Они просвечивали картины рентгеновскими лучами, измеряли, брали пробы…

Очень приятно было здесь побывать, но, пожалуй, пора сматывать удочки.

…и выяснилось, что большая часть картин — подделки. До этих исследований насчитывалось около тысячи шедевров. Теперь осталось около четырехсот.

Что мы от этого выиграли?

— Правда, что мы от этого выиграли? Стараниями ученых наш мир поскучнел и поблек. Вот я и говорю: не трогайте картины, пусть они все считаются подлинниками, пусть все принадлежат Рембрандту! — кричит госпожа Бьёрк.

Но никто не находит ее выходку забавной.

8

Бывают люди, которые всю свою жизнь живут в чужих квартирах, носят платье с чужого плеча, люди, легкие как пушинки. Их бы привязать веревочкой, чтоб не улетали. Госпожа Бьёрк не понимает ничего из того, что она видит вокруг, она стыдится своего невежества — да, в глубине души она проклинает свою легковесность.

При первом посещении собора Святого Петра госпожа Бьёрк больше времени провела в магазинчике сувениров, чем в самой базилике. В соборе находятся величайшие шедевры величайших мастеров. После встречи с ними она даже с каким-то облегчением отдохнула взглядом на скверных гипсовых копиях, где прекрасное изуродовано, совершенное искажено.

В магазинчике репродукции Пиеты исчислялись сотнями: маленькие, среднего размера, большие, из разных материалов, разного качества — пиета на все случаи жизни.

В базилике же Пиета была одна, зато подлинная, зато та, которой коснулось божество.

Это и пугает госпожу Бьёрк.

Парень, который ударил шедевр Микеланджело молотком, ее друг. Как хорошо понимает она, почему он это сделал! Госпожа Бьёрк понимает каждого, кто, разъяренный мастерством и святостью, в сознании собственной неполноценности, оттого что сам ничего не значит, хочет вдребезги разбить то, что преисполнено значения.

Она понимает каждого, кто подобно ей остается за пределами значимого. Каждого, кто не будучи творцом истории, все-таки живет на свете, испытывает муки, любовь, отчаяние и ярость — всё, что заключает в себе жизнь; каждого, кто от рождения до смерти ведет борьбу, чтобы потом его предали забвению; каждого, кто выдерживает или нет, но и то, и другое напрасно; каждого, чей прах будет развеян по ветру.

Все эти люди похожи на леммингов и кроликов. Их так много, что их можно пожирать или сталкивать в пропасть десятками тысяч. Природа предусмотрела все. Она снабдила их роскошными органами размножения: пусть себе умирают без счета, на их место придут новые, и стало быть, род сохранится. А каждый отдельный лемминг или кролик значит меньше песчинки.

Ну, а что если именно данный лемминг дорожит жизнью? Если именно этот кролик не хочет стать добычей лисиц?

Что делать такому леммингу или кролику?

В сувенирном магазинчике госпожа Бьёрк находит мерцающую стереоскопическую открытку — обычно на таких открытках изображают заигрывающих блондинок.

Но с этой открытки госпоже Бьёрк подмигивает распятый Христос, со лба которого стекают кровь и пот. Христос то испускает дух, то снова оживает, в зависимости от движений госпожи Бьёрк. На госпожу Бьёрк производит впечатление, что Спаситель послушно умирает и воскресает, как марионетка, повинуясь повороту ее головы.

Госпожа Бьёрк выбирает открытку, на которой Иисус белокур и худ. Но можно купить черноволосого или с пепельными волосами, а если предпочитаешь более полного, найдется и такой.

Госпожа Бьёрк покупает картинку, чтобы в тишине и покое обдумать, что она означает, кто, собственно говоря, этот подмигивающий человек.

Спаситель, которым можно манипулировать. Спаситель для очковтирателей. А какой у очковтирателей выбор?

Госпожа Бьёрк понимает. Она такая же, как они. И они так же невинны, как она сама.

Очковтиратели.

Те, кто ничего не весит.

9

Госпожа Бьёрк бредет между колоннами, обрамляющими площадь перед собором. И насвистывает, пытаясь избавиться от тревоги.

Есть люди, которые рождаются для определенного места и так и остаются на этом месте, никогда не теряя опоры, люди, тяжелые, как свинец. Такой человек господин Бьёрк. Он родился в той самой комнате, какую полвека спустя делил с госпожой Бьёрк. А вот она не удержалась на месте и полетела дальше. Так уж вышло. Слишком по-разному складывалась их жизнь.

Но разве не по иронии судьбы целью своего полета она избрала Рим, самый тяжеловесный из всех городов. А ведь поразмысли она хоть немного, знай она хоть немного больше, она могла бы выбрать любой другой город, но выбрала Рим из-за Биргитты Стенберг.

Набежали облака. Скоро опять пойдет дождь. От забитых машинами улиц идет неумолкающий гул.

Больше двух тысяч лет одно поколение за другим возводило этот Вечный город, который скоро испепелят, уничтожат выхлопные газы.

Он станет таким, как я, думает госпожа Бьёрк. Но почему римляне так себя ведут? Почему ненавидят собственную весомость?

Они спешат, словно наперегонки. История выветривается, ее заменяют гипсом. Знаки становятся неразборчивыми, буквы стираются.

Человек стирает знаки, предоставляет морю изгладить черты своего лица. Волны лижут берег, чтобы человек мог забыть, чтобы любовь больше не причиняла страданий.

Способность человека уничтожать свои лучшие творения — что это, величие его или трагедия? Высоки требования, предъявляемые образу и подобию Божию.

Человек вправе возроптать: Почему, Господи, выбор твой пал на меня? Почему именно я призван знать и свидетельствовать? Непосильно для меня такое знание, безумием и страхом наполняет оно меня. Ураганом должен я нестись вперед. Для чего дано мне приобщиться к святости? Разве я когда-нибудь просил об этом? Наоборот, я хотел бы быть подобен горилле, которая хлещет землю ветками, чтобы показать свою силу.

Куда деваться мне, наделенному духом твоим? Куда бежать мне, наделенному твоим лицом? Пусть лучше море сотрет черты твоего лица. Любовь не должна причинять страдания.

Мы имеем право на жизнь без муки.

10

Госпожа Бьёрк ничего не знает о соборе Святого Петра. Госпожа Бьёрк ничего ни о чем не знает.

Оказавшись на лоне природы, госпожа Бьёрк отличит одуванчик от ромашки и колокольчика, вот и все. Она настолько далека от природы, что вылазка на свежий воздух доставляет ей чисто эстетическое удовольствие.

Не вздумайте спрашивать ее о том, как называется то, что она видит вокруг, — она не знает названий ни деревьев, ни цветов, ни корней, ни камней, и уж тем более не знает, можно ли использовать то, что она видит. Что съедобно, а что нет. В какое время года клюет окунь. Где в лесу растут лисички.

И главное — где ночуют лесные феи.

Госпожа Бьёрк слышит, как поют птицы, но отличает от других только голоса вороны и кукушки.

Она видит бабочек — траурницу, лимонницу и павлиний глаз, и вдруг вспоминает, как бабушка учила ее, что траурница к дождю, а лимонница к вёдру, но вот какой толк от павлиньего глаза?

Госпожа Бьёрк не из тех, кто любит бродить на лоне природы, нет, она прогуливается у рампы и на пейзаж смотрит как на декорацию. Не потому ли ее все больше притягивают драматические пейзажи — бурное море и крутые скалы, дремучие леса и необозримые просторы? Она ищет не знания, а красоты, но то, что у нее перед глазами, ей быстро надоедает.

Она вспоминает Энебюберг с его школой № 35, Народным домом и Нильсом Поппе. За то время, что она была госпожой Бьёрк, Почти-Юрхольм преобразился. На него легла печать стандарта — типовой район с небольшим торговым центром, где открыли универсам Консум, стоматологическую лечебницу, поликлинику и библиотеку. Потом построили клуб, детский сад и на шоссе поставили светофор. Энебюберг с таким же успехом мог бы называться Экебю, Эстерокер или… да хотя бы Хессельбю — так неразличимо похожи друг на друга пригородные районы с их небольшими торговыми центрами, универсамами, стоматологическими лечебницами, поликлиниками и библиотеками.