Его размышления были прерваны вопросом водителя.
— Вам остановить машину прямо возле того дома с белой калиткой?
Элвин, глянув в окно, увидел, как по ступенькам крыльца взбегает симпатичный молодой человек, гораздо моложе его самого. Наверняка приятель той девчушки, о которой он только что думал.
— Нет, пожалуйста, чуть дальше! — поспешно предупредил он шофера, категорически не желая появляться на пороге в толпе других гостей.
Между тем Морис (а это был именно он), стоя перед парадной дверью, испытывал самые противоречивые чувства. На него вдруг нахлынули воспоминания о том времени, когда он был страстно влюблен в Далси и видел в своей невесте только хорошее. А потом в один прекрасный день он вдруг неожиданно для самого себя пришел к выводу, что, пожалуй, хорошего в ней слишком много. Во всяком случае, чересчур много для обычного супружеского союза, и у него просто не хватит сил терпеливо сносить всю жизнь постоянное присутствие рядом с собой столь добродетельной женщины. Вот уж не думал, что еще когда-нибудь ему представится случай снова подняться по ступенькам крыльца ее дома!
Правды ради стоит признаться, что, неожиданно столкнувшись с Далси в галерее, Морис обратил внимание не столько на ее многочисленные добродетели, сколько на чересчур худые ноги, обутые, как всегда, в практичные башмаки на прямом ходу.
Дверь ему открыла незнакомая темноволосая девушка в декольтированном вязаном платье белого цвета. Открытая шея и плечи делали наряд похожим на ночную сорочку.
— Добрый вечер. Меня зовут Морис Клайв, — представился он незнакомке. Слишком зеленая. Такой молодняк никогда его не интересовал. Свежесть этих девочек быстро приедается, а пылкость их чувств очень скоро делается утомительной. Потому лично он всегда предпочитал общество более зрелых дам, уже имеющих вполне определенное представление о том, что такое жизнь. К сожалению, возрастные характеристики его бывшей невесты никак не совпадали с подобающим ее летам жизненным опытом. Слишком многое в Далси напоминало именно невинную восемнадцатилетнюю девушку, а ее неискушенность в житейских вопросах порой даже раздражала его.
— Пожалуйста, проходите! — вежливо пригласила его девушка. — Вот вешалка!
Слегка помутневшее от времени узкое зеркало отразило стройную фигуру Мориса: в нем он смотрелся даже выше, чем был на самом деле. Он слегка тронул рукой свои мягкие волосы. «Надо бы причесаться», — мелькнуло у него. Но девчонка в ночнушке, маячившая у него за спиной, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, явно торопясь спровадить его к остальным гостям. И он поспешил за ней так, как есть.
— А я племянница мисс Манаринг, — небрежно представилась она по пути.
Вот оно в чем дело, племянница! Морис зашел в знакомую гостиную, большую, уютно обставленную комнату. Впрочем, на его тонкий художественный вкус, в ней было чересчур много декоративного фарфора, да и обивка старинной мебели (букеты роз) тоже раздражала своей деревенской аляповатостью. Возле камина застыли в ожидании две женщины в черном, и по выражению их лиц было видно, что обе они ждут чего-то необыкновенного. Что, кстати, было истинной правдой. В одной из дам он узнал Далси. Строгое черное платье сделало ее необыкновенно хрупкой и по-своему очень привлекательной, как это бывает с высокими худенькими женщинами.
— О, Морис! — вполне искренне обрадовалась она его появлению. — Хочешь джина? — Она кивком головы указала на еще непочатую бутылку. — Ты ведь помнишь Виолу Дейс? Я знакомила вас на той ужасной выставке. Виола, это Морис Клайв? Помните? — немного смутилась Далси, почувствовав, что церемония представления гостей с самого начала пошла немного не так, как надо. — Морис был так любезен, пытаясь объяснить нам, что означает вся эта заумь на полотнах художника. Впрочем, кошка с лимоном очень мила. Наверняка ее приобрел кто-нибудь из посетителей выставки. Но вот его абстракции…
— Абстрактная живопись требует особого подхода, — снисходительным тоном профессионала начал Морис, плеснув себе в стакан щедрую порцию джина и чуть-чуть воды.
— А парень не промах выпить. И джин любит, — констатировал Элвин, появившийся в гостиной как раз в тот момент, когда Морис занялся приготовлением собственного аперитива.
— Добрый вечер! — бросилась к нему навстречу Далси. — Рада видеть вас у себя в доме! По-моему, все персоналии вам известны, за исключением Мориса Клайва. Морис! Это доктор Элвин Форбс!
— Приветствую вас, доктор! У вас, должно быть, сейчас чертовски много работы. Такая слякотная погода как нельзя лучше подходит для очередной эпидемии гриппа.
— Ах, нет, Морис! Мистер Форбс не имеет никакого отношения к медицине. Пожалуйста, угощайтесь, мистер Форбс!
— Прошу прощения! Так вы представитель академических кругов, ученый муж, так сказать?
— Можно сказать и так, — улыбнулся Элвин. — Самый что ни на есть бесполезный продукт общества.
— Как вы можете говорить такое? — с жаром воскликнула Виола. — То, чем вы занимаетесь, крайне важно сегодня. При общем уровне падения культуры, засилии телевиденья… и вообще! А ваша последняя книга, посвященная Эдмунду Лиддену, она — образец того, что такое настоящее фундаментальное исследование в области литературы.
— Даже так? — вполне искренне удивился Морис.
— А кто такой этот Эдмунд Лидден? — не преминула вставить свой вопрос Лорел, видно, посчитав, что она единственная в этой комнате, кто, в силу своего возраста и недостатка образования, не знает имени столь значительной фигуры отечественной культуры.
— О, это один малоизвестный поэт XVII века. Очень хороший поэт, — с готовностью пустился в объяснения Элвин. — Он принадлежал к группе неометафизиков.
Право же, какое это удовольствие объяснять хорошенькой девочке роль и значение Лиддена в мировой литературе. Пожалуй, ей стоит подробно рассказать о том, кто такие эти метафизики. Но не сейчас! Боковым зрением Элвин отметил, как в полураскрытой двери мелькнула фигура женщины, облаченной в нарядный фартук. В руках она несла супницу. Было бы обидно, если бы его объяснения прервали на полуслове дежурной фразой: «Обед подан!»
— А я и не знала, что Лидден оставил после себя обширное литературное наследие, — задумчиво обронила Далси.
— Вы правы! — тут же согласился с ней Форбс. — До наших дней дошли крохи. Сохранилось совсем немного его работ: незаконченный цикл «Зимних сонетов», три эпиталамы, и так, отдельные разрозненные фрагменты.
— И где вы планируете издать свой труд? — вежливо поинтересовался у него Морис.
— В Оксфорде. Университетское издательство «Оксфорд Пресс» готовит книгу к публикации.
— Они просто умоляли Элвина отдать им эту рукопись, — снова не удержалась от комментариев Виола.
«Умоляли! Надо же, какие страсти-мордасти», — подумала Далси и тут же представила себе, как все эти крайне серьезные и очень важные джентльмены, подвизающиеся в столь почтенном академическом издательстве, со слезами в голосе умоляют Элвина Форбса отдать им свою рукопись. Веселое зрелище, ничего не скажешь. Смешно! Она вдруг вспомнила о своем визите на Кедровую Аллею. Бедняжка Марджори! Лучше бы он уговорил жену снова вернуться к нему вместо того, чтобы тратить время на сочинительство всяких книг о поэтах, о которых никто нигде и никогда не слышал. Кроме него, разумеется.
— А я, между прочим, помогала в составлении библиографии для этой книги, — продолжала изливать свои восторги Виола.
К счастью для Элвина, именно в этот момент и прозвучала сакраментальная фраза: «Обед подан». Иначе он бы за себя не поручился! Она помогала! Подумать только! Если бы они не столкнулись носом к носу в тот злополучный вечер в библиотеке Британского музея, если бы она, заливаясь слезами, не стала рассказывать ему обо всех неприятностях, которые обрушились на ее голову в последнее время, то наверняка он, движимый чувством жалости к этой странной женщине, не пригласил бы ее к себе домой. К тому же, ему и самому было чертовски одиноко в тот вечер. Ведь все произошло уже после того, как Марджори объявила ему о своем решении вернуться к матери. Да и что у него было с Виолой, в конце концов? Да ровным счетом ничего! Немного выпили, потом он поцеловал ее и отправил на такси к себе домой. Все! И в следующий раз он встретился с ней только на той летней научной конференции. К сожалению, там он дал слабину и согласился принять ее помощь в составлении библиографии. И вот теперь она будет при каждом удобном случае верещать о собственных заслугах и козырять своим неоценимым вкладом в его работу. Что ж, поделом ему. Сам виноват!