– Чего тебе надо? – Мужик сделал вторую попытку разговорить меня, а сам в это время отступил на шаг назад.

Я не выдержал и заговорил:

– Не бойся меня, я всего лишь твоя смерть. Ты жил погано, так хотя бы умри достойно

Я старался говорить тихо, но, судя по реакции противника, он все понял.

– Не надо, – прошептал он и упал на колени. – Я исправлюсь, не надо меня убивать.

– Смерть не убивает, она забирает то, что принадлежит ей, – продолжал я гнуть свою линию.

– У меня осталось хоть немного времени? – неожиданно протрезвевшим голосом прошептал мужик.

– Смотря для чего.

Мужик сложил руки в молитвенном жесте, склонил голову и что-то зашептал. Это было похоже на молитву. Я не стал его прерывать. Человек, способный достойно принять смерть, имеет право на уважение. Вскоре он замолчал и посмотрел на меня.

– Спасибо, я готов.

Он так и остался стоять на коленях, и лишь по направлению его головы было понятно, что он следит за мной.

Я легко перепрыгнул через бревно и присел напротив него.

– А что меня ждет Там? – В его голосе чувствовались отчаянные нотки.

– Ты скоро это узнаешь…

Я вложил всю силу в нанесенный удар. Нож пробил все защитные слои организма, кожу, мышцы, жир и вошел прямо в сердце.

Я всегда боялся бить в сердце, потому что не был уверен в точности попадания. Ребра всегда могут все испортить, а еще хуже, если нож воткнется прямо в ребро – вдруг моей силы не хватит, чтобы его сломать? Эти мысли мучили меня раньше, но сегодня я был уверен, все получится, как надо. В который уже раз создавалось ощущение, что сама судьба направляет мой удар.

Где-то в глубине души мне стало жалко мужика, но я не жалел о содеянном. Мужик явно что-то натворил в своей жизни и поэтому принял смерть почти с радостью, а не спасаясь бегством, как жалкое ничтожество. Я сделал доброе дело…

А вдруг нет? Может, его душевные страдания были бы большим наказанием, чем быстрое и безболезненное убийство?

Я не стал себя мучить этими морализаторскими настроениями, а нанес еще три удара ножом в грудь убитого и один в горло. Похоже, у меня уже вырабатывался определенный почерк – это удар в горло. Не пора ли его поменять? Хотелось бы, но я не видел равноценной замены. Сердце – слишком ненадежно. А вдруг оно вообще окажется справа? Таких людей единицы, но ведь попадаются. Так что риск – благородное дело, но не стоит испытывать судьбу, которая и так дает многое.

Когда я оттолкнул труп от себя, он завалился на спину, коряво подогнув под себя ноги. Я сделал последнее более-менее доброе дело для этого мужика: выпрямил ему ноги и придал телу более благородный вид.

Я еще не успел толком закончить, как на кухне, дававшей нам свет, промелькнула тень, и через секунду свет там погас. Со всей возможной скоростью я перелетел через бревно и бросился обратно, в исходную позицию. Свет, ворвавшийся на свое привычное место, осветил лишь пустую загаженную территорию. Бутылки и стаканы убирать никто не собирался. Тела было практически не видно. Только ноги оставались в зоне освещенности, но вряд ли кто-то сумеет их разглядеть в такое время.

Чтобы почистить нож, который ранее я хотел вытереть об одежду трупа, пришлось опять обратиться к земле. Три-четыре тычка, и он уже почти чистый. Почти, но не совсем – кровь теперь останется и на ножнах, но это неважно, дома я постараюсь все отмыть, но как туда добраться? Если собака пойдет по моему следу, то неминуемо доберется и до дома. Автобусы сейчас не ходили, метро тоже, да и садясь в такое позднее или, точнее, слишком раннее время, я мог навлечь на себя лишь подозрения и ничего не выиграть. Еще не отдавая отчета в своих действиях, я стал пробираться к дороге. Мозги работали вяло и неохотно, я все еще находился под впечатлением сегодняшней смерти.

От Кузьминок до дома можно дойти за несколько часов совершенно спокойно, но не стоило этого делать. Нужно было убрать свои следы, как материальные, так и неосязаемые. Главное, чего я боялся – это собак. Переодевайся, не переодевайся, запах все равно никуда не денется.

А интересно, как долго собака может помнить определенный запах – точнее, запах, который ей приходится запоминать по работе? Ведь одно дело запомнить запах хозяина и чего-нибудь важного, вкусного и полезного, и совсем другое – запоминать всякую ерунду изо дня в день. Десятки, а может быть и сотни запахов в неделю. Вспомнит ли мой запах собака, если она чуяла его месяц назад?

К сожалению, у меня не было ответа. Я не кинолог, да и знакомых кинологов у меня не было, так что вопрос оставался открытым, а значит, настраиваться приходилось на самое худшее.

По жизни я всегда был и остаюсь пессимистом. Оптимистам нельзя доверять, слишком уж они изменчивы и неустойчивы. Скорее всего, это происходит потому, что несбывшиеся оптимистические прогнозы сильнее ударяют по тому, кто настраивался на что-то хорошее, чем по тем, кто заранее предполагал, что все будет плохо. Недаром если информация верна, американцы, долгое время пропагандирующие оптимистический образ жизни, с их вечными приклеенными улыбками и положительным настроем, сейчас понемногу отходят от этой системы, понимая, что при таком раскладе люди сходят с ума намного быстрее, чем если бы они были пессимистично настроены. Вот именно поэтому нельзя доверять оптимистам – никогда не знаешь, когда они сорвутся.

Я продолжал идти темными тропинками, размышляя над всякими аспектами жизни, ни о чем серьезно не задумываясь и в то же время стараясь думать обо всем, что, конечно же, хорошего результата не приносило.

Как же жаль, что метро сейчас закрыто. Теперь надо ждать часов до семи, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги. Необходимо было где-то переждать, но вот где?

Этот вопрос меня недолго мучил. Как всегда, на память пришел Кусковский парк. Я там не был уже давно, но когда-нибудь мне надо было в него вернуться. Наметившийся план был до безобразия прост: дойти до парка, там забиться в глухое место и пересидеть до нужного времени. В крайнем случае, я всегда могу притвориться бегуном – утром много народу бегает. Среди них легко затеряться, и в то же время бегуны редко вызывают подозрение.

Намеченная положительная мысль тут же вызывала в мозгу кучу отрицательных или, во всяком случае, проблемных мыслей. Встал вопрос об одежде. Если я притворяюсь бегуном, то на фига мне рюкзак? Не иначе, как спер чего-нибудь. Значит, от рюкзака и от вещей надо избавиться как можно быстрее. Но как?

До парка идти было не близко, но я не торопился. Труп пьянчуги вряд ли скоро обнаружат, все будут радоваться наступившей тишине и покою. Предоставленная жильцам возможность поспать, скорее всего, будет использована по назначению.

Я продолжал перебирать в голове варианты избавления от вещей. Ножи, мои верные спутники, теперь оставались со мной навсегда. Они стали мне родными, и расставание с ними было невозможно. Они увеличивали риск моего обнаружения, но игра стоила свеч. Тратить очередные две-три недели на поиски новых ножей мне не хотелось, а уж тем более таких! Только невероятное везение может помочь найти такие же ножи, я ведь специально приходил несколько раз в те ларьки, где их покупал, ничего похожего там так и не появилось. Так что нечего было и думать от них избавиться.

На часах уже было около трех, а до парка оставалось минимум еще тридцать минут ходьбы, когда неожиданно сзади меня окликнули.

– Эй, козел, закурить не найдется?!

Пока я брел, думая о том о сем, ноги сами вынесли меня на асфальтовую дорожку, которая освещалась вполне прилично.

– Это я круто вляпался. – Мысли начали лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации.

До спасительной тени было несколько шагов ходьбы, но если я побегу, эти ночные гуляки что-нибудь заподозрят. Ладно, все к черту. Я обернулся.

Мне навстречу шли пятнадцатилетние пацаны. Не могу утверждать точно, что им было пятнадцать лет, но, на мой взгляд, они выглядели именно так, и их было всего двое.