Минхей галантно поклонился Рене, и она почувствовала себя довольно неловко. Тоно усмехнулся, и, глядя на смущенную Рене, сказал:

— Нет, не для нее. Хотя ты, разумеется, совершенно прав.

Минхей поклонился им еще раз и исчез в следующей двери. Рене снова повернулась к ожерелью.

— Красиво. Тебе нравиться? — спросил ее Тоно. Приблизившись, он заглянул через ее плечо на камни, — Я куплю его для тебя. Тебе пойдет, в этих камнях та же глубина, что и в твоем взгляде.

— Нет.

Рене даже вздрогнула при мысли, что снова станет чем-то владеть, чем-то, что станет памятью, памятью о Тоно, а со временем станет частью ее самой, начнет связывать с жизнью, и потому, представлять собой немалую опасность. Аалеки говорил ей — твои вещи, друзья, пристрастия, вкусы — это твоя боль!

— Почему? Потому что это я тебе куплю, да? — в голосе Тоно зазвучала обида, но она не успела ему ничего объяснить, вошел Минхей.

Он принес коробку. В ней находись скромный на первый взгляд набор — расческа и зеркало из тяжелого золотого металла. Золото потемнело от времени, но в исполнении была исключительная прелесть — симметричный узор из того количества золота, которое требовала совершенная форма, строгость и простота сочетались с изысканностью. Тоно сразу это оценил.

— Беру.

— Хорошее решение. А для вашей прекрасной спутницы?

— Не нужно. Она не любит подарков.

— Жаль. У меня есть одно изумительное ожерелье…

— Не нужно, Минхей! Мы спешим. Уже темнеет.

— Очень жаль, очень жаль. Ну, может в другой раз. И то платье ей тоже бы дивно как подошло.

Выйдя из лавки. Они молчали. Тоно все еще переживал свою обиду. А на Рене вдруг накатила какая-то тяжесть, тоска… предчувствие беды. Язык ее не слушался, а сердце тоскливо ныло. Она уныло плелась позади, раздражая Тоно.

— Ты едва ноги переставляешь! Так и к ночи не дойдем до остановки. Шевелись! Мы не на прогулке в парке отдыха! Пора сматываться отсюда.

— Верно, мой дорогой! — прошипел чей-то тихий, угрожающий голос, и из сумерек выступили одновременно несколько высоких, спортивного вида силуэтов. Они быстро обступили их тесным кружком. Это были в основном люди — трое здоровых молодых парней с накаченными мускулами и устрашающими татуировками по всему телу, одеты они были в облегающие кожаные куртки и брюки. На шее и на руках — сверкающие ожерелья и браслеты с острыми шипами, которые можно использовать в драке как оружие. Они смотрели равнодушно, погасшим взглядом, но красноватые белки глаз и шрамы на лице выдавали в них опасность.

— Какого черта… — осторожно спросил Тоно.

Тут прямо перед ними возникла еще одна тень, и Рене сразу поняла, в чем дело: это был змееногий планетник из бара, тот, что жаждал преподать ей урок.

— Ну что, мои дорогие, узнали меня? — пропел змееногий, приблизившись к ним со зловещей улыбкой. Его глаза горели желтым огнем, как у голодного зверя, а хвост, не спеша выписывал резкие петли.

— Ну да, ты тот хвостатый тип из бара, которому больше всех хотелось получить по шее! — спокойно отвечал ему Тоно. — Жаль, что я мало дал! Прости, торопился.

— А ты грубиян, я это еще тогда понял, — ласково улыбнувшись, сказал змееногий, наслаждаясь свой полной властью над ними, — но это ничего, ты еще молод, научишься… Мы научим тебя вежливости! Верно, ребята?

Люди лениво обнажили оскал острых зубов, видимо заточенных у стилиста. Очевидно, они сидели на смеси наркотиков, поэтому эмоции так вяло и неестественно выражались ими, поняла Рене.

— Я давно слежу за вами, но чтобы придти прямо ко мне, в Лабиринт, без приглашения, это верх бестактности!.. Какого черта? Может, мне бы доставило большее удовольствие поймать вас прямо у таможни? Или еще лучше, вытащить из тепленькой постельки на лодке… А, понимаю, вам тоже не терпелось меня увидеть, вы должно быть услышали обо мне и спешили меня найти, чтобы принести извинения?! Ребята, они слышали о нас! Точно!

— Нет. Таких говнюков, как ты — до лешего. Про всех будешь знать, память отшибет! — все так же невозмутимо отвечал Тоно.

Он по опыту знал, чего ждать от подобной мрази милости нелепо, знал, что такие наслаждаются чужой болью и унижением так же, как другие — радостью и любовью. Поэтому, дело плохо — так просто так от них не отделаться… разве только разозлить как следует, чтобы забыв об осторожности, они полезли в драку прямо сейчас, не откладывая расправу до Лабиринта. Все же здесь у них есть шанс, драку могут заметить и вызвать полицию, нужно только продержаться… Да, если бы он был один, но Рене!.. Тоно боковым зрением взглянул на Рене. Она стояла потерянная, думая о чем-то своем, точно не понимала, какая опасность им угрожает. Черт побери, ей и в голову не придет бежать, или звать на помощь, даже если он отвлечет их внимание на себя!.. Если завяжется драка, она может погибнуть первой. Значит, этот план не годиться.

— Ты нарываешься, парень, — уже зло прошипел главарь, — но это по глупости и неведению! Я понимаю. Ты приехал из такой глуши, где столетия проходят, прежде чем узнаешь о героях своего времени. Но тебе повезло. Ты и твоя девка узнаете обо мне раньше других с твоей планеты. Пришло время узнать, кто я.

Он сделал театральную паузу и весь надулся. Потом медленно и торжественно, со свистом и пришепетыванием, скандировано произнес слова.

— Я — Великий и Ужасный Дак Даркрейдердак! Повелитель Ночи! Гонитель света и спаситель свободы! Тьма падет на головы того, кто чем-то разгневает меня, нарушит мои правила, перейдет мою дорогу! А это мои ребята — вампиры! Они живут только ради меня и крови. Они живо вам кишки выпустят, а кровь выпьют прямо из ваших жил еще горячую от боли, которую вы испытаете!

Тоно против воли, чуть не рассмеялся, до того нелепо было это представление. Но перед ними стоял не просто сумасшедший, а психопат, в чьей полной власти они теперь оказались, и это уже было совсем не смешно. Тоно проклял себя за беспечность, которая, может быть, будет стоить им жизни.

Рене, не смотря на отстраненный вид, хорошо осознавала, что происходит. Она понимала, что змееногий не лжет. У людей при одном лишь упоминании о крови участилось дыхание, и начали раздуваться ноздри. Когда она изучала патопсихологию, им говорили об этом синдроме. «Вампиры»! На самом деле всего лишь их поверхностная имитация, сопровождаемая психопатологической зависимостью от крови, как некого символа вечности, мощи, энергии, способствующего избавлению от страхов, особенно страха смерти. Один из самых распространенных синдромов их времени. Они не успокоятся, пока не попробуют кровь, сегодня же. Чтож, значит, пришло ее время.

— А, так вот оно что!.. А я подумал было, что ты — просто гад ползучий, ползаешь везде и гадишь, — спокойно сказал Тоно.

Вампиры «зарычали» от ненависти, сверкая глазами и глотая слюну, Даккрейдердак побледнел от оскорбления, его желтая змеиная кожа стала тусклой, узоры почти исчезли. А Рене подумала, что Тоно не заслуживает той страшной смерти, которую сейчас обдумывает это существо. Тем более из-за нее.

Она поймала его напряженный взгляд и прошептала одними губами: «Уходи». Тоно поднял брови — «Но как?»

То, что она выкинула, изумило даже Тоно. Она вдруг завораживающе медленно начала раскачиваться и опускаться на землю. Так медленно и осторожно, что никто не бросился на нее сразу. На лице застыла отстраненная маска, она словно против воли воспроизводила какой-то ритуал, таинственный и ужасный. Все с изумлением смотрели, как она, не торопясь, почти торжественно, сняла обувь и вытянулась на грязном тротуаре, лицом вверх, словно ведьма, вызывающая стихию. Даккрейдердак насторожился, и все напружинились, с суеверным страхом ожидая от Рене всего, что угодно, готовые схватить ее и растерзать без промедления, но не в состоянии начать делать это первыми. Она знала, как много страхов у этих существ, как легко они пугались и как сильны были эти страхи. Именно поэтому, большинство из них стали такими подонками. Все просто: чтобы бояться меньше, нужно самому внушать страх, «перейти на темную половину». Это самое простое. Ее незамысловатые движения казались им магическими, ритуальными, жуткими, ведь страх, как известно, заслоняет разум от реальности. Ни одна из их многочисленных жертв так себя не вела, и они смотрели на нее, беззащитно, но таинственно распростершуюся на земле, застыв от ужаса.