Они ехали уже два часа. В санитарной машине, кроме Гончаренко, были еще двое. Один, мрачный верзила, склонился над рулем, сосредоточенно глядя вдаль и не проявляя никаких признаков беспокойства. Второй, рыжий, сухощавый и юркий, который сидел на боковом сиденье, явно нервничал. Особенно это бросилось в глаза, когда пересекали границу сектора: он то пересаживался с места на место, то начинал что-то насвистывать, каждую минуту выглядывая в окно. Водитель, которого раздражало это непрерывное движение, не выдержал и, чуть повернувшись в его сторону, сердито крикнул:

— Чего ты крутишься, словно вошь на гребешке!

Впрочем, границы как таковой не было. Маршрут пролегал в объезд контрольно-пропускных постов, и лишь названия населенных пунктов говорили о том, что они находятся уже не в Бизонии, а в Восточной зоне. На коленях Григория лежал планшет с картой. Зная пунктуальность Нунке, он ни на шаг не отклонился от избранного маршрута. Ведь по окончании операции каждому из них придется писать отчет, и поэтому малейшее нарушение плана в случае провала будет для Нунке удобной зацепкой, чтобы обрушить на Григория свое бешенство.

Сейчас они находились километрах в сорока от цели своей поездки.

— Скоро приедем, — предупредил Гончаренко своих спутников. — Предупреждаю еще раз: к оружию ни в коем случае не прибегать.

— Зачем же нам его выдали? — спросил юркий.

— Чтобы кое у кого не дрожали поджилки.

Сухощавый обиженно замолк, а верзила с издевкой улыбнулся. Было заметно, что они не очень-то любят друг друга.

За стеклом промелькнул черно-желтый указатель, сообщая путешественникам, что до Грюнхауза осталось пять километров. Эти километры проехали молча. Каждый думал о том, что их ждет. Григорий, хотя и понимал, как это опасно, но втайне все же надеялся тайком встретиться с кем-то из своих, поговорить, пожать руку, или хотя бы поймать теплую улыбку, приветливый взгляд… Водитель стал еще мрачнее, его руки крепко вцепились в руль, выдавая скрытое напряжение. Вертлявый снова засуетился. Он то вынимал, то прятал грязный носовой платок, вытирая им шею и ладони.

— Подъезжаем! — сказал он хрипло только для того, чтобы нарушить гнетущее молчание.

Свернув с автострады, машина по отлогому склону выехала в Грюнхауз. Гончаренко развернул карту города.

— Поезжайте прямо к кирхе, потом сверните направо на Банхофштрассе, это где-то там.

Больница находилась в длинном, неказистом на вид помещении, сложенном из красного кирпича. Окна на обоих этажах были закрашены белым. У подъезда, освещая широкую дверь, горел яркий фонарь. В его свете на гребне крыши тускло поблескивала металлическая штанга с вырезанным из жести причудливым гербом города.

Машина остановилась в желтом круге света.

— Вот мы и приехали, — сказал Григорий. — Вы останетесь и приготовите носилки, а я пойду узнаю, что к чему. На всякий случай мотор не выключайте!

В помещении Григория сразу окутал специфический запах больницы: дезинфекции, йода, лекарств. В приемном покое, куда он попал, панели были покрашены в светло-голубой цвет, влажный линолеум на полу поблескивал чистотой, его, видно, недавно вымыли. В приоткрытую дверь Гончаренко увидел двух санитаров, которые несли бачок, из-под крышки свисал окровавленный бинт.

— Мне надо видеть дежурного врача, — обратился Григорий к молоденькой девушке, которая, сидя у маленького столика, что-то записывала в толстую с загнутыми уголочками тетрадь.

— Зачем вам дежурный врач? — спросила она, не поднимая головы и, только поставив точку, подняла глаза на Григория. Увидев перед собой человека в военной форме, девушка сразу оживилась и, взяв телефонную трубку, приветливо бросила:

— О, конечно, конечно, одну минуточку!

Очень скоро в приемный покой вышел худощавый человек в белом халате.

— Добрый вечер, товарищ капитан! Простите, что заставили вас ждать, — последнее время много работы. Тяжелый грипп!

— Здравствуйте, — Григорий пожал врачу руку. — Я приехал по поводу раненого Ганса Рихтера.

— Да, да… пойдемте… пожалуйста, сюда, на второй этаж, — показал он в сторону лестницы. — Признаться, задал он нам хлопот, — пожаловался доктор. — Когда лейтенант поставил возле него охрану, пришлось освободить для задержанного подсобное помещение, где у нас хранится инвентарь, и все вещи сложить прямо в коридоре.

Действительно, в конце коридора, у окна, грудой было свалено медицинское оборудование. И тут же стоял часовой. Казалось, он охраняет именно эту груду вещей.

«Часовой? — заволновался Григорий. — Нунке говорил, что охраны нет! Странно… может, этим наши хотели сказать, что раненый не транспортабелен, и везти его нельзя?»

— Как самочувствие раненого?

— Вполне приличное.

«Тогда совсем непонятно. За немцем не приехали, — это значит, что я должен забрать его. Зачем же тогда часовой?»

— Это тут.

Григорий хотел пройти вслед за доктором, но солдат преградил ему дорогу.

— Не могу пропустить, товарищ капитан. Только врача и дежурную сестру… Так приказано, — прибавил он, оправдываясь.

— Не бойся, не съем я твоего немца!

Врач вышел из импровизированной палаты.

— Спит… Я приказал дать снотворное… Сейчас его лучше не беспокоить.

Сквозь приоткрытую дверь видна кровать, на которой лежал раненый. Светлое одеяло, натянутое до подбородка, тихо покачивалось в такт тяжелому, хриплому дыханию. Бледное лицо с полуоткрытым ртом лоснилось от пота.

— Пусть поспит. Но побеспокоить его все равно придется. Я сейчас пойду на станцию за начальником караула или разводящим, а вы пока подготовьте раненого для транспортировки — мы заберем его.

Григорий вышел на улицу. Освещенную, отвоеванную у ночи ее часть наискосок пересекали дрожащие серебристые струйки — шел дождь. В лужах, вокруг камешков, в выбоинах асфальта, вода кружилась, как в водовороте, иногда выбрасывая вверх маленькие фонтанчики. Капельки поднимались и лопались, словно прозрачные пузырьки. Набегавшие порывы ветра связывали водяные струи в пучки, свертывали в тугие струи и хлестали ими пустынную улицу.

— На станцию! — приказал Григорий, подбегая к машине и стряхивая с себя дождевые капли.

— А где же тот? — спросил рыжий.

— Здесь. Но возле него поставили охрану… Придется заехать за разводящим.

В наступившей тишине было слышно лишь глухое урчание мотора, монотонный шорох «дворников», да шум дождя. Машина вдруг замедлила ход.

— Нам же сказали — охраны нет, дело, мол, верное, — сердито проговорил водитель. — А сейчас мы премся к черту в пасть… Послушайте, шеф, а не лучше ли нам, пока еще можно, убраться подобру-поздорову?

— Точно, точно… а то схватят и загонят в Сибирь. Очень благодарен! Что-то не по душе мне такая возможность — ознакомиться с отдаленнейшими уголками нашей планеты, — поддержал рыжий.

— У нас приказ! — сухо ответил Григорий.

— А, шеф, бросьте, приказ… приказ… Приказ, что телеграфный столб, перелезть нельзя, а обойти можно.

— Прекратить разговоры! Давай к тому домику, видишь, где солдат!

Водитель недовольно хмыкнул, но покорился.

Старшина, начальник караула, провел Григория к лейтенанту. Несмотря на позднее время, тот сидел у стола, заваленного брошюрами и исписанными листочками. На одной из брошюр Григорий прочитал: «Всесоюзные заочные курсы иностранных языков».

— Учимся? Как говорили наши родители: бог в помощь!.. Здравствуйте, лейтенант! Капитан Гонта из… да вот мои документы. Я приехал за Гансом Рихтером.

— Здравствуйте, лейтенант Кравцов. Что же вы так поздно? Я уже думал, сегодня совсем не приедете.

— Дела, брат, дела…

Лейтенант развернул протянутое удостоверение, внимательно прочитал и вернул Гончаренко.

— Больше у вас ничего нет?

— Думаю, этого достаточно.

— Обычно в таких случаях мы получаем письменное распоряжение… А чаще всего с вашим сотрудником приезжает кто-либо из моего начальства. Вы один?

— Со мною двое, для охраны.