— Ребята, может, сбегать за второй, а то кого тут пить?

— Ни в коем случае, — жестко возразила я. — Напиваться в дым, в хлам и другие образы в мои планы не входит! Если вам неймется, идите, покупайте, дуйте, хоть за воротник лейте, но как — нибудь без меня.

Мне стали безразличны законы гостеприимства, на меня навалилась ужасающая, непереносимая усталость. Парни напирали с двух сторон, давили, убеждали в том, что трезвы, как стеклышки, и посему добавить совершенно необходимо. Но я проявила стойкость и выпроводила обоих. Испытала огромное облегчение, когда осталась одна. Все — таки в одиночестве есть своя прелесть, причем немалая. Не требуется ни под кого подстраиваться, загружаться чужими проблемами и настроениями, ждать подвоха, страдать от предательства… Сама не понимаю, почему слезы капали и капали из моих глаз?.. Я перемыла посуду, сложила оставшиеся куски судака в пластиковый контейнер и убрала его в холодильник. Затем вытерла со стола, вымыла пол на кухне и в прихожей, а успокоиться никак не могла.

Ель, расправившая ветви, стояла в прихожей, как наказанный ребенок в углу. Я перенесла ее в комнату, окунула еловую ногу в ведро с водой и прислонила шаткое новогоднее деревце к книжному стеллажу.

Зазвонил телефон — мама, как обычно, перед сном желала со мной пообщаться.

— Юленька, как у тебя прошел день, как самочувствие?

— Все отлично! — бодрилась я. — Сашку сегодня выписали. И Павел в гости приходил, принес судаков и сам их приготовил. Мы очень вкусно поужинали…

— Да, рыба — это очень полезно: фосфор, кальций, целый кладезь минералов и витаминов… Дочка, а больше ничего не случилось?

— Н-нет… А что могло случиться?! — Моя уверенность в том, что все хорошо, мгновенно улетучилась. Меня посетило дурное предчувствие. Неужели мама прознала о моем увольнении?! Но кто ей мог настучать?

— Мы с папой сейчас слушали радио. Объявили, что Борис Лаврентьевич Крымов скоропостижно скончался от сердечного приступа.

— Да-а?.. — Я вскрикнула и замолчала, не представляя, что подобает говорить в таких случаях. Сказать «соболезную»? Покойный нам не родственник, не близкий человек, мы его живьем никогда не видели… С другой стороны, смерть — всегда трагедия… каждому хочется жить… Подумалось: кто теперь позаботится о заблудшей Алле?.. Не Кирилл же, который умыл руки и скрылся?.. Интуиция подсказала, что маме об этом размышлять вовсе не обязательно. И я отважилась сознаться: — Мамочка, ты только, пожалуйста, не волнуйся, но на самом деле у меня сегодня тоже кое — что произошло…

— Что?

— Я подала заявление!

— С кем? — оживилась мама.

— Как — с кем? — опешила я. — Это заявление об увольнении. Об увольнении с работы. Представляешь, Илона Карловна его сразу подписала…

— Уф… Господи! Но почему? — сникла мама. — Я‑то надеялась, ты заявление в ЗАГС подала… Вокруг толпы женихов, а ты, Юлия, отчего — то копаешься, тянешь резину!

— Мамочка, да нет их ни одного, — расстроилась я из — за того, что невольно огорчила ее, и объяснила ситуацию: — Ткач предпочел мне — Каркушу, Санчо — медсестру.

Теперь она замолчала. Пауза длилась так долго, что у меня создалось впечатление помех на телефонной линии. Я подула в трубку, но это не дало результата. Неожиданно мама оптимистично заявила:

— Дочка, по — моему, ты Павлику сильно нравишься! А он вовсе не плохой: неглупый, непьющий, работящий, надежный…

— Мам, хватит! — взмолилась я.

— Почему ты не даешь мне досказать?.. — решила настоять на своем мама. — Ведь неспроста этот парень постоянно оказывает тебе знаки внимания. В больнице навещал, обои клеил, мебель двигал, теперь вот рыбы нажарил.

— Ну и что?! — отрезала я. — Павел абсолютно не из той оперы, он меня нисколько не привлекает как мужчина. Даже представить противно, что будет, если он примется за мной ухаживать!

— Ах, милая моя, чего же ты у меня такая невезучая?.. Прямо все сердце за тебя изболелось, Юленька!.. — Мама хлюпнула носом, но быстро взяла себя в руки — сказались годы тренировок. Спокойным, деловым тоном она заключила: — Значит, так: привлекает тебя Павлик или не привлекает, а все равно не гони его. «Плохой подходит, хорошему дорогу торит!»

— Не понимаю…

— Юленька, это такая народная примета: стоит какому — никакому завалящему женишку появиться на горизонте, жди следующего — хорошего, своего, настоящего суженого!

Неприятная тема меня доконала, и я нетерпеливо выпалила:

— Мам, кончай твердить о суженых — ряженых — наряженных. Можно подумать, без них пропаду! Нет, достаточно того, что я вас с папой и Севочку с Викой люблю.

— И то правда, доченька. Спокойной тебе ночи. Береги себя, — согласилась со мной мама.

В понедельник мне принесли повестку от Арнольда Леонидовича Левина, — он назначил встречу на вторник. Вот кого бы я сто лет не видела!..

— Выздоровели, Юлия Владимировна? — первым делом уточнил следователь.

— Да, со мной все в порядке, — сухо кивнула я.

— Не стойте, присаживайтесь, а то вы девушка впечатлительная, еще, не приведи господь, в обморок хлопнетесь.

Я устроилась напротив инспектора на стуле. Левин зачем — то тщательно причесал свои короткие, жидковатые волосы, пригладил прическу на висках ладонями и стал похож на вышедшего в тираж жиголо.

— Ну-с, гражданка Малиновская, — постучал он кончиком ручки по столу. — В деле о покушении на вас наметился интересный поворот.

— Да, знаю, — кивнула я. — Крымов скончался.

— Крымов — то скончался, — согласился со мной следователь, — а вот Юрий Васильевич Бухменко требует очной ставки!

— Бухменко — это дворник? — уточнила я.

— Нет, Бухменко — это инженер горно — обогатительного комбината. В нашем городе он находился в командировке.

— А-а…

— Что же вы, Юлия Владимировна, так напиваетесь, не стыдно? — укоризненно посмотрел на меня следователь.

— Где? Когда это я напивалась?! — опешила я.

— В Нахаловке!

— Ну, там… замерзла… грелась. — Я, съежившись на стуле, обняла себя скрещенными руками за плечи и задрожала, демонстрируя, как мне было холодно.

— Евгений Иванович Краснов тоже дал показания, что вы склонны к злоупотреблению спиртными напитками, — протянул Арнольд иезуитским тоном и вопросил: — Употребляли?

— Что?

— Водку, говорю, употребляли в день открытия выставки Кирилла Золотарева?

— Да, но не больше, чем Евгений Иванович!.. — отрезала я.

— Нехорошо, Юлия Владимировна, некрасиво: молодая девушка, а пьете как лошадь. И оправдание у вас какое — то странное: что значит «замерзла»? Одеваться надо теплее, а то так, знаете… — покачал головой следователь. — Я ведь и в тот раз, когда вашего сожителя Анисимова порезали, тоже сделал пометочку в протоколе: «Находилась в нетрезвом состоянии, грубила представителям правоохранительных органов».

Меня пробрала натуральная дрожь. Как же так? Неужели полтора бокала вина, выпитых за три часа до происшествия, можно рассматривать как нетрезвое состояние?!

— В общем, так, гражданка Малиновская, завтра мы с вами поедем в следственный изолятор. А пока подумайте серьезно над своим поведением и сделайте соответствующие выводы, — подвел черту Арнольд Леонидович.

— Я не хочу!

— А кто хочет? Я, по — вашему, хочу? Нет, это вы подали исковое заявление, это из — за вас добропорядочный человек парится на нарах, — упрекнул меня экзекутор. — Пить надо меньше, Малиновская! С работы вас уже уволили, директор подтвердила, что вы позволяли себе употреблять в рабочее время. В бар «Ангар» в обеденный перерыв ходили?

— Ходила…

— Ну так вот! Неужели не стыдно? Вам всего двадцать пять лет, что же из вас к моим годам получится, а? Пустые бутылки по помойкам собирать начнете? Вы к этому стремитесь?

— До свидания, — буркнула я и встала.

— Итак, завтра к девяти буду ждать вас в этом кабинетике.

…Само собой, ночью перед очной ставкой я не спала. Физически ощущала, как обстоятельства, обернувшиеся против меня, загоняют меня в тупик, в бетонную западню, до которой я добежала ночью, спасаясь от Ткача и его матери. Кажется, все усилия психотерапевта пошли прахом: мне опять мерещились ухмыляющиеся, глумливые рожи врагов. Чудился палач, которому все — таки удалось меня потопить… Эх, если бы рядом был брат Севка, он бы посоветовал мне, что делать. Маму с папой огорчать нельзя ни в коем случае. А более мне не к кому обратиться…