«Чушь, — сам с собой заспорил Григорий. — В Италии это очень распространенное имя. С какой стати певичка из второразрядного римского ресторана оказалась в Мюнхене? Может быть, ее звезда поднялась так высоко, что теперь ее приглашают в заграничные турне?» А если еще учесть, что Джованну он в последний раз видел в обществе Хейендопфа… Вот и встреча с ним, все можно о нем разузнать.
Подойдя вплотную к щиту, Гончаренко стал рассматривать вмонтированные в афишу портреты. Клей, просочившись сквозь бумагу, превратил фотографии в темные пятна. А впрочем… Да, в очертаниях головы есть что-то знакомое.
— Кабаре «Цум гольдене Штерн», — приказал Григорий водителю такси, когда подошла его очередь.
Большой плакат у входа в «Золотую звезду», где певица была нарисована во весь рост, развеял все сомнения. То же лицо, та же стройная фигура, та же посадка головы. Итак, Джованна здесь, и привез ее сюда скорее всего Хейендопф. Кажется, Григорию повезло.
Кабаре, как обычно утром, было закрыто для посетителей, и появление Григория было встречено неприветливо.
— Синьора появляется в восемь вечера, — холодно объяснил кельнер, который командовал уборкой помещения. — А где живет?.. — он пожал плечами.
— Герр обер, — остановил его Гончаренко, увидев, что кельнер хочет отойти. — Я привез ей очень важное письмо из дома. Понимаю, что отнимаю у вас время, потому и прошу, как только закончите дела, выпить за мое здоровье, — купюра из бумажника Григория перекочевала в руку кельнера. Тот сразу смягчился:
— Кажется, на Бриеннерштрассе… да, Бриеннерштрассе, 45. Свернете с Леопольдштрассе поблизости Театиненкирхе. Очень вам благодарен, всего доброго!
И вот Григорий уже сидит в небольшом пивном баре, откуда хорошо виден весь квартал, где расположен дом № 45.
Вряд ли Джованна выйдет из дома так рано. Сейчас начало двенадцатого, а легла она, наверно, поздно. И вообще неизвестно, выйдет ли она до вечера. Сидеть в кафе — пустая трата времени. А что если решиться и зайти к ней домой? Но он не так близко знаком с ней, чтобы это выглядело естественно. Узнав о таком неожиданном визите, Хейендопф поймет, что Шульц искал свидания именно с ним. И станет диктовать условия.
Знаменитое мюнхенское пиво безвкусно. Григорий выпил полкружки и ощутил во рту горечь. Да и холодно в баре так, что замерзли ноги. Самое простое — зайти в кабаре вечером. Не хочется! Тогда придется заночевать в Мюнхене. Мария не знает, что он уехал из Берлина, и очень нервничает. Он не мог, не успел ее предупредить, а теперь сам волнуется: его тянет в Берлин, словно в собственный дом. Честно говоря, в какой-то мере он и стал его домом: там Домантович, Мария, где-то в дебрях города затерялся Карл Лютц. Бедняжка Карл. Григорий все время думает о нем, даже написал ему до востребования. Как директор бюро розыска, совершенно официально проверил, забрал ли абонент № 260 свою почту, и выяснилось: все его письма лежат на месте, вот уже три месяца за ними никто не приходит. Значит, и его письма Карл не получил. Уехал куда-нибудь или что-нибудь случилось? Надо разыскать его брата. Используя возможности, какими обладает бюро, сделать это будет не так трудно. Даже не придется самому приниматься за поиски, просто надо написать заявление от чьего-нибудь имени. Как он об этом не подумал раньше? Есть еще один канал — разыскать мать Курта, но это опаснее, чем брата. Не может быть, чтобы Курт не написал Лютцу о своем намерении переехать в Германию. Может, эти двое уже встретились и теперь тоже его разыскивают?
Посетителей в баре стало больше. Окно, у которого стоял столик Григория, затуманилось. Через стекло ничего не видно, надо уходить!
Расплатившись с барменом, Гончаренко поднялся. Он напрасно провел в этом баре почти час.
Еще раз пройдя по Бриеннерштрассе, он поглядел на дом и вдруг подумал, что его, возможно, разыскивает Нунке. Утром, сразу же после завтрака, шеф еще раз отправился в Пуллах, на ходу бросив, что сегодня вечером они, возможно, выедут в Берлин. Надо позвонить хозяйке квартиры и сообщить, что ее квартирант Фред Шульц вернется часа через полтора. Раздумывая над тем, откуда позвонить, Григорий вспомнил, что, проезжая в такси по Леопольдштрассе, видел будочку, похожую на автомат.
Это действительно был автомат, к тому же действующий. Нетерпеливо поглядывая на спину женщины, которая безостановочно тарахтела в телефонную трубку, Григорий не выдержал и постучал пальцем по стеклянной дверце. Женщина сердито оглянулась, и вдруг в глазах ее вспыхнула радость. Не договорив, она бросила трубку.
— Вы? — удивленно воскликнула она, приоткрыв дверцу.
— Джованна? — с таким же искренним удивлением воскликнул Григорий. Столько ждать, пока она выйдет из дому, и встретить совершенно случайно, когда уже даже перестал надеяться.
— Мадонна миа! — смеялась и чуть не плакала девушка, пожимая Григорию руку. — Как будто я снова в Риме, как будто… — смех ее вдруг оборвался, по лицу промелькнула тень.
— Вот уж не ожидал встретить вас в Мюнхене.
— Подумать только, что мы живем в одном городе.
— Я тут проездом. Если справлюсь с делами, сегодня же выеду.
— В Италию? — быстро спросила Джованна.
— В Берлин.
— А-а, — разочарованно протянула девушка и снова оживилась. — А мы с Дэвидом тоже должны ехать в Берлин! Он именно там подыскивает помещение для своего бюро… Знаете что? Я вас не отпущу! Ну, доставьте мне удовольствие, позавтракаем вместе. Я угощу вас не осточертевшей яичницей с беконом, а настоящими спагетти под таким соусом, что пальчики оближете. Вы даже не представляете, какое для меня счастье встретить вас в этом гадком Мюнхене.
Джованна просила так искренне, такая неподдельная радость играла у нее на лице, что у Григория не хватило силы отказаться.
— Хорошо, соблазнили своими спагетти, — засмеялся он. — В моем распоряжении есть час, и я с радостью проведу его с вами.
Они повернули назад, подошли к лестнице.
— Ой, — вдруг вскрикнула Джованна, — у меня ведь не убрано. Знаете что? Вы медленно-медленно поднимайтесь к шестой квартире, на площадке немного подождите. А я побегу вперед и мигом приберу все свое тряпье. Ладно?
Каблучки девушки уже выбивали дробь. Григорий вынул сигарету, закурил. Веселой кипучей экспансивностью, свойственной итальянцам, повеяло на него — казалось, холодное осеннее небо разорвал солнечный луч. Он нарочно останавливался на всех площадках, пока не выкурил сигарету. Потом отшагал еще один марш и оказался возле квартиры № 6. У порога его ждала Джованна.
— О, мадонна миа, я думала, вы сбежали! Испугались, что увидите разгром, и удрали. Но я проворная.
Что это так, можно было догадаться, окинув комнату небрежным взглядом. По ней словно промчалась буря и смела в одну кучу все разбросанные вещи. Они выпирали из-под одеяла, поспешно накинутого на кровать, громоздились под шалью на небольшом столике в углу. Зато центр комнаты был свободен, стол покрыт красивой скатертью, в низкой круглом вазе пламенели багряные и оранжевые листья, высушенные утюгом.
— Отличный букет.
— Правда? — Джованна обрадовалась и осторожно кончиками пальцев прикоснулась к хрупким листьям. — Когда мне становится очень грустно, я ставлю букет прямо напротив кровати и гляжу, гляжу, пока перед глазами не начинают прыгать солнечные зайчики. И тогда мне кажется, что это само лето, само горячее солнце посылает мне свои приветы. Странно, правда?
— Не странно, а хорошо, только очерствевшее сердце не замечает тех чудес, которые дарит нам природа.
— А Хейендопф называет мой букет кучей сухого мусора и уже несколько раз хотел выбросить его на помойку.
— Ну, Хейендопф…
— Давайте о нем не вспоминать. Я сейчас на минуточку сбегаю на кухню, поставлю воду для спагетти. А соус я приготовлю здесь. Не возражаете?
— Наоборот, я люблю смотреть на женщин, когда они возятся по хозяйству. Я рано потерял мать, и мне всегда не хватало ощущения родного очага в точном значении этого слова.