Очень я обижен, хоть и не пойму,

Евнухом я вами назван почему.

На эти слова Калдыргач-аим так брату своему ответила:

— Бека иль тюрю такого где найдешь?

То ль мужчина он, то ль баба, — не поймешь.

Евнух — это тот, кто на тебя похож!..

Схватки никогда с врагом не знавший — кто?

В табуне коня не отобравший — кто?

Сбрую скакуну не пригонявший — кто?

Скакуна в походы не седлавший — кто?

На кушак булат не нацеплявший — кто?

И чужой дороги не топтавший — кто?

И своей страны не повидавший — кто?

На одном всегда сидящий месте — кто?

Не скакавший в час беды к невесте — кто?

Равнодушный к жениховской чести — кто?

Это — евнух есть, и хуже есть ли кто?!.

Ты не обижайся, — я тебе сестра

И тебе желаю счастья и добра.

Срок уж на исходе, поспешить пора!

Не спася Барчин, как сможешь сам ты жить?

Дважды не умрешь, а Барчин-ай в беде, —

Руки на себя ведь может наложить!

Иль у кальмык

о

в наложницею стать?

Поезжай не медля, чтоб не опоздать,

Чтобы за насилье калмык

а

м воздать!..

Было тяжко мне письмо Барчин читать.

Может ли она беде противостать?

Пишет: каждый день повадясь гнать коней,

Из пещер своих поганых ездят к ней,

Волчьей жадной своры злей и голодней,

Сто без десяти влюбленных калмык

о

в,

Сто без десяти незваных женихов,

Силою грозя в пещеры увезти.

Бедненькая, просит выручить, спасти, —

Ведь она — одна, их — сто без десяти!

Станешь ли, боясь далекого пути,

Размышлять, мой брат, — итти иль не итти?

Горьких слов моих обидой не сочти,—

Родичей несчастных наших навести,

Выручи Барчин, а калмык

а

м отмсти.

Надо ехать, значит — собирайся в путь, —

Жалким евнухом, Хаким-ака, не будь!

Услышав эти слова, говорит Алпамыш сестре:

— Пешком, что ли, итти в эту страну?

Отвечает ему Калдыргач-аим:

— На девяноста пастбищах кони наши пасутся, — неужели же ни одного такого, чтоб оседлать можно было, не найдешь среди них? Если возьмешь седло и сбрую для коня и к Култаю в табуны отправишься, ты сможешь в путь поехать, оседлав любого понравившегося коня.

— Ну, хорошо! — сказал ей Алпамыш. Собрала Калдыргач-аим седло, сбрую, шлем, щит, оружие и прочие доспехи, связала все вместе, нагрузила на Хакима — послала его к Кул-таю. Встречает он по дороге отца, с охоты ехавшего. Посмотрел Байбури на сына с подозрением и говорит ему:

— Да не сякнет ключ твоих речей, сынок!

Порази всех вражьих силачей, сынок!

Добрый путь тебе, куда бы ты ни шел,

Радость сердца, свет моих очей, сынок!

Взяв припасы, взяв оружье, — без коня,

Сбруей да седлом себя обременя,

Ты куда идешь, скажи — утешь меня!

Иль узнал худое от кого-нибудь?

Или на охоту едешь ты, Хаким?

Иль, ягненок мой, собрался в дальний путь?

Ты куда идешь, скажи — утешь меня!

Стан твой кушаком украшен золотым.

Шалости прощают людям молодым,

Но убьешь меня отъездом ты своим, —

Да развеется отцовский страх, как дым!

Путь куда ты держишь? Успокой меня!

Э, сынок, не будь к словам отца глухим:

Ты себя поступком не губи таким, —

Одарю тебя конем я выездным!

Ты скажи, в какой собрался край, сынок?

Знаю, что вернешься, глаз моих зрачок,

Но боюсь, в дороге б ты не изнемог:

Тяжело в пустыне. Если путь далек,

Как ты в путь такой поедешь, одинок?

Ты куда идешь, очей моих зрачок?

Услыхав такие слова отца своего, говорит Хаким:

— Э, умереть бы вам раньше, чем налог с брата вашего требовать!.. — Так сказав, отправился он своим путем.

Посмотрел ему вслед Байбури, подумал: «Умереть бы ему в младенчестве, — кто-то уже сказал ему!»

Поспешил Байбури домой. Приехал — смотрит, — ларец отперт, — письма того нет в ларце.

Снова сел он на коня и, по низинам скрываясь, поехал к пастуху Култаю, — Алпамыша опередил. Догадался Байбури, что Алпамыш тоже сюда направляется, — кто-то, наверно, из той чужой страны прибывший, весть ему сообщил.

«Плохо дело, — подумал Байбури. — Правда, очень сильным стал Алпамыш, но как ни силен, грозного крика испугается, а крика не побоится — и палкой побить можно». Приказал Байбури Култаю:

— Если явится он к тебе, изругай его, коня ни за что не давай, избей его хорошо палкой и прогони.

Сказал Култай: — Если от тебя приказа не будет, неужели дам коня Алпамышу?

Предупредив Култая, уехал Байбури.

Ничего об это не ведая, приходит следом за отцом Алпамыш. Приблизился он к Култаю, а Култай, укрук взяв и замахнувшись на Алпамыша, всячески его ругая, так кричит:

— Ты какой прельстился страной,

Э, стервец-батыр озорной?

Дело ты имеешь со мной!

Для чего приплелся ты к нам?

Что шатаешься по табунам?

Что приглядываешься к коням?

Никакого коня я не дам!

Выдумал — в чужую страну!

Прочь! Не дам коня сосуну!

Прочь! Не лезь к моему табуну!