И она осознала, что затаила дыхание, покуда ждала его ответа.
День первый. Хорошая погода. Шли до вечера. Красивые места.
Задумчиво поджав губы, Доминика смотрела, как на горизонте разливается дрожащее розовое марево и восходит солнце. На плоском камне перед нею лежал лист пергамента. Старательно выведенные буковки тесно жались друг к другу, заполняя строку, как ее учили, от края до края.
Но насколько правильно она подобрала слова?
Прошел всего один день, а дорога увела ее от дома дальше, чем когда бы то ни было. Она даже не знала название местности, где они ночевали. Все вокруг было таким удивительным, таким непознанным, что к концу дня она совершенно обессилела от избытка новых впечатлений.
Совсем рядом скакали, чирикая, воробьи. Она поклялась себе дорожить каждой минутой, каждой секундой этого путешествия и тщательно выбирать слова для его описания, чтобы после, когда она больше никогда не сможет заговорить без разрешения, снова и снова вызывать в памяти эти дни.
Она хотела написать о том, с каким забавным видом Иннокентий гонялся за кроликом; о том, как молодая супружеская пара всю дорогу шла, не размыкая рук; о том, как она волновалась за сестру Марию.
Она хотела написать о нем.
Доминика обмакнула перо в чернильницу и стряхнула излишек чернил.
Ровная прямая дорога. Ночевали под небом.
Небо. Невзрачное слово для описания огромного, затянутого черным бархатом свода, на котором мерцали многие тысячи крошечных огоньков, зажженных Всевышним. Дивясь на это чудо, она едва уговорила себя закрыть глаза.
Под звездным — добавила она.
И сдвинула брови. Клочок пергамента, с которого так часто счищали текст, писали заново и снова счищали, что он сделался почти непригоден для письма, был очень маленьким. Из экономии приходилось обходиться одним или двумя словами.
Какое же слово выбрать для него?
Спаситель? Слишком кощунственно. Гаррен? Слишком лично.
В конце концов она вывела — Мужчина.
И в ужасе уставилась на это слово. Потом зачеркнула его, яростно вминая кончик пера в пергамент, пряча буквы за уродливой черной кляксой и жалея о том, что нельзя так же легко стереть его из своего сознания.
Не может он быть обычным мужчиной. Ибо если так оно и есть, то она реагирует на него, как обычная женщина.
С утра пораньше Гаррен уединился в маленькой рощице и принялся обмозговывать свои планы.
Он снял с шеи реликварий — мятую продолговатую коробочку из потускневшего серебра. Развязал кожаный шнурок, который удерживал створки. Внутри лежали три гусиных пера, на которые он собрался подменить настоящие перья из усыпальницы. Каким-нибудь образом. Когда все отвернутся.
Он обдумал все еще раз. Может, все-таки отдать Уильяму гусиные перья? В конце концов, какая разница. Большинство реликвий — фальшивки. Уильям не заметит подлога, а трех перьев якобы из крыла Блаженной Ларины хватит, чтобы взлететь на небеса.
Но данное Уильяму обещание связало его крепче, нежели любые клятвы, принесенные Богу.
Хрустнула ветка. Он потянулся за кинжалом.
Напротив, с бледным под россыпью веснушек лицом, стояла Доминика и завороженно взирала на перья. Потом она перевела взгляд на его лицо. Синие глаза смотрели столь проницательно, что он испугался. Вдруг она видела, как он тайком подобрал эти перья на пыльном птичьем дворе?
— Это же перья из крыла Блаженной Ларины, — прошептала она. — Из крыла, которое даровал ей Господь.
Он не стал рассеивать ее заблуждение. Пусть и дальше живет под девизом sola fide. Его настоящих планов она знать не должна.
— Верно. — Гаррен приложил палец к губам. — Только никому ни слова. — Он достал одно перо с осторожностью, с которой родители баюкают свое единственное дитя. — Мне поручено отнести их в усыпальницу, но вы же понимаете, об этом лучше помалкивать.
Огромные синие глаза, округлившись, стали еще больше. Брови взлетели вверх — одна ровная, вторая с надломом, словно перебитое птичье крыло.
— Где вы их взяли? — Шепот превратил рощицу в святилище часовни.
— Не могу сказать, — таким же заговорщицким шепотом ответил он. — Сами знаете, почему.
Она вздохнула с видимым облегчением.
— Я знала, с самого начала знала, что вы особенный. Когда я увидела вас у матушки Юлианы, внутри у меня стало так жарко, как будто я молилась святым перед алтарем.
Ему в тот момент тоже стало жарко. Правда, это ощущение не имело к молитвам ни малейшего отношения.
Она торжественно произнесла несколько слов на латыни.
Моргнув, он кивнул и притворился, будто вспоминает, какую главу и стих она процитировала. В монастыре он был не самым прилежным учеником.
— Это означает «Вознесите многие почести посланцу Божьему», — горделиво улыбаясь, сообщила она. — Я сама это написала.
— Что-что вы сделали?
— Ну, иногда я складываю слова, чтобы получилось похоже на цитату. — Она опустила голову. — Поправьте меня, если нашли ошибки.
Он кивнул с деланно понимающим видом и решил не ставить ее в известность, что его познания в латыни были крайне скромны.
— Только не говорите никому о перьях. — Нельзя допустить новых небылиц о его особенной связи с Господом.
Держа руки за спиной, она вновь воззрилась на перья.
— Реликвии обладают силой святых. Они способны сотворить чудо.
Чудо… Эта девочка верит в чудеса.
— Вы когда-нибудь видели чудеса своими глазами?
— Нет, но много о них слышала.
— А вдруг это просто россказни?
— Как вы можете так говорить?
— Пилигримов на свете больше, чем исцеленных.
— Потому что Господь помогает только тем, чья вера крепка.
— То есть, если человек не получил исцеления, то виноват именно он, как якобы неверующий, а не Господь, которому безразлична его судьба?
Синие глаза ярко вспыхнули.
— Чудеса существуют, и тому есть множество подтверждений. Вспомните, как Томас де Кантилуп оживил утонувшего сына мельника. Или исцеление монаха, завернувшего свои больные руки в епископскую столу, или…
— Чудесное воскрешение графа Редингтона при Пуатье, — подсказал он.
— Да. Вы сотворили истинное чудо. — Не распознав иронии, она протянула руку, и ее пальчик нерешительно завис над пером. — Можно… можно мне потрогать его?
«Можете бросить его на землю, где оно когда-то валялось, и растоптать вместе со всей его мнимой святостью», — подумал Гаррен, на мгновение приревновав к тому, что предметом ее страстного интереса был не он, а дурацкое перо.
— Только осторожно.
— У меня есть очень важная просьба к Богу. — Взгляд ее глаз пронзал насквозь. — Как вы думаете, Блаженная Ларина поможет мне?
Гаррен знал, как Он отвечает на молитвы. Он умолял Всевышнего сохранить его родителям жизнь. Но Он ответил «нет».
— Господь слышит наши молитвы, — с горечью сказал он. — Но не всегда отвечает на них желанным для нас образом.
Она со вздохом кивнула.
— Вот и сестра Мария говорит то же самое. Поэтому мне нужна помощь Блаженной Ларины. Иногда Бога нужно просто чуть-чуть подтолкнуть.
Как и он когда-то, она верила, что Господь откликнется на ее молитвы, и Гаррен не знал, жалеть ее или завидовать.
Доминика нежно погладила перо. На губах ее распустилась улыбка, а на щеках заиграли ямочки.
— Пальцы покалывает, — прошептала она.
У него покалывало все тело, но по куда более прозаичным причинам.
Она опять заговорила на латыни, и он принял глубокомысленный вид.
— Если иметь веру, можно и горы переставлять. — Она улыбнулась. — Апостол Павел, послание к коринфянам. Я немного поменяла слова.
Он проглотил смешок, а с ним и мимолетное сочувствие к матушке Юлиане.
— Помните, никто не должен знать, что я несу с собой эти перья.
Сложив пальцы в щепотку, она покрутила ими около рта, словно запирая его на ключ. Детская непосредственность этого жеста вызвала у него улыбку.