Внезапно пришло осознание, что мне плохо. Симптомы были те же самые, что во Флоренции, – слабость, головокружение.

Во рту пересохло, я сильно вспотел; тело вдруг отяжелело, суставы расслабились, и я провалился в сонливость. Голова моя откинулась назад.

Издалека до меня донесся голос баронессы. Неужели она зовет меня со второго этажа дома? Я чувствовал прикосновение ее рук к моему лицу, ее дыхание у меня на щеке.

Но у меня не было сил ответить.

Я проснулся на кровати в незнакомой комнате со стенами лавандового цвета. На мне была надета старомодная мужская рубашка.

Из окна открывался прекрасный вид на горы. Был день, ярко светило солнце.

Я подумал, что просто слишком долго спал, но когда провел рукой по подбородку, то обнаружил довольно-таки отросшую щетину. Я посмотрел на свои руки: ногти были коротко острижены.'Кто-то снял с меня часы. Так сколько же времени я провел в этой постели?

Баронесса, сидя возле моей кровати, читала роман Генри Джеймса. Я какое-то время рассматривал ее, потом спросил, где я. Звук моего голоса заставил ее вздрогнуть. Она отложила книгу и с улыбкой сказала:

– Вы до сих пор в шале «Ландифер».

– И как долго я здесь?

– Скоро неделя, мсье Бутар.

– Неделя! – воскликнул я и снова потрогал свой заросший подбородок.

– Знали бы вы, как я испугалась, когда вы потеряли сознание в гостиной! А когда пришли в себя, выяснилось, что вы потеряли память! Но теперь, спасибо Господу, вы снова с нами, мсье Бутар.

– Можете называть меня Брюс.

Она качнула густыми седыми волосами.

– Договорились. Мне это будет приятно. Я привязалась к вам за время, пока ухаживала за вами днем и ночью, как мать. Но и вы зовите меня Пандора… – Собственное имя она произнесла с огромным удовольствием.

– Пандора, вы можете объяснить, что со мной?

– Ваш многоуважаемый профессор говорит, что у вас новый кризис отторжения, более сильный, чем предыдущий. Вам нужно еще какое-то время побыть в постели, принимать лекарства. Потом вас перевезут в Париж. Профессор распорядился, чтобы вы пока оставались здесь. Он ежедневно общается с доктором Надельхоффером, моим личным врачом из Клостерса, который каждое утро приезжает вас осмотреть. Так что вы в надежных руках. Признайте, гораздо приятнее находиться в комфортабельном шале, нежели в клинике!

Я воспринял новости со смирением. Баронесса права: в ее доме мне гораздо лучше, чем в больнице. Но я очень соскучился по Жозефине. И по Матье тоже.

Мой желудок издал недвусмысленное урчание. Баронесса приподняла бровь.

– Вы голодны, Брюс? Не желаете ли отведать борща?

Она с легкостью произнесла это незнакомое для меня слово и улыбнулась, констатировав мое смущенное молчание.

– Это русский суп с капустой и свеклой, – пояснила она. – Долорес прекрасно его готовит.

Баронесса нажала на кнопку маленького пульта дистанционной связи, который лежал на ночном столике.

– Так я зову Долорес. Она постоянно носит при себе особый прибор, он вибрирует, когда я нажимаю кнопку. Если она вам понадобится, вы теперь знаете, что делать.

Через минуту на пороге комнаты появилась Долорес. Баронесса знаками объяснила ей свою просьбу, та кивнула и удалилась.

– Она скоро принесет вам поесть. А пока отдыхайте, набирайтесь сил. Скоро позвонит Жозефина. И ваш сын тоже. Они будут рады наконец поговорить с вами.

Из зеркальца, которое мне дала Пандора, на меня смотрел незнакомец – исхудавший, с болезненным лицом, наполовину заросшим бородой с большим количеством седины. После полудня приехал доктор Надельхоффер. Осмотрев меня, он сказал, что мое состояние внушает ему серьезные опасения и он предпочел бы отправить меня в клинику, в Давос. Однако баронесса была категорически против. «Любое перемещение в таком состоянии – большой риск. Профессор недвусмысленно дал это понять! Я сама о нем позабочусь! Я настаиваю!» – такими были ее слова.

Мне уже нечего было стесняться перед этой женщиной. Каждое утро приходила сиделка и помогала мне справить естественные нужды под строгим присмотром баронессы, которой был теперь знаком каждый сантиметр моего изнуренного болезнью тела. Неужели вид моих обнаженных чресл напоминал Пандоре о проказах молодости? Временами мне казалось, что я недалек от истины. Иногда ее рука задерживалась на моем теле, и этот жест был не только ласковым, но и собственническим. Она редко выходила из моей комнаты.

Мое состояние можно было назвать стабильным. Я постоянно ощущал усталость, мне было тоскливо, я спал дни и ночи напролет. Долорес расстраивалась, унося обратно в кухню подносы с изысканными кушаньями, к которым я едва притронулся. Встревоженная баронесса не знала, что еще придумать, чтобы заставить меня улыбнуться. Она ставила мне Моцарта, читала поэмы Бодлера, показывала старые альбомы с пожелтевшими фотографиями, на которых была запечатлена на пляже Мирамар в Биаррице. Но даже вид Пандоры в купальнике не мог вывести меня из состояния оцепенения. Шли дни, и я погружался в состояние непрерывной летаргии.

В один из дней мне почудилось, что телефон звонит слишком часто. Не покидая ватного туннеля, в котором я обретался, я догадался, что происходит нечто необычное. Баронессе не сиделось на месте, и выглядела она беспокойнее обычного. И вдруг на мою руку легла чья-то рука. Знакомый голос заставил меня открыть глаза.

Матье! Он смотрел на меня и улыбался. На лице его читалась тревога.

– Мне хотелось сделать вам сюрприз, – пояснила Пандора. Матье не сводил с меня глаз. За эти несколько недель он изменился, но я не мог представить, что послужило тому причиной.

– Баронесса Ландифер оплатила мне дорогу в оба конца. Я прилетел самолетом, – сказал он. – Согласился, не раздумывая ни секунды. Я все ради тебя бросил, даже подготовку к экзаменам!

Баронесса вышла со словами:

– Думаю, вам много нужно сказать друг другу.

– Это правда. Жозефина ничего не захотела мне рассказывать.

Я смотрел на сына, не помня себя от счастья. Как мне его не хватало! Я почувствовал, что снова возвращаюсь к жизни.

– Знаешь, а борода тебе идет! Я хочу забрать тебя в Париж. Ты здесь не останешься. Жозефина волнуется, говорит, что баронесса не хочет тебя отпускать. – Матье понизил голос. – Какая женщина эта баронесса! Наверное, в молодости она была бомба! А это шале! Роскошное место! Как ты с ней познакомился? И почему ты оказался тут, когда тебе стало плохо?

– Это из-за Констанции Деламбр. Матье удивленно вскинул брови.

– Из-за Констанции Деламбр? Это одна из твоих давних подружек?

– Она для меня больше чем подружка.

– А Жозефина об этом знает?

– Разумеется.

– И не ревнует тебя?

– Совершенно.

– Странно…

Мои ответы его озадачили.

– Констанция живет в этом доме, с баронессой?

– Уже нет.

– Так где же она?

– Она умерла.

Матье смотрел на меня с изумлением.

– У Констанции было сердце, – сказал я, сделав ударение на последнем слове. – Сильное и пылкое сердце.

Сын молча смотрел на меня. Потом вдруг вскочил на ноги.

– Ее сердце! Твой донор! У тебя теперь ее сердце! Женское! Это невероятно…

– Когда окажешься в гостиной, посмотри повнимательнее на небольшой портрет наддиваном. Я хочу рассказать тебе историю этой картины и историю Констанции. Кто знает, может, ты сможешь мне помочь. Придвинься ближе и слушай…

Матье лег рядом со мной. Когда я закончил свой долгий рассказ, он привстал на кровати. Мой сын был в восторге. Поразительная история! Нужно во что бы то ни стало сделать так, чтобы баронесса согласилась провести экспертизу портрета!

– И, если возможно, это надо сделать, пока я здесь, – сказал я.

Матье спрыгнул с постели. И только сейчас я заметил, что на нем нет очков, да и волосы подстрижены короче обычного. Вот почему мне показалось, что в нем что-то изменилось.

– Что скажешь? – спросил он. – Я сходил к парикмахеру, а окулист прописал мне контактные линзы.