— Сударыня, пришло время поговорить начистоту. Согласны ли вы отдать мне свою дочь?

Габриэла еле сдерживалась, чтоб не наговорить ему грубостей и не вытолкать взашей из дома. Кто знает, не навлечёт ли это ещё больших бедствий? Вместо этого, продолжая мило улыбаться, Габриэла томно вздохнула и принялась разыгрывать комедию, только чтоб не дать определённого ответа:

— О-о, сударь, это большая честь для нас… Но я хотела бы попросить вас о небольшой отсрочке. Я думаю, что через два… нет, через три месяца мы сможем принять ваше предложение и…

— Ну что вы, сударыня! Я готов обвенчаться с вашей дочерью хоть завтра!

"Завтра?! Господи, не-е-е-е-ет!!! Только не это!!! "

— Завтра? О, сударь, боюсь, это невозможно! Приезжайте через три месяца и тогда мы встретим вас достойным образом!

Чего стоило Габриэле уговорить сэра Томаса подождать со свадьбой, знает только она! Подливая вина в его кубок, она жаловалась на погоду, на неурожай, на нехватку денег, на неготовность приданого, на занятость, на чуму… Когда он всё-таки захмелел и согласился подождать два месяца, Габриэла мысленно возблагодарила Господа и всех Его Святых!

Гости расположились на ночлег в зале. Их пьяный разгул был слышен даже в комнате Юджи, куда Габриэла и обе их служанки перебрались на одну ночь: кто знает, что на уме у этих благовоспитанных господ?!

Утром гости уехали, даже не соблаговолив попрощаться с хозяйкой. Габриэла не ощущала особой потери от невежливости сэра Томаса, а вот две девушки-служанки в слезах пожаловались хозяйке, что…

— А-а-а-а……….мать!!! — Габриэла со злости швырнула в стену попавшуюся под руку глиняную тарелку, сопроводив сей жест крайне нецензурной фразой. Девушки испуганно шарахнулись от хозяйки и кинулись собирать осколки. Габриэла подошла к девушкам, подняла обеих с колен, велев сесть на лавку и подождать здесь. Пройдя в свою спальню, она отодвинула один из камней в стене, где со времён постройки дома Уотерфоллов был оборудован тайник. Там лежали её скудные доходы и кое-какие документы. Тяжёлый камень с трудом поддался и на глаза Габриэле попалась маленькая шкатулка. Та самая…

— О-о, а я-то про тебя и забыла… — пробормотала Габриэла, открывая шкатулку и доставая оттуда Знак на цепочке. — А может, это и в самом деле выход?!

Она покачала в руке Знак, полюбовалась камушком, потом достала тонкую цепочку с кулоном Триса, улыбнулась сувенирам из далёкого прошлого и снова убрала их в шкатулку. Из тайника она взяла две серебряных монеты, потом пересчитала золотые и передумала. Взяла золотые, закрыла тайник и спустилась вниз.

Девушки-служанки всё также испуганно жались на лавочке. Габриэла взяла по монете и отдала их несчастным:

— Вот. Я думаю, имея такое приданое, вы сможете найти себе не особо разборчивых женихов. Ступайте.

Девушки ушли, а Габриэла села на своём любимом месте у окна и стала смотреть вдаль, на поля.

"Всё! Теперь точно придётся уезжать! У нас два месяца… за это время надо продать поместье и бежать. Легко сказать! Впрочем… кто у нас соседи? Если обратиться к ним? Может, их заинтересует возможность расширить свои земли? Сегодня же пошлю Фольвика с письмом. Кто-нибудь да купит! "

Она повернулась и направилась к дверям. Обдумывая по дороге текст будущих писем, она вышла на свежий воздух, вдохнув его полной грудью. После визита сэра Томаса стены стали давить на неё, а уютный прежде дом стал казаться ей теснее монашеской кельи. И посоветоваться, и найти утешение было не с кем. Тот, кто мог помочь и ободрить, кто бы смог ей сейчас помочь, вот уже год, как был на кладбище. Туда она и отправилась. Там можно было поговорить слух, словно тот, к кому она обращалась, мог её услышать. Габриэла долго плакала возле могил двух дорогих людей… но они останутся здесь навсегда, а вот ей тут оставаться нельзя.

— Джон… ты бы меня понял! Я знаю! Тристан, сынок… ты уже в ладонях Господа, там безопасно, а вот твоей сестре может быть плохо… очень плохо! Мальчики мои… Простите меня! Я должна позаботиться о дочери!

— Может, всё-таки объяснишь мне, что ты надумала?

Габриэла взвизгнула от испуга и прижала руки к груди. Ей показалось, что голос идёт из могил…

— Тьфу ты…… прости Господи! Так же и помереть от страху можно! Отче, вы так больше не делайте!

— Извини, если я тебя напугал. Просто я проходил мимо и услышал…

И тут Габриэла не выдержала. Она села на каменную ограду и разрыдалась. Отец Валентин быстро подошёл к ней и успокаивающе положил руки ей на плечи. Габриэла сквозь слёзы пыталась что-то объяснить:

— Я… я знаю, это грех… но у меня нет другого выхода! Отче, что мне делать?

— Успокойся, дочь моя, давай поговорим спокойно. Расскажи мне всё, спаси свою душу.

Габриэла подняла заплаканное лицо, посмотрела прямо в глаза священника. Потом взяла его за руку, поцеловала и перекрестилась.

— Отче, я не стану сейчас исповедоваться, как обычно. Грехи мои вы знаете, они практически одни и те же, от исповеди к исповеди. Сейчас я просто хочу выговориться. Я просто расскажу вам кое-что из своей жизни. Не как священнику. Как хорошему другу, умеющему хранить чужие тайны. Не стану рассказывать вам уж всё, как было. Эти подробности никому не нужны, они всё только запутают. Скажу главное. Даже Джон, — она оглянулась на кладбище, — не знал всех подробностей.

— Ты что-то скрывала от мужа?

— Нет, просто я попросила его не спрашивать меня о том, откуда у меня ребёнок. От разглашения этой тайны мы обе можем сильно пострадать.

— И он не спрашивал?

— Джон умел хранить тайны. Хотя и у меня взамен тоже была тайна, и если бы я её открыла, пострадал бы сам Джон. Ну, вы-то понимаете, о чём я… вы и сами там побывали, всё сами видели…

Священник кивнул, расправил ризу, сел рядом и приготовился слушать дальше.

— Так вот. То, где и как мы познакомились с Джоном, вы знаете. Как потом мы с ним встретились, тоже. А вот где я была всё это время, я не расскажу никому. Кроме моей дочери, да и то, не сразу. Она ещё не готова принять эту правду. Дело в том, что… до встречи с Джоном я не была замужем. Документы о браке липовые, только бумага о смерти некоего Зильберштерна настоящая. Её прислали потом, когда он уже умер. Джон это сразу понял. Так что моя дочь — самая настоящая бастардка. Радует одно: её отец — я имею в виду, настоящий отец, был принцем крови. Его отец… ну, можно сказать, тамошний король. Он и в самом деле хотел на мне жениться, даже уговорил своих родных… но не судьба. Его убили до нашей свадьбы. И я сама закрыла ему глаза. И видела, во что превратилось его тело — сплошная кровавая рана. Но я — всего лишь слабая женщина, отче. А в то время была ещё и молоденькой и глупой. Я согрешила с ним и, как результат — Юджи. И когда я думаю о том, что нас ждёт здесь, мне становится страшно. Поэтому я хочу продать Уотерфолл и уехать. Навсегда.

— Куда же ты поедешь?

— Туда. Я надеюсь, что его родные примут если не меня саму, то его дочь. Дело в том, что она с каждым днём всё больше и больше становится на него похожей. И именно этого я больше всего боюсь.

— Почему же ты думаешь, что здесь ей будет плохо?

— Я знаю. Просто знаю и всё. Материнское сердце, если хотите, подсказывает.

Священник молчал. Ему приходилось выслушивать и не такое. Но эта женщина, ради которой его младший брат пошёл на преступление против самой Церкви, когда решил обвенчаться на своём острове по всем христианским законам… Когда хранил её тайну, говоря всем любопытным, что она — вдова… Что ж, если Господь не покарал их всех за такую страшную ложь, значит на то — Его воля, и кто он такой, чтобы решать иначе? Но вместе с тем… Узнай об этом архиепископ — одной епитимьей не отделаешься. Тут уже судом пахнет!

— Габриэла… — Отец Валентин решил рассказать ей всё. Джон уже мёртв, ему всё равно. А вот ему ещё жить. — Видишь ли… ты не имеешь права на этот дом.

— Как это? Я — вдова его владельца, он мой.