— В госпитале, куда вы сдали Больмана после того, как выкрали, вы не называли его настоящей фамилии?

— У меня были точные указания, и я оформил его как Рихтера.

— Чем же вы объясните тот факт, что неделю назад американское командование получило от русского командования официальное требование о возвращении им Вернера Больмана, в прошлом — военного преступника и шпиона сейчас, задержанного с поличным.

— Лишь тем, что, находясь в больнице, Больман сам мог ненароком выдать себя. Когда Нунке давал мне задание, никого постороннего в кабинете не было. Кто-либо из его подчиненных вряд ли знал о задуманной операции. Весть об аресте Больмана застала самого Нунке врасплох, — именно поэтому он и прибег к моим услугам. Что до меня, то с Больманом я никогда раньше не сталкивался, не знал ни его амплуа, ни его прошлого.

Лицо Гелена замерло. Оживленное мимикой, оно казалось гораздо моложе и не таким худым. Теперь морщинки вокруг глаз и те, что пролегли от крыльев носа к подбородку, углубились, заметней стали дряблость и болезненная бледность кожи, а блестящие глаза снова подернулись холодной пленкой.

— Вы еще виделись с Больманом?

— Вчера днем он выписался из госпиталя и вечером пришел ко мне поблагодарить…

— Откуда он узнал ваш адрес?

— Не знаю, не расспрашивал. Разговаривать с ним было… трудновато.

— То есть?

— Бедняга еле ворочал языком. Он весь словно состоял из одних восклицаний… разрозненных слов. Как это бывает с человеком, когда он сильно пьян.

— Ничтожество! По-дурацки провалиться, втянуть нас в такую авантюру и после этого… — Гелен взял бутылку минеральной воды, налил стакан, глотнул и, скривившись, отставил в сторону.

— Разрешите обратиться? — робко спросил Шульц.

— Говорите.

— У меня мелькнула мысль. Вы только что сказали, что русские требуют выдачи Больмана как военного преступника. Не мог кто-либо из персонала больницы, откуда его выкрали, узнать в нем человека, причастного, скажем, к той или иной акции в концлагере или что-либо в этом же роде. Иначе откуда бы русские черпали свою информацию?

— Не исключено. Впрочем, не вам ломать над этим голову. Я приказал вызвать вас сюда по другому поводу. Ваш послужной список, прекрасная характеристика, данная Нунке, навели меня на мысль… — Гелен выдержал паузу. У Григория забилось сердце, — на мысль о том, что ваши знания, подготовка, личные качества и способности используются не по назначению — в интересах дела, особо учитывая ваше превосходнейшее знание русского языка, обычаев и характера русских, вам следует поручить более широкий объем работ.

— Вы очень благосклонны ко мне, экселенц! Хочу заверить, что на какой бы участок вы меня ни поставили, маленький или большой, везде я буду работать с полной отдачей.

— Надо надеяться. Я рассчитываю на вас в связи с разработкой одного плана, но не хочу торопиться, кое-что следует еще взвесить и уточнить. Приблизительно через неделю вам сообщит об этом Нунке. Он будет руководить нашим представительством в Берлине и держать со мной непосредственную связь.

— Итак, я могу использовать эту неделю для ликвидации моего берлинского бюро?

— Ни в коем случае. Бюро розыска — это ваше официальное лицо. К тому же удобнейшая форма нашей связи с широкими кругами населения всех без исключения зон. Ведь по делу розыска нам приходится путешествовать во всех направлениях и по всем секторам. А для нас, для работы, которую мы вам хотим поручить, это имеет первостепенное значение. Упаси бог ликвидировать бюро. Я бы даже открыл филиал бюро в Мюнхене, подобрав, конечно, понимающих и преданных нам людей.

Фред Шульц слушал разглагольствования руководителя разведки со сдержанной вежливостью, а сердце Григория Гончаренко билось звонко и ритмично, словно разжалась рука, которая сжимала его до сих пор.

— Вы не ответили на мой вопрос об открытии филиала бюро в Мюнхене, — напомнил Гелен.

— Простите, экселенц, меня так взволновало ваше предложение, что я на минуту забыл об опасности, которая постоянно нависает надо мной. Для себя я все уже давно решил, поэтому ни с кем об этом не разговаривал, но теперь, когда вы оказали мне такое доверие… — Григорий умолк, и каждая черта его лица выдавала колебание и смятение, руки нервно сжимались.

Гелен настороженно подался вперед.

— Говорите, — властно приказал он, гипнотизируя Шульца взглядом.

Григорий более или менее подробно рассказал о своем знакомстве с Хейендопфом и о встрече с ним в Италии. Потом глубоко вздохнул, перевел дыхание, как делает человек, стремглав бросающийся в ледяную воду.

— Дальше!

— Он предложил мне параллельно работать на американскую разведку.

— Что вы ему ответили?

— Обещал подумать и во время встречи в Германии дать ответ.

— Почему вы об этом не доложили Нунке?

— Нунке в то время в Риме не было, а когда он приехал, история с гибелью Вайса причинила нам много хлопот. В день нашего с Нунке отъезда из Рима мы встретили Хейендопфа в универмаге, с ним была итальянская певичка. Раньше я немного ухаживал за ней, и мой принципал это знал. После этого было неловко рассказывать Нунке о предложении американца. Шеф мог объяснить это соперничеством двух мужчин или ревностью. Так я упустил время, решив, что расскажу после первой же встречи с Хейендопфом в Германии. Кажется, он служит под началом Гордона. К счастью, он до сих пор не появлялся.

— Какую угрозу вы имели в виду? Новую встречу с американцем?

— Ее последствия. Мой отказ, и в этом я не сомневаюсь, заставит их прибегнуть к шантажу. Надо думать, им известна моя подлинная фамилия, на свет тотчас всплывет приговор военного трибунала американских оккупационных войск, приговорившего барона Генриха фон Гольдринга к расстрелу. Приговор еще в силе.

— Я мог бы уладить это дело, но считаю, что лучше принять предложение Хейендопфа.

— Экселенц!

— Этого требуют интересы Германии, гауптман! Официально мы работаем в содружестве с американской разведкой, на самом же деле… — лицо Гелена нахмурилось, губы сжались, слились в одну черточку, веки опустились… — На самом же деле они до сих пор считают нас филиалом ЦРУ и его исполнительным органом. Рано или поздно это положение изменится, оно не может не измениться. И чем скорее это произойдет, тем лучше. Наша прямая обязанность, и это в наших силах, как можно скорее провести процесс размежевания. Вот почему нам очень важно иметь среди американцев своих людей. Вы будете одним из них. Поставляя им информацию, которую мы для вас подберем, — о, совершенно подлинную, — вы будете информировать нас об их немецкой агентуре и их планах. В процессе работы вы получите соответственные задания. Случай сам бежит вам в руки, этим не надо пренебрегать!

«Может, это проверка, ловушка?» — Григорий сидел неподвижно, весь его вид говорил, как он ошеломлен таким предложением.

— Не знаю, экселенц, боюсь… не справлюсь… я немецкий офицер, и выступать в роли предателя… опозорить свое имя, не знаю… не знаю, хватит ли у меня сил и умения…

— Цель оправдывает средства, Шульц. А цель наша велика: возродить честь и мощь нации. Неужели я ошибся, и вы принадлежите к той категории, которая мечтает прийти на готовенькое?

— За свою страну я готов отдать жизнь.

— Мы требуем от вас меньшего.

Шульц поднялся и вытянулся.

— Готов выполнить любое ваше поручение, — проговорил он торжественно.

— Давно бы так. Вы говорили, Хейендопф служит под началом полковника Гордона? Гордон… Гордон. Ага, он возглавляет здесь в Мюнхене «Техническое бюро». Тогда вот что. Мы дадим вам его координаты. Сделайте так, будто вы встретились с Хейендопфом случайно. Не заводите разговор о его предложении первым. Пусть он сам напомнит о нем. Ну, а тогда… — Гелен оборвал фразу и нажал на кнопку селектора. Дверь бесшумно открылась, и на пороге возникла фигура секретаря. Высоко подняв брови, он застыл в позе почтительного уважения.

— Речь идет об одном из подчиненных полковника Гордона. Дэвид Хейендопф. Вручите герру Шульцу его адрес и все другие координаты, где с ним можно встретиться. Сделайте это немедленно, Готгард.