– Я хочу видеть того, кто изгнал злодея Сета в Азию, – с холодным величием произнёс он многозначительные слова, и сопровождаемые доносящимся из ребристых щелей под потолком их повторением, они раскатисто прозвучали, разнеслись по всему залу.
Многие персы угадывали намёк на то, что как раз они олицетворяли злодея Сета, и он им не понравился.
Ряд слуг храма Амона, которые выстроились посреди зала, распался, они расступились, и у противоположной трону стены открылись всеобщему обозрению три изваяния, каждое стояло в собственной белой ладье: бога богов Амона; справа – его жены богини Мут; и рядом с нею их сына, бога Хонсу в образе мальчика лет пяти. Изваяние Амона с тёмными камнями в глазницах было напротив Александра и будто смотрело лишь на него.
Откуда‑то вновь появился жрец в чёрном одеянии и в маске гиппопотама. Олицетворяя бога Сета, братоубийцы и клятвопреступника, он в окружении мужчин с изображениями крокодилов на груди принялся быстро перемещаться по всему залу и совершать проступки, намекая на преступления своего бога: сталкивать вещи, красть всякие мелочи и еду. Рабы между тем закрыли щитами углубления с огненным свечением, оставив только два их них для бокового освящения трёх изваяний богов в ладьях и поприща перед ними. На размытую границу света из мрака в плавном танце выплыла обнажённая жрица, толстый питон обвивал её стройное и сильное тело. Она продолжала ритуальный танец на освещённом поприще и заставляла питона шевелиться, поблескивать тёмной шкурой, не позволяя жрецу в маске гиппопотама подбираться к трём изваяниям. Танец жрицы с гадом приковал к себе внимание зрителей, отвлёк от жрицы богини Исиды в маске соколицы, которая выступила из среды верных Амону жрецов.
– О, священная кошка богини Баст! – громко запричитала она. – О, баран бога Амона! Злодей Сет, убийца моего брата и мужа Осириса, пожрал их!
Жрец с маской гиппопотама, пробегая из мрака в мрак через освещённое пространство, представлял жестами и телодвижениями, как он убивает и пожирает священных животных, собственность других богов.
– Великий Амон! – возопили стоящие в ряд жрецы. – Прокляни злодея!
Вперёд из этого ряда выступил жрец бога Тота в маске шакала.
– Злодей Сет, убийца царственного брата Осириса, срубил священные деревья в садах, прогнал священного Сокола, он ловил рыб, посвящённых богине Шу и богине Тефнут, – пожаловался он от имени своего бога.
– Великий Амон! – возопили остальные жрецы. – Прокляни злодея собственными устами!
– Злодей Сет, – опять начала причитания жрица в маске богини Исиды, – убийца брата моего и мужа Осириса, ловил арканом священного быка Аписа, выпил молоко священной коровы...
Жрецы в масках богов возопили хором громче прежнего:
– Великий Амон! Прокляни злодея собственными устами!
После чего они все, как один, зарыдали, в то время как жрец в образе злодея Сета продолжал творить всяческие бесчинства.
– Великий Амон! – не в силах выдержать это, вновь запричитали жрецы. – Прокляни злодея собственными устами!
Наконец главный жрец храма Амона внял призыву и произнёс:
– Проклинаю собственными устами!
И из ребристых щелей под потолком грозно прогремел величественный глас:
– Проклинаю собственными устами!
Жрецы прекратили рыдать, обрадовались.
– Пошли нам в защитники сына своего! – возопили они просьбу и застыли в молящем безмолвии.
Когда тишина стала невыносимой, главный жрец храма Амона объявил волю бога богов:
– Посылаю вам сына своего для изгнания навсегда злодея в Азию!
И под сводами зазвучало эхом:
– Посылаю вам сына своего для изгнания навсегда злодея в Азию!
– Где он?! – возопили жрецы, оглядываясь по сторонам. – Где он?!
Главный жрец храма Амона обратил к Александру бесстрастное под коркой мела лицо и провозгласил:
– Я смотрю на него!
И сверху опять раздалось, эхом вторя ему:
– Я смотрю на него!
Главный жрец храма Амона, за ним и глас наверху, произнесли торжественные слова, завершающие обряд посвящения в фараоны:
– Это истинный сын мой, по плоти моей, защитник на моём престоле, владыка Египта!
Александр не смог удержать слабой улыбки.
– Не кощунствуй, сын мой, – негромко, но строго предупредил главный жрец храма Амона, не понятно как заметив это отражение его настроения. – Разве не подтвердилось моё главное предсказание?
Яркий день в выжженном солнцем лета срединном Египте слепил глаза до боли. Под этим палящим солнцем полудня лишённый косых теней храм Амона в Карнаке подавлял неземным величием. Даже неукротимая воля молодого и полного сил двадцатитрёхлетнего царя македонян и греков, который на крыльях побед в Передней Азии изгнал персов из древней земли, уже забывающей последних своих фараонов, – даже его дерзкая воля уступила место раздумьям о преходящем и вечном. Пока счастье баловало его, но будущее представлялось неопределённым, грандиозные замыслы лишь зарождаются, волнуют, но они расплывчаты, зависят от обстоятельств, превратностей судьбы и удачи. Не подстерегает ли его завтра смерть или, хуже того, такое увечье, от которого пойдут прахом все честолюбивые надежды и намерения; не канут ли вскоре в Лету имя и дела его, и упоминание о них будет сродни упоминанию об одной из бесчисленных звезд в бесконечности космоса?
Ему было неприятно осознавать, что глубокие карие глаза высоколобого жреца проницательно читают его мысли, как слова в развёрнутом свитке. Оба подошли к огромной колонне, и Александр приостановился, вынуждая остановиться и жреца. Он дотронулся до горячего камня, будто убеждаясь, что колона эта не разбуженная тайными знаниями жрецов игра воображения, и спросил:
– Скажи, не избежал ли наказания кто‑либо из убийц моего отца? Вот что я хотел бы узнать у твоего бога.
– Не кощунствуй, – слегка преклонив голову, возразил жрец, и Александр с раздражением уловил подобие насмешки в его голосе, как если бы жрец не воспринимал его вопрос таким, каким этот вопрос прозвучал. – Не кощунствуй, – повторил жрец, указывая произношением слов на их скрытый смысл. – Отец твой не из числа смертных.
Александр невольно вздрогнул. Жрец откровенно давал понять, что знал о слухах, будто бы Олимпии являлся сам Зевс в образе змея, и Александр плод их любовной ночи. Или же он подразумевал что‑то иное?
– Хорошо, – не стал возражать Александр и задал вопрос иначе: – Но все ли убийцы царя Македонии Филиппа понесли наказание? И если нет, то кто избежал его?
– Но тебя мучает вовсе не этот вопрос, – просто заметил высоколобый жрец.
Александр запрокинул голову, чтобы увидеть целиком невероятно высокие статуи давно умерших фараонов. Затем повернулся лицом к жрецу и резко, холодно спросил:
– Будет ли мне дано стать властелином всех людей, как предсказал то прорицатель в Дельфах... – и, отбросив притворство, ещё резче закончил, – и как я это чувствую по силе своего духа?
Жрец помедлил с ответом, потом уверенно изрёк:
– Будет.
Александр отшатнулся от него.
– Но властелин всех людей... только бог?
Высоколобый жрец поклонился.
– Ты сам сказал.
– Не верю! – в ярости вырвалось у молодого царя.
Но жрец казался невозмутимым.
– Испытай. Испытай судьбу...
И вот теперь, без малого через десятилетие, этот высоколобый, уже главный жрец храма Амона, спокойно осадил его:
– Не кощунствуй, сын мой. Разве не подтвердилось моё предсказание тебе?
Александр посерьёзнел, с царственной грацией выпрямился в жёстком кресле. Главный жрец получил от слуг храма корону Верхнего и Нижнего Египта, поднялся к тронному креслу, и царь позволил надеть её себе на голову. Две жрицы поднесли ему золотые плеть и жезл – символы власти фараона. Передав их ему, они повернулись к залу: жрица в маске кошки – богини Баст – встала слева трона, а жрица в маске львицы – богини Тефнут – справа.