– Давно, с тех пор все хромает. Не захотел, негодник, продолжать мое дело, занялся крашением тканей. И живет отдельно, в их слободе. Женился, две дочурки у него. От него мы и узнали, что ты попал в плен.

– Дядя Оло, не говори пока никому, что я вернулся. Я хочу сегодня побыть наедине со своими.

– Ну что ты, что ты. Я буду молчать, как мой намасленный[72] посетитель.

Гато исчез за дверью. Кумик, с понимающей улыбкой, подошел к зеркалу и положил на столик серебряную монетку за работу. Хозяин вновь замахал руками, но гости уже уходили. Старик минуту помолчал, обдумывая новость и борясь с желанием понести ее дальше. Обещал молчать; но ведь жене рассказать можно, разумеется, под строгим секретом. И он заспешил на кухню. А уже через десять минут старушка под спешным предлогом, с горячими клятвами о молчании, засеменила к соседке.

Гато собирался лететь дальше соколом, но Кумик остановил его. Теперь, когда выяснилось, что дома все благополучно, можно чуть задержаться и что‑то купить: угощение, небольшие подарки, игрушку ребенку. Нужно зайти в какие‑нибудь лавочки. Блудный сын согласился, и они наскоро купили белые лепешки, копченую грудинку, сыр, сладости и кувшин вина. Для сына Гато купил глиняный свисток и маленький кожаный барабан – музыка очень подходила к радостному событию. Затем происходило нечто примечательное: чем ближе становился родной дом, тем медленнее шагал шумер. Наконец, остановился у входа в переулок, молча указал на ворота и скамейку возле них.

Путники подошли и сложили покупки на старую скамью, помнившую еще и мальчика Гато, и молодую супружескую пару, отдыхавшую здесь вечерами. А хозяин вскочил на скамью и заглянул во двор. Здесь мало что изменилось: те же деревья, грядки, справа от ворот – кузница, из которой доносился металлический звон. Опытное ухо Гато уловило двойное постукивание – значит, отец работал с подручным, приходилось нанимать работника. Опять сын почувствовал укол в сердце. И тут он разглядел нечто совсем новое – под старой сливой лежала маленькая металлическая лошадка; игрушек в этом доме давно не было. Затем послышались шаги, и к колодцу прошла пожилая женщина, мать; поступь ее была по‑прежнему твердой, но спина – согнутой. И Гато без сил слез и опустился на скамью.

– Кумик, прошу тебя, пройди первым и подготовь их. Мне стыдно, да и не хочу никого испугать.

Лицо шумера было таким бледным, что можно было опасаться, как бы он не умер на самом пороге родного дома подобно Нафо. Приказав Оя не спускать с товарища глаз, финикиец постучал в окованную железом низкую калитку. Стук пришлось повторить несколько раз, и каждый удар отдавался молотом в груди блудного сына. Затем калитка без скрипа приоткрылась, и женщина удивленно уставилась на нарядного гостя. Чувствовалось, что в молодости она была красивой, но сейчас ее накрыла преждевременная старость. Кумик вежливо приветствовал хозяйку и спросил, не здесь ли живет мастер Хотур, к нему есть важное дело. Женщина пригласила гостя пройти в маленькую беседку в углу сада, а сама заспешила к кузнице. Удары молотов продолжались еще минут десять, хозяин то ли не хотел останавливать ответственную работу, то ли показывал гостю свою солидность. Затем хозяйка попросила Кумика немного подождать, а сама достала из колодца ведро воды и опять пошла к кузнице.

Наконец, появился и мастер, приземистый и такой широкоплечий, что казался квадратным. Издалека кивнув гостю, он принялся неторопливо умываться, затем дал жене какую‑то команду, а сам пошел к беседке. И лицом, и поступью сын очень напоминал отца. Обменявшись приветствиями, они принялись за прохладительное питье, принесенное хозяйкой. Кузнец сделал жене знак удалиться, но Кумик попросил ее остаться, чему любопытная женщина была очень рада. Хозяин же недовольно спросил:

– А у вас всегда жен посвящают в деловые вопросы?

– Я пришел не с заказом, а по вашему семейному делу.

Недоумение на лицах обоих было так велико, что стало ясно: о сыне, как члене семьи, здесь перестали думать. Правильно сделал Гато, что не вошел без предупреждения.

– Я пришел с вестями о вашем сыне, Гатори.

Солидность мгновенно слетела с кузнеца, он вместе с женой буквально вцепился в одежду гостя.

– Тебе что‑нибудь известно? Он жив? Он на свободе? Он где? – посыпались вопросы, прерываемые всхлипываниями матери. – Говори скорей, не мучай нас.

– Жив, жив. Он в той несчастной битве попал в плен и стал рабом в далекой стране Та‑Кемт, в Африке.

– Мой сын – раб, – прошептал мастер. – Вот она, цена неповиновения родителям. Но скажи, чужеземец, нельзя ли выкупить его из плена? Я готов продать последнюю рубашку…

– В этом нет нужды. Когда я встретил Гатори в Африке, он уже добился освобождения.

Мать сорвалась с места и принялась рыдающим голосом звать невестку. Молодая женщина появилась с подозрительной быстротой, явно была рядом, интересуясь происходящим. Узнав суть дела, она схватилась за горло, чтобы не закричать. Красивое лицо ее скривилось на сторону.

– Но ведь ты здесь, – спохватился отец. – Скажи, почтенный купец, почему ты не взял его с собой? Я бы оплатил тебе расходы сторицей! Я ведь все надежды возлагал только на него, он же из всех детей у нас один выжил.

Кумик впервые улыбнулся.

– Я взял его с собой, привез на корабле в Азию. Уже совсем близок час, когда вы обнимете своего Гатори.

Слушатели совершенно остолбенели, онемели. Лишь в глазах читался мучительный вопрос: когда именно? Финикиец почувствовал, что подготовка окончена, больше мучить этих славных людей незачем.

– Ваш сын сегодня прибыл вместе со мной в Урук, он сейчас стоит возле вашей калитки, не смея войти.

Отец даже налился кровью от негодования и буквально зарычал:

– Если ты пришел посмеяться над нашим горем…

Но гость уже направился быстрым шагом к калитке, отворил ее, позвал товарища по странствиям. Прошла минута, финикиец даже испугался, не случилось ли чего, не сбежал ли Гато – тогда быть беде. Но вот в просвете калитки показался нарядно одетый, согнутый в поясном поклоне, с шапкой в руках, блудный сын, за ним – Оя с подарками. Гато вступил на дорожку, бросил шапку, опустился на колени и протянул руки к родным. Родители наперегонки кинулись к давно потерянному сыну, а Нефире вне себя метнулась назад, в дом. Там женщина подхватила на руки играющего сынишку, побежала к выходу, затем опять назад, к небольшому зеркалу, сбросила накидку и торопливо привела в порядок волосы. После этого она устремилась к долгожданному мужу, в гибель которого так и не верила, забыв о накидке и о посторонних людях во дворе.[73]

[1] После крушения Нового Царства (XII в. до н. э. и позже).

[2] Локоть – мера длины – около полуметра.

[3] Древнеегипетский бог войны.

[4] Стадия – у разных древних народов около 150 или 180 м.

[5] Африканская свинья с двумя парами верхних клыков.

[6] Две с половиной тысячи лет назад роль Северной звезды играло другое светило Малой Медведицы – звезда Кохаб.

[7] Зодиакальный свет, наблюдаемый в экваториальном поясе.

[8] Углекислый газ нередко накапливается в низинах местности, как, например, в знаменитой Собачьей пещере возле Неаполя.

[9] Двояковыпуклая лупа была известна в Древнем Вавилоне.

[10] Столица Древнего Египта, построенная фараоном Эхнатоном, заброшенная и проклятая после его смерти. XIV в. до н. э.

[11] Эта река сейчас называется Рахад.

[12] Баб‑эль‑Мандебский пролив (26 км) на выходе из Красного моря в Индийский океан.

[13] Антилопа‑гну.

[14] Баобабы.

[15] Гигантский сикомор.

[16] Озеро Тана, крупный водоем Абиссинского нагорья.

[17] Ретроградная амнезия после сотрясения мозга – человек забывает обстоятельства.

[18] От озера Тана на большом протяжении Нил течет в почти непроходимом каньоне.

[19] Иносказательное величание фараона взамен запрещенного прямого титула.

[20] Египтяне верили в загробную жизнь и вечные муки.

[21] Даманы (жиряки) – млекопитающие в горных районах Африки.