В его сознание сквозь эти мысли пробился голос Гольдринга:

— Да, господин Лемке, чуть не забыл вас предупредить. Я уже не барон фон Гольдринг, а просто Фред Шульц. Приятно, не правда ли? Итак, познакомимся. Фред Шульц, с вашего позволения, а вы, кажется, Ганс Брукнер?

Лемке уже полностью овладел собой. Трезвые аргументы победили, и он понял, что ехать с человеком, которому никогда не верил, нельзя. Он не имеет права рисковать, какой бы заманчивой ни была идея вывести на чистую воду этого Шульца. Главное сейчас — выиграть время, связаться с нужными людьми…

— Мы можем уехать утренним поездом. В Пуллахе вас ждут, — доносится до него голос Григория.

— Да, да, благодарю вас. Сейчас мы скромно поужинаем, и, надеюсь, вы переночуете у меня?

— Спасибо. Так мы и сделаем…

Ночная тьма царила в доме, и ни Григорий, ни Лемке не сомкнули глаз. Григорий дышал равномерно, делая вид, что спит.

«Ближайший телефон у кирхи… — размышлял Лемке. — Чтобы добраться туда, нужно не более пяти минут, столько же — вернуться назад, несколько минут на переговоры. Итак, можно уложиться в двадцать минут. Если Гольдринг проснется, то, пока сообразит, что меня нет, пока будет пытаться открыть запертую дверь и выпрыгнуть в окно, я успею вернуться…»

Он тихонько поднимается с кровати. На минутку замирает. Григорий все так же мирно посапывает. Лемке осторожно выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Григорий лежит не шевелясь, понимает, что Лемке выжидает. Вскоре слышатся удаляющиеся торопливые шаги.

Григорий подходит к окну, прислушивается. Через несколько минут за стеклом появляется Курт:

— Что делать? Вольфганг и Альфред пошли за ним. Но если Лемке успеет позвонить, поднимется переполох.

— Что ж, будем считать, что мой план не удался, в жизни и такое бывает. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Бегите за ним, окружите плотным кольцом и прежде всего хватайте за руки, чтобы он не выхватил оружие. Ведь тебе известно, стрелок он — первоклассный. Будьте внимательны, как следует обыщите его!

— Не волнуйтесь, все сделаем быстро и точно.

— Спасибо, Курт, я всегда полагался на тебя, и ты меня никогда не подводил. Пришли сюда Кристиана. Мы с ним осмотрим вещи Лемке. Встретимся на вокзале. Будем изображать компанию, которая возвращается из гостей навеселе.

Григорий уезжал утром. Настроение было прекрасное. Поручение Думбрайта выполнено. Можно спокойно встретиться с боссом, вместе пообедать или поужинать и разведать что-то о школе. Ведь они с Нунке спешат реорганизовать ее, если, конечно… удержатся на своих местах после истории с Вороновым. Правда, фактически школой руководил Шлитсен, поэтому все молнии посыплются на него. Встреча с Лемке тоже кое-что дала. В руках Григория оказалось несколько телефонных номеров, гамбургские друзья выяснили, что все они принадлежат служащим торговой фирмы «Арго». Кроме того, были найдены карты Бразилии и Западной Германии с пометками, учебник английского языка, тетради с упражнениями по английскому языку, томик Гете с пометками, похожими на шифр, и пачка писем от жены и детей. На конвертах — штамп городка Крефельд, расположенного у самой границы. Письма адресованы Гансу Брукнеру, следовательно, он успел повидаться с семьей и обо всем сообщить. Время потрачено не зря…

Григорий позвонил Лестеру, попрощался, рассчитался с портье и вышел на стоянку такси. Машина вишневого цвета была на месте. На этот раз из окошка ему улыбался Курт.

— Захотелось увидеться с вами еще разок, может, больше не придется. Выпросил у Франца машину на полчаса.

Расплачиваясь, Григорий крепко пожал руку Курта, прошептал:

— Я уверен, мы еще встретимся с тобой и Лидией.

— Напишите нам на адрес Матини. Я все-таки решил поехать в Италию, попробую уговорить Лидию перебраться сюда. Здесь нужны честные люди, готовые бороться за то, чтобы не повторились кровавые годы фашизма.

Они выехали на привокзальную площадь. Григорий еще раз пожал руку своего бывшего денщика.

— Мы увидимся! — прошептал он.

Не успел он раздеться и надеть пижаму, как раздался телефонный звонок.

— Томми, это вы? — спросил кокетливый женский голос.

— Девушка, вы ошиблись. Какой номер вам нужен?

— Двадцать восемь семьсот двадцать.

— Номер правильный, но никакого Томми здесь нет. Может, вы неточно записали?

— Нет, записала я точно, — голос звучал ожесточенно. — Это меня опять обманули.

Григорий задрожал от радости. Вот и все. Дожил, дождался… Только что услышанное им означало: второй день недели, вторник, в восемь часов вечера. О месте, где произойдет авария, они с полковником договорились заранее.

Сегодня воскресенье. Итак, остался один день — понедельник. Завтра он устроит свои дела, сочинит несколько писем родственникам, которые живут в американском секторе и просят разыскать свои семьи. Письма будут трогательные. Руководитель отдела должен лично поговорить с этими людьми, поэтому выехать можно будет раньше. Только бы не позвонил Нунке. Ведь он может заподозрить, что Григорий рассказал Берте о Лютце, тогда возникнут неприятности. Надо поберечь Мишку Домантовича, исчезнуть так чисто, чтобы на него не пала даже тень подозрения. Видимо, полковник все предусмотрел, и «гибель» Григория устроят достаточно шумно. И все равно хочется попрощаться с Нунке. Сейчас тот в таком положении, что, узнав о новой катастрофе, никому даже не заикнется о ней. Ведь это он привел Григория в школу, занимался им, доверял, спасал от подозрений Шлитсена. И такой опытный шпион попал в ловушку! А теперь ко всему присоединятся еще и его семейные дела, о которых знает только Григорий. Сложный клубок получается!

Провал с диверсией по отравлению скота также запишут на счет Нунке. И он будет молчать.

Григорий подходит к столу, берет лист бумаги и, улыбаясь, что-то пишет.

Китайский мандаринчик

Тишина. Жуткая тишина опустевшей квартиры.

Раньше Нунке этого не замечал. Возвращаясь поздно вечером домой, он мертвецом падал в постель, порой даже в рубашке и носках. А утром, наскоро проглотив завтрак, приготовленный старой служанкой, даже не ощущая его вкуса, думал о множестве срочных дел, отложенных на сегодня. Что ж, не та уже работоспособность, сказываются годы. Особенно остро он чувствовал их после тяжелого гриппа. Организм был бессилен сопротивляться болезни, и она постепенно добивала его.

Вздохнув, Нунке зажигает сигарету и сразу же бросает ее в пепельницу. Ложится на диван, протягивает руку к журнальному столику, берет письмо.

«Берта!» При воспоминании о ней Нунке охватывает ужас. Перед отъездом она обо всем догадалась. Он вспоминает торопливые сборы, холодное прощание. Берта уже никогда не вернется.

Рука сжимает листок. Строки, как огненные молнии, пронизывают все его существо.

— Никогда, — вслух повторяет Нунке, и вдруг это слово наполняется реальным, ощутимым содержанием, обдает сердце ледяным холодом. Его трясет лихорадка.

Нунке вскакивает, глаза его расширены от ужаса.

— Надо что-то делать! Надо вернуть их, разыскать… Вернуть, вернуть! — бессмысленно восклицает он.

А в голове тревожно пульсирует мысль — нет, уже не вернешь. Берта обо всем догадалась. Могла в отчаянии и Гансу рассказать. Даже если вернуть их силой, ничего хорошего не получится.

Какими глазами станут смотреть на него Берта и Ганс? При воспоминании о сыне его охватывает печаль — для Нунке это новое, доселе неведомое чувство. Кажется, будто на него наваливаются, придавливают огромные каменные глыбы. Он с грустью осматривает комнату, глаза быстро перебегают с картины Риделя на старинные часы в позолоченном корпусе, вывезенные из Польши, ощупывают старинную мебель… Все это он собирал для них, для своей семьи. Хотел создать уют, счастливую жизнь, а теперь…

Трудно даже представить, что в письме — правда. Может, Берта просто хотела отомстить ему, излить свою горечь, боль и обиду? Такое иногда бывает, когда хочется выместить злобу на близком человеке.