Лиза заглянула в кабинет только чтобы сказать «добрый день» и вновь скрылась на кухне. Там и гремела дверцами и посудой. Кажется, они с Келдышем все-таки очень похожи…
Агата робко пристроилась с краю стола и принялась щипать пирог. Аппетита у нее не было. Совсем. Игорь в комнате разговаривал с кем-то по телефону. Агата поглядывала на сновавшую по кухне Лизу — та не присаживалась ни на секунду: терла, резала, жарила, усердно намывала посуду, и на Агату не смотрела.
— Знаете… — тихонько сказала Агата. — Игорь ко мне не… пристает. Правда.
Лиза, не оборачиваясь от мойки, отозвалась сухо:
— Очень на это надеюсь. Только и ты его давай не провоцируй. Не маленькая уже, взрослая девушка, должна соображать, что к чему.
Агата принялась тереть ладонью щеку — чтобы скрыть предательский румянец. А попросить себя поцеловать — это провокация? Наверное… Игорь ведь вовсе не собирался ее целовать, это она на него… хм, набросилась?
Ну да, а он так сильно отбивался…
Ей казалось, что она нормально — ну, относительно нормально, пару часов все-таки! — выспалась и не ожидала, что уснет, едва прислонившись к спинке дивана.
Разбудили ее, кажется, прямо тут же, выдернули из теплого сумрака сна, и еще не раскрыв глаза, она начала плакать:
— Ну дайте же мне поспать…
— Вам больше нельзя!
Агата разрыдалась. Она совершенно не могла остановиться — рыдала и рыдала в голос.
— Но я больше не могу! Не мо-гу, понимаете? Я хочу спать… я умру, если не посплю еще… хоть немножко!
Ей было очень жалко себя, очень обидно — ведь они-то с Борисом спят, сколько им влезет, а она только уснет, как ее тут же расталкивают! Казалось уже (а, может, и не казалось?), что люди из ее снов — давно не существующие, но все еще живущие — теперь легко преодолевают прозрачную, совсем истончившуюся границу реальности, и ходят, говорят, двигаются вокруг. Если это не сумасшествие, тогда что? Еще немного и они заполонят все пространство вокруг. Или она станет такой же — никому не видимой, никому не слышимой; тенью, не знающей, что она уже давно умерла…
Все это — всхлипывая, подвывая, захлебываясь — Агата попыталась объяснить стоявшему перед ней Келдышу. Наверняка он ничего не понял — кроме того, что она очень-очень-очень хочет спать. Наконец Агата стихла. Села прямо, вытирая нос и глаза. Сказала, глядя в сторону:
— Извините. Я не… не хотела.
Келдыш протянул ей платок. Присел на край дивана, облокотился о колени, рассматривая пол под ногами. Лица его Агата не видела.
— Что, совсем уже нет сил терпеть?
Агата вздохнула. Ее било дрожью — и от слез и от недосыпания.
— Я попробую… только спать хочется. Очень.
— Мортимер. Вам нельзя видеть сны.
— Да. Вы говорили…
А, может, вы ошибаетесь. Может, Осипенко права хотя бы в этом… Агата увидела, как куратор двинул лопатками: точно он отвечал ее мыслям, а не ее словам.
— Ну хорошо, поспите еще немного, — сказал Игорь. — Я посторожу вас.
— И разбудите снова?
— Разбужу, — сказал он.
Поднял голову и встретился взглядом с сестрой, стоявшей на пороге.
— Игорь, — тихо сказала Лиза.
Келдыш вновь уставился в пол. Посидел молча. Неожиданно резко — даже диван качнулся — поднялся и вышел. Когда Агата вновь открыла глаза, он уже стоял над ней с трубкой телефона. Слушал длинные гудки и смотрел в стену. Когда кто-то отозвался, сказал кратко:
— Я согласен.
И положил трубку.
Глава 8
Ловушка
…Люди теснили Келдыша — медленно, настороженно — они словно не хотели, чтобы началась драка, и одновременно были готовы ее начать. Келдыш говорил им что-то сердитым голосом, до Агаты доносились только отдельные слова:
— …поговорить… ну поговорить-то можно? Да пусти ты меня… руки, руки, говорю!
— Игорь, успокойся. Подожди, не вмешивайся. Игорь…
Агата смотрела на них, цепляясь за косяк двери. Кто-то пытался разжать ее пальцы — она уже не обращала внимания, кто. Она почему-то начала очень четко видеть и лицо Келдыша и лица тех, кто его удерживал, — точно всех обрисовали жирным карандашом. А ведь очки валяются где-то под ногами, еще и разбились наверняка, вспомнила она. И забыла. Зачарованно глядела, как люди наливаются изнутри цветом: больше всего было красного («огневики», шепнула память), серебристого и золотого («металяшки»). Наверное, в боевые маги набирают именно из этих Стихий. Димитров тоже собирался стать Бойцом…
Кто-то из них толкнул сильнее — над плечами и головами взметнулась рука Келдыша. По ней бежала красная волна со слепящими высверками белого. Он заражен и ее, мортимеровской магией. Не стоит им драться с ним. Не надо…
Кажется, его все-таки ударили, потому что Игорь охнул. Агата отпустила косяк и шагнула вперед.
— Стойте, — сказала.
Почему-то все ее услышали. И даже послушались. Жесткие пальцы, удерживающие ее, соскользнули с плеч — или она их попросту стряхнула? Люди оглядывались на Агату — и так замирали. Некоторые начали отступать, и в просвете между ними она увидела Келдыша. Он был цел и невредим, но очень зол и оттого внутри него крутилось и раскалялось жаркое пламя. Буро-грязные пятна, которые она когда-то видела… в Котле? плавились и сгорали в этом огне.
— Агата, — сказал он. Имя так ударило по ушам, что в голове у нее плеснуло болью. И рассыпалось эхом: Ага-та… та-а… а-а-а!..
Вокруг крутились разноцветные прозрачные вихри — чужие эмоции — поднимались и опадали. Бойцы выставляли перед собой щит: тот тоже мерцал и беспрерывно менял окраску, словно они колебались, какую защиту лучше использовать. Теперь Агата поняла, почему Димитров решил, что плохо видит — зрение волшебников очень отличается от зрения обычного человека. Им, наверное, даже не надо догадываться, что чувствует собеседник, это просто видно. Сейчас магов окружал страх. Сосредоточенное собирание силы и одновременно неуверенность, что эта сила поможет им выстоять… против чего?
Против кого?
Агата повернулась. Техник маячил где-то вдалеке, в его вскинутой руке сиял измеритель чего-то там где-то там… Осипенко же стояла совсем рядом. Глядела на Агату неотрывно — точно впитывала, всасывала ее широко раскрытыми глазами. Черно-синяя… Больше черная. Так она, оказывается, водяная. Неужели Зигфрид тоже станет таким, когда вырастет?
Ее имя вновь рассыпалось вокруг них долгим эхом, разрывая сети, которыми пыталась опутать ее Осипенко; лопавшиеся нити звенели, точно гитарные струны. Келдыш освобождал сейчас Агату, как она когда-то — Магию, запертую в Котле.
…Игорь шел к ней очень медленно: кажется, он движется против сильного течения, которое в любую секунду может сбить его с ног. Вслед ему неслись предостерегающие возгласы. Протянул руку, но не дотронулся — как будто между ними была прозрачная стена, а он все пытался и пытался коснуться Агаты. Даже пальцы дрожали от усилий.
— Агата, — вновь сказал он, и на этот раз ее имя прозвучало песней — ей даже понравилось. — Не надо!
Чего — не надо?
— Пожалуйста…
Агата шагнула-качнулась к нему навстречу. Прозрачная стена между ними треснула, разбилась, осыпалась с оглушительным звоном, слышным только им двоим. Келдыш поддержал ее, пошатнувшуюся, за локти. Агата заморгала, прогоняя мешавшую нормальному зрению радужную пленку.
— Что… не надо?
Игорь молчал. Люди — обычные люди — за его спиной, застывшие в странных напряженных позах, выпрямлялись, оглядываясь с недоумением и облегчением, обменивались короткими возбужденными фразами.
— Что вы наделали?! — резким голосом спросила Осипенко над самым ее ухом. — Мы же были так близко!
Келдыш криво улыбнулся:
— Близко — к чему?
Нона резко махнула рукой, точно бросила в него что-то и развернулась к технику:
— Ну, что там?
— Зашкалило, — доложил он издалека, глядя на Агату странно… с опаской? Агата уже начала жалеть, что то, второе, магическое, зрение внезапно исчезло. Тогда все казалось таким ясным и понятным. А теперь рядом стоит Игорь, держит ее за локти, усмехается в лицо Осипенко — и не понять, чего он, и все, кроме ДМН, так испугались.