В поредевшей снежной мгле Арышев увидел край обрыва.

– Распадок! Ура, товарищи!

Подошли солдаты, сосредоточились у края.

В распадке лежало много снега. Арышев спрыгнул с обрыва. Утопая по пояс в снегу, пошел по оврагу. Его примеру последовали сержанты и солдаты. Все собрались в укромном месте под скалой. Здесь было тише и теплее. Пританцовывая, солдаты оживленно говорили:

– Теперь, братцы, перезимуем.

– Щец бы горячих, а то уж кишка кишке рапорт пишет.

– Давайте хоть покурим, потянем, родителей помянем, – улыбнулся Старков.

– Это можно, – поддержал Шумилов. – А то уж я подумывал, что, наоборот, родителям нас поминать придется – буран‑то взбесился.

Мало‑помалу солдаты приходили в себя: растирали лица, руки, ноги.

Под вечер буря стихла. В морозной дымке низко над степью проклевывался медно‑красный диск солнца, когда бронебойщики возвращались в гарнизон. Арышев думал, что все обошлось без последствий, однако буря сделала свое: трое солдат обморозили пальцы ног, а двое попали в санчасть с воспалением легких.

Когда Арышев доложил об этом комбату, тот с досадой сказал:

– Уж от вашей‑то роты я не ожидал такой слабой закалки. Среди спецподразделений батальона первая противотанковая ходила в передовых. И вот свалилась беда.

В эти дин в роту явился незнакомый лейтенант. Протянув руку Арышеву он отрекомендовался:

– Петлин. Из дивизионной газеты «За Родину».

Внешне он выглядел невзрачно: шинель сидела мешковато, солдатский ремень был слабо затянут. Зато речь и улыбка на лице располагали к себе, настраивали на приятную беседу.

Арышев связал появление корреспондента с неприятным происшествием в роте. Но Петлин объяснил, что хочет написать о нем очерк.

– А кто вам рекомендовал меня?

– Ваш комбат.

– Не мог он этого сделать, потому что в роте ЧП.

– Знаю. Об этом он мне говорил. Но, согласитесь, что большого преступления здесь нет.

– И все‑таки я бы хотел, чтобы вы поискали более подходящий объект, – упирался Анатолий.

Но Петлин стоял на своем.

– У вас, как сказал капитан, очень поучительные примеры воспитания подчиненных. Поэтому искать другой объект не целесообразно. Он вынул блокнот, авторучку и сел к столу. – Итак, я вас слушаю.

Анатолию не хотелось рассказывать, да и не знал он, что нужно для газеты.

– Задавайте вопросы. Что вас интересует, я отвечу.

Петлин, покручивая авторучку, говорил:

– Меня все интересует. Поэтому рассказывайте как можно подробнее, а я буду записывать, что мне нужно. Начинайте с того, как прибыли в полк, стали работать.

Скрепя сердце, Анатолий начал рассказывать, вернее, перечислять факты, сухо и сбивчиво. Он часто замолкал, ожидая, когда корреспондент запишет в блокнот тот или иной факт.

Не нравилась Арышеву такая протокольная запись – кому она будет интересна?

– Может, мне самому написать? – предложил он. – А сколько вам потребуется время?

– Дня четыре, пять.

– Долго. Нам надо в завтрашний номер. Да вы не беспокойтесь, все будет нормально.

– Боюсь, что получится скучно – вы же не даете мне рассказывать.

Петлин улыбнулся.

– Пожалуй, вы правы…

Ему вспомнился совет одного старого журналиста, что надо беседовать с человеком, не вынимая блокнота. Тогда он будет охотно рассказывать. Петлин угостил Арышева легким табачком. Рассказал анекдот. Они посмеялись. Корреспондент убрал блокнот и начал слушать.

Арышев смотрел на него, как он хмурился, настораживался, смеялся, и рассказывал с охотой. Он так увлекся, что не оставил в стороне и Незамая с Померанцевым. Но подробнее остановился на Примочкине и особенно Шумилове, на его дружбе со Старковым.

Петлин остался доволен, обещал написать поучительно и интересно.

Прошла неделя.

За это время Арышев был на трехдневных штабных учениях, дежурил по части и уже забыл о встрече с корреспондентом.

И вот ротный писарь принес из штаба батальона дневную почту. Среди газет была и многотиражка «За Родину». На второй странице Анатолий увидел очерк Петлина. Он занимал половину страницы. Начало было не новое: «У этого человека обычная, ничем не примечательная биография. До войны был солдатом, потом окончил училище, принял взвод»… Дальше рассказывалось, как взвод провалился на смотре и выявились нерадивые бойцы. Лейтенант озадачен: что с ними делать? На помощь приходят опытные товарищи. Описывались этапы перевоспитания солдат: стенгазета, комсомольское собрание, стрельбы, соревнования. В итоге взвод занимает первое место в батальоне. Лейтенанта выдвигают на должность командира роты. И вот резюме: «Арышев – офицер ищущий, одаренный. У него большое будущее».

«Ну, это уже ни к чему», – Анатолий вытер повлажневший лоб, отложил газету.

В столовой в этот день его поздравили Воронков, Дорохов, Сидоров. Лейтенанту было приятно. Хоть и маленькая газета, но чудодейственно ее печатное слово.

Глава десятая

Карьера Померанцева на поприще сочинителя окончилась позорным провалом. Хотя японцы и не разрешили журналистам опубликовать рецензию, зато радиостанция «Отчизна» основательно выстегала его, как плагиатора и клеветника.

Иван стыдился встречаться с работниками газет и журналов. Холоднее стали смотреть на него и японцы. Правда, он еще оставался на службе в военной миссии, но чувствовал, что долго ему не продержаться.

Теперь Иван рассчитывал на удачную женитьбу, которая бы помогла ему укрепить пошатнувшуюся репутацию. С дочкой купца Пенязева Машей у него вышла осечка. Гимназистка! С такой каши не сваришь. Ему бы постарше да попроще.

В новогодний праздник Иван гулял у Пенязевых и познакомился с одной особой. Гелене было за тридцать, но она выглядела еще молодо. В белом платье с соблазнительным декольте и обворожительными глазами, Гелена сразу же пленила Ивана. Они много танцевали, потом уединились. Обмахиваясь веером, Гелена спросила:

– Как вам нравится Харбин?

Померанцев перехватил на себе ее томный взгляд. Выпустив изо рта дымок сигареты, с жаром заговорил:

– Чудесный город! А, главное, люди. Будто я попал в дореволюционную Россию!

– А что, в Советской России сейчас плохо? Иван удивился.

– Разве вы не читали мою книгу?

– Я слышала, но читать не довелось. «Значит, ничего не знает обо мне».

– Ну что сейчас в России, – Иван метнул взгляд к потолку, поморщился. – Война, разруха, голод.

– Но ведь Япония тоже воюет, и у нас тоже карточная система.

– И все‑таки здесь вольнее – капиталистическое государство. Кто‑то живет богато, кто‑то бедно. А там все живут одинаково – бедно.

Гелена задумчиво кивала головой с волнистыми светлыми локонами, отчего серьги в ушах переливались красными, зелеными и синими цветами.

«Неужели замужем?» – терзался Иван.

– А вы давно живете здесь? – спросил он.

– Уже пятнадцатый год.

– И все одиноки?

– Ну почему же? У меня был муж, поляк. Я ведь тоже полька. Он занимал высокий пост в управлении КВЖД. Мы жили прекрасно. Но муж уже был пожилой, к тому же сердечник. Пять лет назад я его похоронила. Теперь живу.

– Где‑нибудь работаете?

– А зачем? Я на свою жизнь обеспечена.

«Прекрасно. Может, и мне удастся попользоваться твоим богатством», – подумал Иван и начал рассказывать о себе.

– Я ведь тоже одинок. Тоскливо, знаете. Очень.

– Отчего же не женитесь?

Иван, блаженно раскуривая, объяснял, что у него как‑то все не было времени на женитьбу, что он отдает много труда сочинению книг.

– Вы что же, в военной миссии… только книги пишете?

– Да‑а.

– Счастливый. Я вам от души завидую.

У Гелены создалось мнение, что перед ней состоятельный человек, у которого в банке лежат большие деньги, полученные от издания литературных произведений.

Через несколько дней она пригласила Померанцева к себе. Гелена занимала половину особняка во дворе с садом. Квартира была обставлена красивой мебелью. Она показала альбом с фотографиями и открытками, похвасталась гардеробом, где висели костюмы, оставшиеся после смерти мужа.