— Нет. Должен тебя разочаровать, — со вздохом сказал отец Валентин. — Дом и земли тебе не принадлежат. То есть, ты и твои потомки могут тут жить, но продать имение ты не можешь.

— С какой стати?

— После смерти последнего сына Уотерфолл переходит в собственность Святой Католической церкви.

— О, Господи! Чего я ещё об этой семье не знаю? Какие ещё скелеты хранятся в шкафах этого дома?

— Ты, наверное, невнимательно слушала то, что рассказывала тебе Энн. Кроме Джона, в семье было трое сыновей. Старший, Александер, и второй, Роберт, уже умерли. Оставались третий, Тимоти, и собственно, твой муж, Джонатан. Но Тимоти принял сан. Стало быть, после смерти троих сыновей, остаётся четвёртый. Священник.

— А почему я никогда не слышала об этом брате?

— Джон не хотел об этом распространяться, — уклончиво ответил отец Валентин.

— То-есть, это он наследует Уотерфолл и передаёт его в дар святой Церкви? Очень мило…

— Таков закон.

— … и согласно этого закона я ухожу из дома голая и босая?

— А ты точно решила уйти? Габриэла, это чистое безумие. Поверь, даже если у твоей дочери, не доведи Всевышний, был бы горб, один глаз и бородавка на пол-лица, она всё равно была бы желанной невестой. Ты легко найдёшь ей жениха. Да, я согласен, сэр Томас Бладнайф — не самый удачный вариант, и лично я не рискнул бы продать ему даже свою собаку, но ведь он не один на свете. В конце концов, может тебе стоит поехать ко двору и уж там…

— Нет, только не это! Я уже решила…

— Даю тебе время подумать.

— Я подумаю…

— Ну и славно!

— …и подумаю о том, что я смогу продать, что бы этому неизвестному брату-священнику досталось как можно меньше.

— Ты так его ненавидишь?

— Ненависть — это, конечно, перебор, но и любить мне его тоже не за что. А вы уверены, что он ещё жив?

— Абсолютно, — с грустной улыбкой сказал отец Валентин.

— И в любой момент может вышвырнуть меня из моего дома?!

— Нет. Если ты здесь живёшь, даже оставаясь незамужней вдовой, нет. Но продать дом другому ты не имеешь права. Вот так.

— Стало быть, расклад такой: либо я живу здесь в ожидании того, что мою дочь сожгут на костре за то, что она не такая, как все, либо спасаюсь бегством… в чём мать родила, так?!

Габриэла вскочила с изгороди, на которой они сидели, и принялась ходить туда-сюда, чтоб немного успокоиться и переварить ту информацию, которую так щедро вывалил на её многострадальную голову добрейший отец Валентин.

— А с чего ты взяла, что Юджинию обязательно…

— Да потому что! Знаю и всё! И не останусь тут ни дня лишнего. Хотите, чтоб я отдала всё церкви? На здоровье! Так уедем. В крайнем случае… О-о-о! — Габриэла остановилась, подняла указательный палец и просветлела лицом. — А у нас же ещё один дом есть! Приданое Юджи! Он не такой шикарный, но хоть что-то за него я получу. Всё ж не с пустыми руками…

Отец Валентин сидел с печальным видом, теребя уголок молитвенника.

— Габриэла… сядь.

— Что ещё? — Габриэла присела рядом и заглянула в глаза священника. — Чем ещё обрадуете, отче? Ещё что-нибудь, от чего я и упасть могу?

— Ты спрашивала, точно ли я знаю, что брат Джона жив. Точнее не бывает…

Габриэла молча ждала продолжения фразы. Отец Валентин вздохнул и отчётливо произнёс:

— До принятия сана меня звали Тимоти Сент-Джон Уотерфолл.

Повисла тишина, только птицы шуршали и чирикали в листве кладбищенских деревьев. Когда к Габриэле вернулся дар речи, она глупо захихикала.

— Ха… ха-ха… Вот это да! Так вы брат Джона?!

Священник кивнул.

— Что же вы раньше не сказали?!

— А зачем? Никто не думал, что тебе придёт в голову уезжать. А для слуг я был их пастырем, не им рассуждать, кто я такой… был раньше. В монастырь меня отдали лет семи, сейчас мне сорок два… Никому не приходило в голову сравнить того белобрысого мальчугана и меня, даже пятнадцать лет назад!

— Теперь понятно. Ну что ж… значит, теперь Уотерфолл ваш… а вы, в свою очередь, отдаёте его церкви. Ну да, оно понятно… Из сельского священника станете каким-нибудь епископом! Ладно, так уж и быть… А я всё равно ни дня тут не останусь. Дочь мне дороже груды ваших фамильных камней!

Отец Валентин встал. Габриэла тоже поднялась и стряхнула с подола травинку.

— Габриэла… Спасибо. Ты избавила меня от очень некрасивого поступка. И давай оставим наш разговор в тайне. Я связан клятвой о тайне исповеди, а вот тебя просто, по человечески, прошу: никому ничего не говори. И потом… Можешь забрать всё, что потом сможешь продать: драгоценности, скот… А от себя я тоже кое-что добавлю. Об этом только я и Джон знали. Ты ведь сама знаешь, кем был твой муж до возвращения в Уотерфолл. И он сам сказал тебе о том, что я был с ним на их острове. Он хотел обвенчаться с тобой по всем законам, для этого специально украл именно меня, привёз туда, но тебя уже не нашёл. Тогда он вернулся сюда, продал свой корабль, всю свою добычу, распустил команду…

— Так это всё-таки его драккар я тогда видела… — вздохнула Габриэла. — Мне сказали, что его продал молодой мужчина в сопровождении священника. Ясно… Теперь ясно. Точно! — Габриэла прищёлкнула пальцами. — Он знал этого хитрого Иезекиля, как же я сразу не догадалась! Это ему он продал драккар, это вы тогда были с ним! Надо же!

— Да, я помню его. Но разговор не об этом. Джон припас кое-что…

— Даже так? И много там?

Священник улыбнулся.

— Много. Очень много. За те годы, что вы прожили вместе, Джон смог потратить меньше половины…

— А я ничего не знала… Хотя еле-еле хватало на жизнь.

— Не жадничай. Джон берёг это детям. Но раз Тристан умер, а вы собрались уезжать… Оно всё твоё. И знаешь, Габриэла… Куда бы вы не приехали, постарайся выдать Юджинию замуж, и поскорее. У твоей дочери теперь очень большое приданое. С таким можно замуж даже за герцога. Ещё и поторговаться. Теперь иди, собирай вещи. Я принесу обещанное завтра утром. И храни тебя Господь, жена моего бедного младшего брата. Знаешь, Габриэла, ты была ему очень хорошей женой. Он очень любил тебя. Я-то знаю. С тобой наш бродяга Джон действительно был счастлив.

Отец Валентин поцеловал невестку в лоб и перекрестил.

— Иди… и храни тебя Господь.

А вот Юджи была не в восторге от идеи матери.

— Как? Бросить всё?! Уехать?! Не поеду никуда!!!

— В таком случае, ты предпочитаешь выйти замуж за сэра Томаса Бладнайфа? Пожалуйста! Может, хоть он выбьет дурь из твоей взбалмошной головы!

— За этого старого козла? Да ни за что!

— Тогда выбирай. И скажу, что выбор у нас обеих небогат: либо мы тихо уезжаем, либо… Ты замуж за старого козла, не за одного, так за другого, а я с сумой по миру!

Юджи призадумалась.

Ранним утром Габриэла и Юджиния выехали из Уотерфолла. Из всех благ, накопленных за пятнадцать лет, Габриэла взяла только несколько смен белья и платьев, одеяла и сумку Катлины. Словом, то, что можно унести в руках. Юджи, среди прочего, взяла короткий лук, с которым не расставалась, если не считать её пребывания в монастыре, и свою простую, напоминавшую мужскую, одежду. Но самое главное их богатство лежало в потайных карманах особого пояса, сшитого Габриэлой на "скорую руку ": несколько золотых слитков, камни, кольца и броши из драгоценностей матери Джона. Демонстрировать свой клад Габриэла никому не стала, как не стала посвящать в эти дела Юджи. На дорогу им двоим вполне хватит и наличных денег, в порту она продаст лошадь и повозку. А там поглядим… Отец Валентин не солгал, сумма была огромной. Только одно ожерелье попросил себе честный священник:

— Если можно, я оставлю это себе. Его подарил мой отец моей матери перед её смертью. Ивонне тогда было девять, Маргарите шесть, а Джону четыре года… Почти сразу же я был отправлен в монастырь, — отец Валентин погладил пальцами тяжелую серебряную цепь с кусками необработанного янтаря, словно она была живая. — А мама провожала меня, и на ней было это ожерелье. И желто-зелёное платье… Это то немногое, что я помню о них.