же художницей оказалась, и со зрительной памятью у нее был полный порядок. Размножили фотороботы преступника, разослали, куда только можно. Перелопатили наверно полгорода. Не выйти на мерзавца, хоть тресни.

– И как задержали? – проявляю нетерпение.

– Очень просто. Постовые в темный дворик заглянули. Слышат в кустах шуршание. Подходят поближе, а оттуда парень выскакивает и бежать. К счастью, один из них, бывший пограничник, на службу всегда со своей собакой приходил. И ему спокойно и ей весело по ночам гулять. Так вот, если бы не пес, тот и на этот раз бы благополучно смылся. А так, собачка догнала и вцепилась в мягкое место. Потом глянули в кусты, а там девушка без дыхания лежит. Ну, его сразу доставили куда надо. И знаешь, кем оказался?… Офицером одной из оперативных служб Главка!! Вот как! Когда шумиха поутихла, разбор «полетов» проводить стали. Как в наши доблестные ряды мог затесаться такой тип? Его непосредственным и прямым начальникам крупный втык. «Так ведь не пил парень, не курил. Весь такой положительный, спортсмен. С коллегами – выпивохами не общался», – оправдывались они и разводили руками, – «кто бы мог подумать?» И тогда один очень уважаемый руководитель сказал: «Только то, что я сейчас услышал про него, должно было вас, как оперативников, давно насторожить». И ведь прав на сто процентов. Ненормально при нашей работе «тихарьком» быть. Вместе в одном котле варимся… Тот мерзавец ведь свой фоторобот при всех рассматривал. «Похож», – говорит, «один к одному я». А коллеги его, сыщики долбанные, ржут. У них, оказывается, с чувством юмора все в порядке.

– И что с ним стало? – прерываю дедовы размышления.

– С кем?

– С ментом этим – оборотнем.

– Расстреляли, – зевает Ермолин, – а что с ним еще делать прикажешь при двух трупах. «Кололся» он просто замечательно. Кстати, как не странно, менты «плывут» мигом. Профессионализм боком оборачивается. Просчитывать начинают, «грузят» себя не по делу. Вот взять, к примеру, прохиндея какого. Не судимого даже. Так тому и показания свидетелей и очные ставки – все нипочем. «Не знаю, не ведаю» и все! Ему про явку с повинной объяснять начинаешь – какая это вещь хорошая. Наказание к тому же смягчает. «Зато срок увеличивает!» – смеется, скотина, в глаза и ни в какую… И что думаешь? Выкрутится, в конце концов. По минимуму срок получит. А почему? Система такая! Вот я читал, что там у них на «загнивающем» западе, все наоборот. Если обвиняемый оказывает помощь следствию, то срок «костят» капитально. Бывает, и вовсе от ответственности освобождают.

– Так там мафия, – встревает давно пробудившийся и внимательно слушающий монолог Ермолина, Алексей.

– А у нас? Ты посмотри, что вокруг творится? – повышает голос Володя. – Человеку вечером из дома не выйти. Но при этом раскрываемость девяносто процентов. Веришь этому?.. Не реально! А отчеты липовые там, наверху, на ура проходят. И это в масштабах страны. Тишь и гладь. Ситуация вот такая! – Дед поднимает большой палец. – А почему? А потому, что никому, похоже эта самая раскрываемость не нужна. Политикой это называется! Пусть у них убивают, грабят, насилуют на каждом углу. А у нас общество другое. Все спокойно и законность торжествует. Мы к светлому будущему плывем. И никто встречным курсом пароходу этому не идет. Раздавит, подомнет к … матери. Вот поэтому Соков тебя, Леха, и его, – указывает на меня, – материалы «жать» заставляет. А не заставит, иметь его будут те, кто выше сидит. А уж тех, если они не поимеют Сокова за то, что он своевременно вас не поимел, будут иметь, но уже в извращенной форме, те, кто еще круче! Понятна пирамида?