В полку Григория Пантелеевича ждал сюрприз. Офицеров штаба дивизии встречал не только командир полка Крупенин, но и инспектор армейской авиации Кобзев, воевавший на Халхин-Голе под началом Кравченко. Друзья сердечно обнялись. Оба были взволнованы встречей после долгой разлуки. Полились воспоминания и о боях, и о друзьях.

— Где же теперь воюет наш комиссар Владимир Николаевич Калачев? — интересовался Кобзев.

— Да, это был замечательный политработник, с пламенным сердцем товарищ. Только, Николай Леонтьевич, нет больше среди нас и не будет комиссара Калачева. Пал смертью героя еще в прошлом году. Многих друзей мы потеряли…

Вечер пролетел, как одно мгновение, хотя к себе в дивизию Кравченко вернулся за полночь.

И здесь его ждали гости. В часть приехал брат Иван-младший. Еще осенью раненный в голову и плечо он пролежал в госпитале более пяти месяцев, залечивая раны, и теперь, получив двухнедельный отпуск на поправку, прилетел навестить Григория и Федора-старшего, который служил в 215-й авиадивизии шофером. Они вместе и ожидали Григория Пантелеевича. Иван был еще бледным после госпиталя, но заметно повзрослевшим.

— Вот тебе и Ваня-маленький, — Григорий шел с распростертыми руками навстречу брату. — Да он нас всех перерос. Посмотри на него, Федя. Это же целая коломенская верста, а не Иванка.

Снова радость, снова расспросы и воспоминания.

— Тебе, Гриша, наш замкомандира полка Георгий Приймук низко кланяться велел. Часто он тебя вспоминает. И любит повторять: «Быть нацеленным на атаку — лучшее качество истребителя. Этому нас Григорий Пантелеевич Кравченко еще на Халхин-Голе учил. А он побеждать умеет!» Вот и приходится без тебя, но твоему опыту учиться. Это и хорошо, и очень непросто. На меня смотрят, как на брата Героя и таких же результатов ждут.

— А ты так и действуй, Ваня!

Легли спать, когда на востоке холодной зеленоватой полоской пробивался рассвет.

Через пару часов комдив был уже на ногах. Выпил крепкого чаю, вышел тихо, чтобы не разбудить Ивана.

День выдался пестрый. С утра выглянуло солнце. Потом поползла с Балтики хмарь. Только к обеду северный ветер разметал тяжелую пелену тумана. Снова в небе гудели моторы.

В 12 часов «виллис» комбрига остановился у КП второго гвардейского истребительного полка. Кравченко легко выпрыгнул из кабины, поздоровался с подошедшим командиром полка полковником Кондратом. Тот пригласил зайти отобедать. Григорий Пантелеевич взглянул на часы.

— Сейчас ни минутки нет. Готовься хорошенько, Емельян Филаретович, к вечеру. Приеду вручать ордена. А сейчас не взыщи, ни чайку попить, ни поговорить некогда, спешу в хозяйство Кузнецова, там уже ждет заправленный самолет. Поведу сегодня группу. Наши начали наступление, а фашисты пошли в контратаку. Придется охладить им пыл с неба, чтоб не егозились.

— Не надо бы вам, Григорий Пантелеевич, сегодня летать, — начал отговаривать полковник Кондрат. — Брат, говорят, в гости к вам прилетел. Такое нечасто бывает. Да и праздник сегодня. Фрицев в небе полно. Очень опасно. Вы же знаете Приказ Ставки — высшему комсоставу без особой нужды в заваруху не лезть.

— Ты, Емельян Филаретович, агитацию не разводи. С Приказами Ставки я хорошо знаком. И что сложно сегодня в воздухе — знаю. Потому и лечу.

Кравченко сел в машину. И через считанные минуты его «виллис» скрылся в снежной пыли.

На аэродроме комдива ждали. Командир полка майор Кузнецов доложил о готовности. Григорий Пантелеевич уточнил задачу, сделал ориентировку. Группе истребителей надо было обеспечить выход самолетов 281-й авиадивизии на штурмовку контратакующего противника.

В небо уходили парами. Взлетели Кравченко и старший лейтенант Смирнов, майор Кузнецов и старший лейтенант Питолин, другие летчики. Восьмерка истребителей быстро набрала высоту и скрылась за облаками.

— Я — ноль первый, — послышался голос комбрига. — Крутить головой на все 360 градусов! Быть внимательным. Надежно прикрывать соседа!

Потом он попросил пункт наведения охарактеризовать обстановку в воздухе.

— Тройка «мессеров» на высоте до двух тысяч метров кружит в районе Синявинских высот, в остальных районах воздух чист, — докладывал полковник Троян.

Восьмерка ЛА-5 на высоте трех километров быстро выходила в заданный район. Первым заметил гитлеровцев лейтенант Сенин и, круто пикируя, пошел на сближение. Немцы поздно обнаружили атаку. Сенин в упор прошил «мессера». Тот густо задымил и понесся к земле. Два других фашиста бросились наутек, под прикрытие своих зенитных батарей.

А с немецких аэродромов, лежащих к югу от станции Мга, взмыло в небо до трех десятков самолетов. «Мессершмитты» забирались в высоту для удобной атаки. «Фокке-Вульфы» шли пониже, отрезая группе Кравченко отход к своим аэродромам.

— Прикрой-ка меня, Смирнов. Встречный «фоккер» прикурить просит. Так я ему сейчас огонька удружу, — попросил комдив ведомого.

Самолеты, уже стремительно неслись навстречу друг другу. Вот-вот они неминуемо столкнутся… И фашист не выдержал, взмыл. Желтое брюхо его машины тут же было прошито огненной трассой. «Фоккер» завалился набок и с ревом и свистом устремился на снежное поле.

— Кому еще прикурить хочется?! Налетай! Подешевело… — задорно шутил комдив.

— Ноль первый! Ноль первый! Вас с высоты атакует «мессер», — предупреждал Кузнецов…

— Вижу, майор!

Самолет комдива круто пикировал. Немец мчался за ним.

У самой земли Кравченко перевел самолет на бреющий полет. Фашист не рассчитал и врезался в болото. К небу взметнулось желтое пламя и комья грязного снега.

Самолет комдива свечкой уходил в облака, чтобы снова атаковать…

Яростный бой продолжался более получаса. На снегу догорали сбитые самолеты. Кончались горючее и боезапас. Но силы были слишком неравными. На аэродром не вернулись ни комдив Кравченко, ни его ведомый старший лейтенант Смирнов, ни командир полка майор Кузнецов. Наблюдавшие за смертельной схваткой в воздухе артиллеристы видели, как последний наш ЛА-5, сбивший несколько фашистов, снижаясь, стал уходить в сторону своих аэродромов. За ним тянулся хвост дыма. Когда истребитель перелетел линию фронта, из него выбросился человек. Бойцы напряженно ждали, вот-вот раскроется белый купол парашюта. Но этого не случилось. Летчик упал вблизи батареи. Артиллеристы бросились к нему. Он еще был живой, пытался что-то сказать, но потерял сознание. Бойцы отстегнули ремни парашюта, расстегнули летный комбинезон и увидели две Золотые Звезды Героя.

Кравченко много раз прыгал с парашютом, и он никогда не подводил летчика. Но на этот раз парашют не сработал.

Братья ждали Григория Пантелеевича к обеду, когда с КП им сообщили о случившемся. С группой офицеров штаба они выехали к месту гибели командира дивизии. Погода снова переменилась. Сыпал снег. Мело. Сгущались сумерки, когда, наконец, они по ориентирам отыскали санитарную землянку стрелковой дивизии. Майор медицинской службы с горечью сказал, что оказать генералу помощь медицина была бессильна. Григорию Пантелеевичу ставили уколы, делали искусственное дыхание. Борьба за его жизнь продолжалась часа полтора, но в сознание он так и не пришел. Артиллеристы рассказывали, что самолет пролетел над ними на высоте метров в триста, когда из него выбросился летчик.

Кравченко лежал на столе в своем синем летном комбинезоне. В правой его руке было намертво зажато кольцо с куском перебитого тросика. Ногти пальцев были поломаны. Видимо, Григорий Пантелеевич, падая, пытался порвать ранец, чтобы освободить парашют, но сделать этого не сумел.

Все были поражены этой нелепой случайностью.

Иван как летчик обнаружил: парашют не раскрылся потому, что вытяжной тросик, раскрывающий его, был перебит, в правой руке Григория осталось кольцо с обрывком тросика. Парашютный ранец генерала не был поврежден.

На войне бывает всякое. Возможно, тросик был перебит осколком снаряда. При медицинском обследовании выяснилось, что Григорий Пантелеевич не был ранен. Он провел за свою жизнь более сотни воздушных боев и не имел ранений.