Муравьев лягушка тоже боится и на сухое место никогда не выходит.

Хубай Хус

Давно это было, рассказывают. Один охотник нашел в пещере гнездо турпана, черной утки. Лежали в гнезде скорлупки от яиц, а одно яйцо — целое, еще теплое было. Недолго думая, взял его охотник, положил за пазуху, унес к себе домой.

«Выпарю турпана, — решил. — В нем человеческое счастье, говорят».

На третий день из яйца вылупился щенок.

Вот, думает охотник, какие чудеса бывают, а сам страшится: не к добру, наверно, такое чудо. Хотел было сначала убить щенка, да жалко стало. Унес его в темный сарай, сена постелил, накормил.

Сам, как и раньше, на охоту ходит. Вернется из тайги, тут же к щенку бежит, кормит его, ласкает. Полгода так прошло. Подрос уже щенок. Охотник назвал его Хубай Хус — Сын Турпана.

Отправился как-то охотник на промысел, собаку с собой взял. Бегает резво по тайге Хубай Хус, мелких зверей ловит, на больших зверей бросается. Что ни день — богатая добыча у охотника. Белок да соболей Хубай Хус сам ловит, маралов да оленей на охотника гонит. Охотник не нарадуется: какая добрая собака у меня, Хубай Хус!

Стал он в большом достатке жить. Если не идет в тайгу, Хубай Хус все равно ему зверей и птиц таскает.

Узнал об этом богатый бай — он недалеко жил, приехал к охотнику, стал у него чудесную собаку просить. Пятнадцать коров взамен предложил. Жалко было охотнику расставаться с собакой, да уговорил его бай, и он уступил. Тот сразу пригнал коров, забрал Хубай Хуса с собой.

Стал Хубай Хус у нового хозяина жить. И ему зверей-птиц таскает из тайги. Бай еще больше разбогател.

Между тем в тайге все меньше и меньше зверя становится. Лес будто совсем опустел. Хозяин тайги сердится:

— Ничего не оставила проклятая собака! Куда я смотрю? Надо ее уничтожить.

А поделать ничего не может.

Пришел тогда к нему на помощь Хозяин воды — Суг ээзи.

— Давай изведем вместе собаку.

— А как? — спрашивает Хозяин тайги.

— Пошли быстроногую маралуху к тому месту, где живет бай, — говорит ему Суг ээзи. — Хубай Хус почует и погонится за ней. А маралуха пусть прямо ко мне в озеро забежит. Хубай Хус не удержится, тоже в воду кинется. Там я его и утоплю.

Так Хозяин тайги и сделал. Самую сильную маралуху-трехлетку подослал к юрте богатого бая. Только Хубай Хус учуял ее, сразу погнался. Маралуха сильная да резвая была, долго от собаки бегала. А когда Хубай Хус стал настигать ее, с маху в озеро прыгнула. Хубай Хус за ней следом. Тут его Суг ээзи поймал и не выпустил.

Долго еще собака из-под воды лаяла. Услышал охотник и поспешил к озеру. До слез ему стало жалко Хубай Хуса. Навзрыд заплакал.

— Я тебе, Хубай Хус, сушеного мяса принес. Последней коровы мясо, что от тех пятнадцати осталось. Зачем я тебя баю отдал?

Тут заговорил из-под воды Сын Турпана человеческим голосом:

— Не печалься обо мне, хозяин, ступай домой.

И смолк Хубай Хус.

Отправился в большом горе охотник обратно. Приходит домой, а у него полон двор скота. Это ему Хубай Хус сделал.

Стеклянный шарик

Давным-давно у истоков Черной речки в ветхом шалаше жила старушка со своим сыном. Не было у них ни добра, ни скота, одна кобылица только. На ней они дрова возили, ездили куда надо.

Каждый год старушка на зиму шесть небольших зародов сена ставила для кобылицы. Со временем сил у старушки поубавилось, она больше дома сидела, а сено косил и в стога метал ее подросший сын.

И в эту осень он шесть зародов поставил. А зимой за сеном поехал, глядит — нет одного зарода, только пять осталось. Матери сказал про это, ему же и попало:

— Ленивый ты, видать. Не сделал, что надо, а теперь меня обманываешь.

В другой раз поехал, еще одного зарода не досчитался.

— Четыре только стоят, — матери объясняет. — Сказать, что увезли, — никаких следов нет.

Мать того пуще сердится:

— Если увезли, куда след денется? Нет у тебя ни стыда, ни совести. Как только язык поворачивается врать.

В третий раз за сеном собрался, — всего два зарода стоят. Остальные — как корова языком слизнула. Решил парень тогда укараулить, кто же так ловко крадет или пожирает сено. Зарылся в стог, поглядывает по сторонам.

Полночь наступила. Тьма-тьмущая кругом, а вдали откуда-то яркий свет пробивается, будто солнца луч. Ближе, ближе этот свет, ярче становится, а от чего идет — не понять. Смотрит, серый конь скачет-играет, земли копытами не достает, и свет дивный от него разливается. Поравнялся с одним зародом, раз хватил, — половины как не было. Еще раз — ни травинки не оставил. К тому зароду направился, под которым парень лежал. Видит парень, уздечка на коне, поводья через шею перекинуты шелковые. Вскочил он ему на спину, давай бичом хлестать.

— Не бей меня, — просит серый конь. — Я тебе такого скакуна дам, на гору захочешь — увезет, в тайгу захочешь — сквозь любую чащу пройдет.

Заржал он во всю мочь, так что на дальних горах отозвалось, и тут же предстал перед ними кроваво-рыжий жеребец. На левой тороке богатырские доспехи висят, на правой — дорогая одежда.

— С этого дня, — говорит ему серый конь, — будешь служить ему верой и правдой. Слушайся его, как меня слушался. По первому зову любое его желание и приказ исполняй.

И парню сказал:

— Как три раза свистнешь, он предстанет перед тобой, как лист перед травой.

Не успел сказать серый конь, как тут же исчез, будто его не было. Только светилось еще долго вдалеке.

Не решился парень рыжего жеребца матери показывать, отпустил его на волю, а домой пришел, объяснять стал, какая беда их постигла. Мать его и слушать не стала.

— Уходи с глаз моих, негодный. За все мои старания черной неблагодарностью платишь.

Подался парень куда глаза глядят. Мало ли, много прошел, притомился, есть-пить захотел. Что делать, не знает. И вдруг про рыжего жеребца вспомнил. Три раза свистнул, три раза позвал, и тут предстал перед ним жеребец. Сказать, с неба упал, — крыльев нет. Сказать, примчал откуда, — ни одна травинка не примята. В тороках как лежали доспехи богатырские, наряды дорогие, так и лежат. Оделся парень в шелк да золото, сел на рыжего, поехал иноходью. Мимо какого аала не едет, все на него смотрят, любуются.

Выехал он в широкую степь и пустил коня на полный бег. Летит как на крыльях.

Долго ли, коротко, достиг места, где кровавая война шла. Кругом все повыгорело, и в живых никого не осталось. Только пламя по степи полыхает, мечется. Вот к высокому дереву подступило, и слышит парень, как человеческим языком дерево заговорило, спасти его просит. Вступил он тогда в схватку с многоголовым пламенем. Рубит его богатырским мечом, сечет огненные языки. Как хватит по пламени, десятки голов на землю падают. Изрубил весь огонь-пламя на части.

Глядит, а на месте дерева девушка стоит красоты необыкновенной — шестьдесят кос на плечах, семьдесят кос на спине.

— Ты меня от смерти спас, — говорит. — Поедем теперь в наши земли. Кто добро сделал, тому добром отплатить надо.

Хотел парень посадить к себе в седло девушку, а она свистнула, и к ней такой же рыжий конь явился. Домчали они вместе до Желтой горы.

— Вот земля моего отца. А сам он внутри этой скалы живет. Сейчас пойдешь ты к нему. Как дверь откроется, ничему не удивляйся и не бойся ничего. Прямо у входа увидишь змея с тупым хвостом. Он тебя куда надо проведет. Еще всякие чудища будут — не пугайся. А когда с моими отцом и матерью увидишься, когда станут они за то, что меня спас, всякое добро предлагать, ты ничего не бери. Проси только стеклянный шарик. С умом им владеть будешь — ни в чем нужды не испытаешь, а промахнешься — голову потеряешь.