– Ты там с кем-нибудь встречалась?
– Нет.
– Кто-нибудь заранее знал о твоей поездке?
– Нет.
– Кто-нибудь мог предположить, что ты туда поедешь?
– Нет.
– Вспомни хорошенько, – профессионально мягким тоном, таким, каким он выспрашивал бы у больного симптомы болезни, продолжал допрашивать её Готье, – возможно, если ты планировала поездку заранее, то ты могла…
Этьена отрицательно качнула головой.
– Нет…
– Думаешь, нам его подсунули? – став непривычно серьезным, Симон попытался медленно, по-взрослому изучить лицо лежащего на кровати мужчины.
– С таким-то ранением?!.. – удивленно подняла брови Мадлена.
– Могли промахнуться…
– Нет, – поддержал жену Гаспар, – если бы его хотели внедрить к нам, то не стали бы так рисковать. Стрелять по туловищу слишком опасно, да и процесс выздоровления затягивается. В такой ситуации целились бы в мягкие части…
– А они у него есть? – с шумом выдохнув носом воздух, облегченно подъязвил Симон, – лично я, пока тащил, не заметил. И вообще, – он сунул руки в карманы и решительно развернулся лицом к брату, – что ты к ней привязался? Бошей потрепала? И правильно! Давно пора, а то сидим здесь…
– Заткнись… – раздраженно скривился Гаспар, – тебе бы только…
– Что, только? – чувствуя, как от возбуждения начинают мелко дрожать пальцы, Симон сжал их в кулаки и поддался вперед, уже готовый в любую минуту вскочить на ноги, – сидим здесь, как крысы и воображаем, что мы кому-то нужны!
– А ты что предлагаешь?! – точно также развернулся к нему Гаспар, – лезть всем на крыши и стрелять в бошей?
– Хотя бы!
– Один уже полез! – Гаспар зло кивнул на кровать, – идиот! По-идиотски подставил и себя и…
– Да тише вы! – Мадлена чуть ли не силой втиснулась между ними и укоризненно посмотрела на мужа, – вы что?…
– Извини, – остывая, растерянно пробормотал Гаспар, – с этим кретином…
– Перестраховщик…
– Хватит, – склоняясь над кроватью, оборвала спор Мадлена.
Женщина легким профессиональным жестом коснулась пульса на запястье мужчины, затем поправила шнур, по которому от прозрачной груши-капельницы к запястью поступал раствор.
Симон отвернулся к окну и забарабанил ногтем по стеклу.
Мадлена поправила одеяло, вернулась на свое место и села, спокойно сложив на коленях руки. Гаспар облокотился спиной о стену, сжал в горсти подбородок и сморщился.
– Тебя что-то беспокоит? – наблюдая за мужем, негромко поинтересовалась Мадлена.
– Да, – Гаспар перестал тянуть себя за подбородок и рассеянно потер пальцем щеку, – как-то всё слишком легко получилось.
– Это ты называешь легко? – кивнула на постель Этьена.
– Именно. Почему вам дали уйти? – не унимался Гаспар.
– Потому, – резко оборвала Этьена, – что я пристрелила офицера и пробила колесо патрульной машины, – теперь Симон изумленно воззрился на неё, – этот парень великолепно знает крыши, поэтому уйти оказалось не так сложно, как тебе кажется. Тем более, что на крыше никто нас и не искал. Но всё равно, нам повезло. Нам дико, невероятно повезло!
Выпалив единым духом эту тираду, она вытянулась в струнку и вызывающе вскинула голову.
– Ладно, – после длительного молчания как бы подвел итог разговора Гаспар, – будем думать. Я свяжусь с Жераром. Возможно, он сможет что-то выяснить. Тогда и будем решать… Где твоя машина?
Этьена назвала адрес.
– Хорошо. Я тебя туда подкину…
– По-моему, на сегодня с неё хватит, – старательно обходя девушку взглядом, решительно сполз с подоконника Симон, – машину заберу я.
– Хорошо. Если всё спокойно, пригонишь машину сюда… сразу не подходи, покрутись вокруг, проверь, не следят ли за машиной…
– Не учи ученого… – обиженно засопев, оборвал его Симон.
– Тогда на сегодня всё, – Гаспар устало встал, – пошли.
Вечером в комнате опустили шторы и включили настольную лампу, приглушив её яркость большим розовым шарфом.
На кровати, укрытый по грудь одеялом, неподвижно лежал обмотанный бинтами Доре. Черты его лица осунулись и затвердели, губы сжались, четко прорисованные брови надломились и опрокинулись к переносице. Руки поверх одеяла безвольно вытянулись вдоль корпуса. К правому запястью присосалась тоненькая гибкая трубка капельницы.
Рядом, в придвинутом к кровати кресле уютно расположилась Мадлена. Свет несколько раз мигнул и стал медленно гаснуть. Мадлена растерянно оглянулась, но в комнату уже входила Этьена.
– Опять электричество отключают.
– Да. Почти каждый вечер одно и то же.
Этьена переставила еле горящую электрическую лампу на подоконник, принесла из гостиной керосиновую, зажгла и установила на тумбочке.
– Тебе что-нибудь принести?
Мадлена отрицательно качнула головой, отложила книгу и приглашающе подвинулась. Этьена присела рядом.
– Наверное, эти кресла были рассчитаны на необъятных мужчин.
– Наверное… или на дам в кринолинах.
Несколько минут они молчали, рассеянно слушая еле слышное тиканье часов, висящих на стене в гостиной. Звук первого удара слегка отличался по тембру от второго, поэтому каждый раз казалось, что, выдохнувшись на первом, часы ни за что уже не одолеют второй.
– Очень страшно было?
– Очень. Никогда ещё так не было…
Часы провалились куда-то вниз, выбрались, переползли через невидимый пригорок и опять провалились.
– Не обижайся на Гаспара. После звонка он очень испугался за тебя, – попыталась объяснить Мадлена.
– Я понимаю, – не давая ей говорить, Этьена успокаивающе положила на колено подруги руку, – он у тебя молодец. И Симон тоже. Знаешь, он на кухне целый спектакль закатил, чтобы только меня отвлечь.
– И посуду он перебил?
– Нет. Посуду перебила я. Но он постарался сделать так, чтобы я этого не заметила.
– Симон твой верный влюбленный рыцарь.
– Это пройдет.
– А если нет?
– Я старше.
– Ты всегда была старше.
Электрическая лампа загорелась сильнее, после чего опять начала гаснуть. Не поднимаясь с кресла, Этьена потянулась и выдернула из розетки шнур.
– Интересно, какого цвета у него глаза? Серые или голубые?
– Васильковые…
Мадлена удивленно покосилась на Этьену, не удержалась и зевнула, торопливо прикрыв рот ладонью.
– Ложись-ка ты спать, – устало улыбнулась Этьена.
– Но…
– Пошли, – встав на ноги, она потянула за собой Мадлену, – три часа поспишь, потом я тебя разбужу, выпью снотворное и залягу до утра.
– Хорошо, – сломленная усталостью, покорилась Мадлена, – сейчас он под наркозом. Если что…
– Я тебя разбужу. Пошли, я постелила тебе в гостевой спальне.
Этьена мягко вытолкнула Мадлену из комнаты, дождалась, пока в конце коридора хлопнула дверь, и присела на край кровати.
– Здравствуй.
Она осторожно положила поверх его ладони свою и нежно провела пальцами по коже.
– Здравствуй.
Только теперь глаза смогли внимательно изучить его лицо. Этьена потянулась вперед и легко коснулась пальцем глубоких вертикальных складок между бровями.
«Ты изменился. Постарел… нет, повзрослел, – она подняла и прижала к щеке его руку, – тогда этих морщинок ещё не было…тогда…»
Тогда была очень ранняя весна. Наперекор привычному ходу вещей, при котором за прохладным февралем обычно следовал тепловатый март, с начала марта солнце жарило уже так, что весеннее цветение растений свелось к каким-то двум-трем неделям, в течение которых Париж поочередно утопал то в солнечно-желтом море ракитника, то в лиловых волнах глициний, то в фиолетово-розовом океане декоративных слив и японских вишен.
А когда улицы устлали бело-розовые ковры упавших лепестков, в Париже зацвела сирень. Ею насквозь пропахли Елисейские поля и Большие бульвары, Монмартр и Вогезская площадь. Даже в стиснутых каменными стенами тупичках и проходах в районе улицы Муфтар, ежедневно собиравшей толпы распаренных туристов, стойкий аромат полностью заглушил запахи бесчисленных закусочных, бесперебойно снабжающих всё тех же туристов минеральной водой, колой, блинами, сандвичами, жареным картофелем, шаурмой, креветками, свежевыпеченным хлебом и хорошо выдержанным сыром, пряностями, сладостями, соленостями, копченостями, фруктами и сухофруктами. Сладкий до одурения аромат поглощал в себя всё, лишь иногда, там, где на улицу выплескивался остро-горько-колючий шквал китайских специй, пряно-сладкий воздух приобретал непередаваемо пикантный оттенок.