Лучше бы он этого не делал. Полог за его спиной откинулся, и вынырнул шестой, ранее не замеченный, египтянин, тоже в белом набедреннике и с мечом в руке. Хорошо отработанным ударом он косо вонзил меч в плечо Петье. Было жутко видеть, с какой легкостью лезвие вошло в тело богатыря почти до середины туловища. Азиат повалился на землю рядом со своим «флагом», а сириец наотмашь хватил египтянина по голове обломком древка и оглушил. В тот же момент волна атакующих залила отмель, спеша исправить непоправимое. В одно мгновение все раненые египтяне были добиты. Паладиг ворвался в шатер, но тут же выскочил обратно: внутри никого не было. В страшном гневе ассириец замахнулся на оглушенного начальника копьем, но Нафо отклонил роковой наконечник со словами: «Успеешь! Пусть он сначала расскажет…» Опомнившийся вожак заслонил неподвижное тело собой и крикнул: «Стоять!» Оттолкнув нескольких азиатов, он железной хваткой зацепил Гато за плечо и твердо сказал: «Свяжи. Охраняй. За его жизнь ответишь головой», после чего велел халдею идти внутрь шатра. Остальным тут же раздал безапелляционные и точные приказы: привести лошадей, погрузить на них все вещи, трофейное оружие разобрать, тела убитых египтян («эту падаль») побросать в реку, перевязать рану Оя, сбегать к месту засады за оставленным имуществом. Сам же, проследив за началом деятельности товарищей, тоже нырнул в шатер.

Убранство внутри было скромное: две походных постели, два вещевых мешка в изголовье, столик, вернее ящик с откидными ножками, висящие на центральном столбе два парусиновых плаща и охотничий лук со стрелами. Нафо уже опорожнял мешки, а Паладиг убрал со столика чистую серебряную посуду и раскрыл ящик. Тот был внутри разбит на отделения. В одном лежали свитки папируса, принадлежности для письма, в другом – набор для бритья, серебряные ножницы и короткий кинжал с украшенной мелкими изумрудами рукояткой, а также кожаный мешочек с золотыми и серебряными монетами. Особенно заинтересовали ассирийца фаянсовые коробочки с какими‑то порошками и мелкими камешками. Равнодушно выбросив свитки, вожак спросил приятеля, что это может быть в коробочках? Тот рассеянно ответил, что это образцы горной породы с золотыми и серебряными вкраплениями, а сам принялся перебирать упавшие папирусы. На некоторых из них были рисунки, в которых оба грамотных азиата сразу заподозрили географические карты. Оба представления не имели о египетской картографии, но на двух картах было явно изображено горное озеро, которое азиаты недавно преодолели. «А ведь теперь мы сможем выбраться из гор, не блуждая. Хорошо, что ты не прикончил начальника», – лукаво похвалил вожака Нафо. Кроме того, он продемонстрировал небольшой кувшин с серебряной насечкой, в котором, судя по запаху, недавно было вино.

Нагрузившись трофеями, оба вышли наружу, где их товарищи изнывали от нетерпения. Египтянин с закрытыми глазами лежал нагой, у него были связаны одной веревкой руки, ноги и шея – так сами египтяне связывали рабов. Левый глаз заплыл синяком от удара древка.

– Шатер нам не нужен, у нас нет господина, – заявил Паладиг. – Разрежьте его на одеяла. Все эти вещи завяжите и грузите на лошадей (правда, среди животных были только один конь и два осла). Всем отойти. Дайте мне львиную шкуру и ведро воды.

Все приказания исполнялись немедленно. Паладиг закутался в плащ из львиной шкуры, взял в левую руку трофейный кинжал, а сам облил начальника холодной водой из кожаного ведра. Египтянин застонал, попробовал взяться за голову, но руки были прочно связаны спереди. Ассириец ухватил веревку на шее, подтянул голову начальника к своему лицу и несколько секунд молча и грозно глядел прямо в глаза. Египтянин не помнил[17] схватки, поэтому смотрел с полным недоумением и смятением на бородатое смуглое лицо и звериную шкуру.

– Вы зачем явились сюда? – прорычал азиат на языке Та‑Кемта.

Вот уж чего начальник не ожидал услышать, так это родной язык.

– Мы пришли с миром. Мы только ищем путь через горы в нашу страну, – пробормотал он.

– А что вы искали вчера в нашей земле?

– Просто… я пробовал, нет ли там золота.

– А откуда вы пришли?

– С берега моря.

– Ты лжешь! – загремел Паладиг, – Вшестером вы не могли пройти так далеко.

– Нас не шестеро. Ниже по реке стоит большой отряд, больше сотни воинов. А я заметил следы золота на берегу реки и поехал проверить, нет ли его здесь, в русле ручья.

– А куда собирался идти ваш отряд?

– Вниз по реке. Мы не причиняли зла местным жителям. Вам незачем было нападать на нас, – Египтянин постепенно успокаивался, приходил в разум, что‑то припоминал, хотя ничего не мог понять в происходящем. – Мы прошли сюда через горы и теперь ищем, нельзя ли вдоль Хапи пройти в Та‑Кемт.

– Хапи? Где вы его здесь нашли? – уже для Паладига наступил период недоумения.

– Так вот он, – кивнул египтянин на реку, – Он вытекает из гор с западной стороны, а отсюда вдоль него еще никто не проходил.[18]

Совсем уничтоженный, ассириец выпустил из рук веревку и раскрыл перед начальником папирусы с картами.

– Покажи ваш путь, – произнес он не грозным, а упавшим голосом.

– Вот, – провел по меньшей карте пальцами связанных рук египтянин от синего пятна моря до кружка озера. – А вот Хапи, – указал он на большей карте, – только как он течет через горы, мы еще не знаем. Наш владыка, Великий дом,[19] приказал это выяснить, – Любопытство египтянина все возрастало – кто же это его допрашивает?

Потрясенный Паладиг резко выпрямился и беспомощно оглянулся вокруг. При этом завязка лопнула, а плащ упал на землю, но ассириец этого не заметил. Оправившись от ужаса, вожак наклонился к египтянину и снова стал показывать ему папирусы, но был поражен холодным взглядом и презрительной усмешкой пленника. Глаза того были прикованы к плечу азиата с клеймом раба Великого дома.

Азиат заговорил было, но начальник грубо его оборвал.

– Немедленно развяжи меня, верни мне коня, вещи и эти папирусы, – потребовал он, как хозяин. – А вы все положите оружие и идите за мной. Тогда я попрошу нашего командира вас пощадить и оставить в плену. А если вы этого не сделаете, пощады не будет никому. А живым станет хуже, чем мертвым. И можете меня убить, но тогда вы вообще пожалеете, что родились на свет. И ни о чем меня больше не смей спрашивать, я не буду разговаривать с презренными рабами и мятежниками.

Паладиг слушал и поражался – это бравада или сознание всемогущества Та‑Кемта? Собственно, египтянин стал бесполезным как информатор и можно с ним покончить. Но бывший раб хорошо знал, что для египтянина, да еще аристократа, хуже смерти и пыток – унижение. А у азиатов есть возможности принести позор пленнику.

– Мы уходим сейчас же, – скомандовал вожак товарищам. – Не оставлять никаких следов. Пепел и пятна крови засыпать песком. Петье завернуть в одеяло, чтобы кровь не капала, и погрузить на лошадь. Оя посадить на осла. А этого вот – привязать к ослиному хвосту, пусть так и идет. И всем – проклинать его и ругать по‑египетски. А ты, – обратился он к Гато, – погоняй его плетью.

Что‑что, а египетскую ругань бывшие рабы помнили хорошо. И знали, что к ругательствам следует прибавлять название какого‑нибудь покоренного народа, а для коренного египтянина оскорбления хуже просто не бывает. И они принялись изощряться. Паладиг отчетливо видел слезы, катящиеся по щекам пленника. Возможно, тот сам уже жалел о своем высокомерном требовании и об обещании не говорить ни слова. Ведь он был готов к смерти, даже мучительной, но не к унижениям от «диких» народов, в том числе к побоям. Кроме того, его мучили головная боль от ушиба и скорбь по погибшим товарищам. А ассириец вдобавок на его глазах бросил в огонь все свитки, которые являлись плодом долгих поисков в походе; о сохраненных картах египтянин не знал. Впрочем, нам не следует винить людей, детей тех веков, когда о гуманизме и не слышали, а большинство их богов были кровожадными и требовали жертвоприношений. Гато же усердствовал, глубоко мучаясь от сознания своей невольной вины. Ценой его оплошности стали гибель Петье и ранение Оя, и его победа в бою над часовым и поваром не окупали потери. Шумеру казалось, что он теперь станет таким же изгоем в глазах вожака, каким был покойный Лери.