В это время снова встретились Василий Павлович со «своим генералом». Василию Павловичу пришлось-таки обуть снова армейские сапоги. Он добровольцем ушел на фронт осенью 1941 года и был комиссаром 797-го полевого госпиталя 39-й армии Калининского фронта. Яковлев приехал в Москву с санитарной летучкой, доставил тяжелораненых и одновременно хотел раздобыть материалы для агитационной работы. К Кравченкам решил заглянуть наудачу, а вдруг кто-то есть. Хотелось узнать, как воюют его бывшие ученики.

Василий Павлович нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась, на пороге стоял молодой старший лейтенант.

— Вам кого, капитан?

Яковлев не успел открыть рот, как вышедший из комнаты Григорий Пантелеевич заметил его и поспешил навстречу.

— Дорогой учитель! Василий Павлович! Какая удача, что вы заехали! Вот это встреча! — Они крепко обнялись, восторженно смотрели друг на друга.

Догадливый адъютант уже накрыл на стол.

— Значит, солдатские сапоги вам надеть все-таки пришлось. Где вы сейчас воюете?

— В Торжке наш эвакогоспиталь квартирует. Педучилище заняли под лазарет. Я там комиссарю, работы много, трудно на чужое горе смотреть. Подал уже второй рапорт о переводе в строевую часть. Надеюсь, что удовлетворят просьбу.

— Я вот себе дивизию скомплектовал. Технику новую получили. Скоро вылетаем на фронт. Мои соколы рвутся в бой. Многие летчики обстреляны в боях, драться умеют. Но теперь задача — не просто драться, а побеждать!

За обедом обменивались новостями, вспоминали о друзьях, товарищах.

— Ну, а где воюет Федот? Федя-младший? — интересовался Василий Павлович.

— Наш Федот уж не тот. Комбат в минометном полку. В сорок первом на фронте случайно с ним встретились. Бензин у моей «эмки» кончился, дозаправки попросил у встречного шофера. А он мне: «Не могу, товарищ генерал. Командир у нас дюже строгий, заругает!» — «А кто он такой ваш командир?» — спрашиваю. «Старший лейтенант Кравченко Федор Пантелеевич». — «Веди меня к нему немедленно. Я покажу этому «экономисту», как генеральскую машину не заправлять!» Вот так и встретились.

Учитель и ученик долго вместе смеялись: «Ну и Федот!»

Расставаясь, крепко обнялись. Договорились встретиться здесь же после войны. Они не знали еще тогда, что встречу им судьба не предоставит. Вернувшись в госпиталь, Василий Павлович узнает, что просьбу его удовлетворили, что он назначен комиссаром в батальон, сформированный из моряков-тихоокеанцев и курсантов военного училища. И уже вскоре в составе 2-й гвардейской армии он будет громить танковые колонны Манштейна в районе Котельниково. Морской пехотинец его части, Илья Каплунов, один уничтожит десять фашистских танков и геройски погибнет сам. Наступая на немцев со своей частью, Василий Павлович прорвет укрепления фашистов на Турецком Валу и будет штурмовать Перекоп, освобождать Евпаторию, Севастополь, брать Кенигсберг, вернется весь в боевых наградах, Долгие годы будет по крупицам собирать документы и материалы о «своем генерале», подключит к поиску десятки людей и, наконец, увековечить память о Герое, своем ученике, сделает целью жизни. Многого они тогда и предположить не могли.

Формирование дивизии генерал-лейтенант Кравченко закончил в октябре 1942 года. Ее включили во 2-й истребительный корпус резерва Ставки Верховного Главнокомандования, базировавшийся близ Ржева. Командовал корпусом генерал Благовещенский, под началом которого Григорий Пантелеевич воевал с японцами в небе Китая. Вскоре корпус перешел в подчинение 14-й воздушной армии и был направлен на Волховский фронт, где полным ходом шла подготовка к прорыву блокады Ленинграда.

В дивизии, несмотря на бои, продолжалась летная подготовка. Как-то Кравченко пригласил к себе комиссаров полков.

— Товарищи, — обратился он, — в политической работе с личным составом мы немало говорим, что прибыли сюда, чтобы драться с фашистами за Ленинград и ленинградцев. Сегодня я был на аэродроме у станции Шум. Там каждый день садятся транспортники из Ленинграда. Они вывозят изможденных до крайности людей. Об этом надо рассказать нашим летчикам, а еще лучше собрать в каждом полку продукты и направить делегации в Шум. Я думаю, что это подействует больше всех наших бесед. По себе чувствую.

Летчики встретили несколько транспортников из Ленинграда. После этого во всех эскадрильях прошли партийные собрания. Люди рвались в бой. В ночь на 12 января авиация двух фронтов, Ленинградского и Волховского, нанесла массированный удар по врагу. Утром ураганный огонь по фашистской обороне открыли артиллеристы. Войска двух фронтов начали штурм вражеских укреплений. Их надежно прикрывали и поддерживали с воздуха авиаторы. За дни прорыва только летчики 215-й дивизии Кравченко сбили 57 самолетов противника.

После прорыва блокады воздушные бои не утихали. Чтобы завезти в Ленинград продовольствие и военное снаряжение, севернее Синявино саперы и железнодорожные войска начали строить железнодорожную ветку на Ленинград. Фашистская авиация старалась сорвать стройку. Летчики Кравченко взяли объект под «свое крыло». 6 февраля по дороге уже прошел первый грузовой поезд.

Генерал Кравченко пользовался большим уважением и любовью в дивизии. Его знали в лицо летчики и техники, инженеры и оружейники, те, кто воевал и обслуживал боевую работу. Появлялся он на аэродромах и в мастерских обычно неожиданно. Интересовался всем, начиная с того, чем сегодня людей кормили, когда мылись в бане, кто отличился в боях. Умел завести или поддержать разговор, ценил и понимал хорошую шутку.

22 февраля вышел Указ о награждении Григория Пантелеевича Кравченко орденом Отечественной войны. В этот день генерал провел совещание и предупредил все части дивизии, чтобы усилить бдительность: фашисты обязательно попытаются сорвать праздник.

Вечером с несколькими офицерами штаба дивизии Григорий Пантелеевич выехал в 522-й истребительный полк на торжества, посвященные годовщине Красной Армии. Настроение у всех было приподнятое. Днем на совещании командир корпуса генерал-майор Благовещенский, под началом которого, как когда-то в Китае, снова воевал Кравченко, похвалил летчиков и командование 215-й истребительной авиадивизии за чувствительные удары по врагу и умелую разведку. Поздравил о правительственными наградами.

— Твои соколы, Григорий Пантелеевич, — говорил комкор, — не просто геройски дерутся с врагом. Они научились его побеждать. И это главное! Немцы боятся теперь единоборства с летчиками твоей дивизий. Чаще всего фашисты удирают, завидев ваши краснозвездные истребители. Видимо, действительно ЛА-5 отличная боевая машина, ну и почерк у многих пилотов такой, какой мне запомнился еще по Китаю, где даже самые опытные японские асы не выдерживали атак на вертикалях.

— Постоянно учим людей и летному мастерству, и тактике, и ведению боя при любых условиях, Алексей Сергеевич. Без этого сегодня не повоюешь. Старый опыт хорошо, но его развивать и пополнять надо. В дивизии сейчас много отличных пилотов. Они учат мастерству молодых летчиков. Жаль, летать самому мало приходится, — сетовал Кравченко. — Все другие заботы и дела. Сядешь в кабину, ручка управления та же, а самолет уже не так послушен, как бывало раньше. А командир должен быть всегда в отличной летной форме, уметь летать и драться в небе лучше других. А это на всю жизнь никому не дается. Летать надо больше. Летать и воевать. И немец, конечно, сегодня не тот, что был в первый год войны, товарищ комкор. Тогда спесь у фашистов лилась через край. В небе их было, как воронья по осени, и самолеты получше наших, и боевой опыт… Наваливались кучей на наших одиночек… Через горечь потерь многому научились. Начинаем помаленьку им хребет ломать. И доломаем. Никуда не денутся. Злости у людей много в душах накипело. Летчики рвутся в бой. И это не слова — действительность.

По дороге в полк Кравченко «прокручивал» в памяти разговор с командиром корпуса. Он ценил в Благовещенском человеческое обаяние, командирскую хватку и виртуозное летное мастерство. И снова сетовал на себя: «Мало летаю. Так нельзя. Завтра же выкрою время для боевого вылета».